Здесь и сейчас

Мирон-Мирон-Мирон. В каждом ебучем твите про него. Как там было: они хотят, чтобы не ты выиграл, а я проиграл. Дима письмо ему, блять, написал. Письмо, сука. Татьяна с Онегиным и то скромнее была, а Дима… это Дима. Иногда Славе хочется хорошенько ему врезать, но рукоприкладством данную проблему не решить. В том, что это именно проблема, сомневаться не приходится. День прожитый без упоминания Мирона – прожит зря. Такова Димина философия. Иногда Славе хочется сказать: иди уже, выеби его, если это поможет (нет). Фиксация и отрицание этой самой фиксации – в этом весь Дима. Режет, снимает со Славиного поджившего самолюбия тонкую мягкую кожицу. Заставляет кровить и без того израненные останки. Не оставляет выбора. Алкоголь внутриутробно, лишь бы дезинфекция вновь вскрытых душевных ран прошла успешно. Лишь бы утолить этот клокочущий праведным гневом прилив. Море внутри волнуется (раз-два-три), переливается безудержной рвотой за край в туалете обшарпанного бара (дайте два). Нашедший его Андрей лишь тяжело вздыхает и помогает разогнуться. Почти не морщится, когда Славу выворачивает по новой, теперь уже на пол и немного на его кроссы. – Блять, прости. Только глаза закатывает в ответ: – Проехали. Домой? – Ага, домой. Пока Андрей сосредоточенно оттирает салфетками обувь, Слава успевает прополоскать водой рот. И умыться. Из зеркала на него глядит загадочно-бледный еблет. Краше в гроб кладут, ей богу. Соня – Доктор Смерть. А не похуй ли? Пара движений куском туалетной бумаги по лицу – ну, вот, немного на человека стал похож. Андрей терпеливо в дверях ждет. Внутри, где-то под ребрами, беспокойно ворочается совесть. Барахтается на волнах возмущения и злости, приводит в чувства. Поездка домой – одним тейком. Вот Андрей его в такси сажает, а вот уже у квартиры сгружает. – Дима скоро вернется? – В душе не ебу. Андрюш, ты не переживай, я сам как-нибудь. Не в первый раз все-таки. – И даже не во второй, ну да. Дома тихо и темно. Хочется набрать Диму, но только зачем? Вместо этого Слава проходит на кухню и находит непочатую бутылку (крымского) вина. То, что доктор прописал. Главное, чтобы не как в прошлый раз: вскрыть себе штопором (или что там было?) руку и предаваться меланхоличным думам. Нет, в этот раз Слава сразу делает несколько больших глотков, когда в его голову приходит очередная гениальная мысль. Настолько гениальная, что он давится винищем и судорожно пытается прокашляться. Ну да, мисс Россия – Оксана Федорова. Но конкурс бикини, однозначно, берет Сонечка, мать ее, Мармеладова. Белье – подарок Димы, разумеется. Слава рассеяно рассматривает черное тонкое кружево в своих руках и неловко в затылке чешет. О вкусах не спорят, но как это, блять, надевается (внимание, знатоки, вопрос...)? К такому его жизнь не готовила. Но, черт побери, это ведь того стоит, Дима того стоит. Слава задерживает дыхание, как перед глубоководным погружением, и делает еще один глоток из полупустой бутылки. Ткань тревожно-кусачая, натирающая, но при этом неуловимо мягкая. Пристроить член в трусиках удается далеко не сразу. Слава тихо матерится, проклиная себя, Диму и его любовь к экспериментам, но, тем не менее, справляется. С лифчиком выходит куда проворнее. Еще бы. Не зря три года с бабой прожил. А теперь вот… да, дети, гомосексуальные связи до добра не доводят. Смотреть на себя в зеркало невозможно. Словно, как в детстве, стащил мамину помаду, чтобы узнать каково это, красить губы. Словно снова решил влезть в ее туфли. Словно… из зеркала на него смотрит Сонечка Мармеладова. Истеричная пиздючка, которая с чего-то решила, что с помощью красивого нижнего белья можно удержать рядом человека, который этого не хочет. Глупая, бесконечно глупая девочка. Слава хватает со стиралки бутылку и залпом допивает остатки, рот рукой вытирает. Насильно мил не будешь, но попробовать стоит. Слава прихватывает на кухне вторую бутылку вина и уходит в комнату – ждать. Дима, конечно же, приходит. Возвращается, еблан, почти под утро. Летние ночи коротки, на часах начало четвертого, за окном ебучие птицы во всю рвут глотки, а во входной двери со скрежетом поворачивается ключ. Дима шуршит почти неслышно в прихожей, в ванную сразу проходит. Шумит душем – звук, приглушенный дверью и бурлением крови в голове. Славе кажется, еще чуть-чуть, пара минут промедления, и его разорвет от раздражения как перекаченный воздушный шарик (салют, Пятачок). – Я думал, ты спишь давно. – Решил тебя дождаться. Славу почти трясет. У Димы на лице удивление и непонимание и это, почему-то, становится последней каплей. Их разделяет всего несколько шагов, вскочить с кровати и оказаться рядом – дело пары мгновений, которые растягиваются, звенят между ними напряжением. – Дим, ты не стесняйся, если так хочется натянуть Оксану, то натяни. Только прекрати вести себя как спермотоксикозный фанат. Слава видит, как вокруг его рта залегает тяжелая, напряженная складка. Как опасно он прищуривается. Как скользит взглядом по телу, цепляясь за черноту кружева, так вызывающе оттененную его бледной кожей. – Моя девочка ревнует? – Твоя ли, Димочка? Определись для начала, а потом поговорим. Дима невесомо рукой по его плечу ведет, пальцами шею обнимает: – Здесь и сейчас я с тобой, этого вполне достаточно, разве нет? А вот это он зря. Очень зря. Слава обманчиво ласково его ладонь в свою берет, чуть пожимая. Улыбается мягко, глаза прикрывая, и заламывает его руку за спину одним резким движением. – Слава, блять. – Лучше не дергайся. Если не хочешь, чтобы я тебе въебал. Это с Оксанкой своей ты себя вести как хочешь можешь, но не со мной. Дима как-то разом обмякает, расслабляется, позволяет себя на кровать толкнуть и абсолютно не сопротивляется, когда Слава с него полотенце тянет. Внутри становится как-то пусто и очень больно. Внутри обида плещется, окатывает его тяжелыми волнами с головой. Одно дело, по временам шутить о том, что ты не больше чем замена, другое – получать каждодневные подтверждения этого. Славе кажется, что он разваливается на части. Выебал рэп-короля? Ну да, как же. Мирон Янович как всегда поимел все, что ты так любишь. Красавчик. – Слав, – голос у Димы нежный и, сука, понимающий. Но он не отзывается. Смазку найти сложнее, чем казалось, но все-таки, все-таки он справляется. Противно-скользкая, растекающаяся холодом по пальцам. – Расслабься и получай удовольствие. Слава сверху наваливается, коленом его ноги раздвигает. Самому от себя противно становится, ведь сколько раз самого вот так же… не думать. Пальцами по анусу скользит, чувствует, как Диму дрожь прошивает. Но остановиться уже не может. – Долго еще как целку тянуть будешь, Сонечка? Сука. В отместку зло прикусывает кожу на плече, заставляя Диму с силой втянуть в себя воздух. Ебучий провокатор. Внутри медленно, но верно вскипает азарт. Растягивать Диму, совсем не то же самое, что себя. Растягивать его, вслушиваясь в изменения дыхания, реагируя на каждый тихий выдох – странно, непривычно и горячо. Славу ведет, член неудобно натягивает тонкую кружевную ткань, заставляя тяжело выдохнуть в чужое плечо. Слава к нему губами прижимается, ниже спускается, языком обводит вороний клюв татуировки. Зубами прихватывает обозначившуюся лопатку, вызывая новую слабую дрожь. Дима лишь сильнее прогибается, перенося вес тела на одну руку и начинает дрочить себе в такт неспешного движения пальцев внутри. Неожиданно податливый и все еще не его. Внутри скручивается тайфунами горечь пополам с возбуждением, утягивает на самое дно. Сколько раз ни повтори, а все равно… – Слав, ты уснул там что ли. Да блять. В отместку зубами кожу на боку прихватывает, заставляет вздрогнуть. Вот так, ну и кто теперь у нас волчок, а? Слава отстраняется, чтобы стянуть с себя натирающие, раздражающе тесные трусики. Да чтобы он еще хоть раз в жизни… – Моей девочке тесно в ее белье? – Дима голову поворачивает, глазами сверкает, и Слава давится стоном. Распаляет. Злит. Обламывает. Хочется, как раньше, удушливо-стыдно, бесконечно-желанно дрочить под его пристальным взглядом, да вот только… – Твоя девочка сейчас тебя выебет. Не угроза – констатация факта. Отбросить трусики на другой край дивана и раскатать по члену гондон – дело пары мгновений. Дима тихо выдыхает, стоит ему только сделать первое длинное, мягкое движение внутрь. Сжимается, и Слава послушно замирает, губами шею трогает, отвлекая от неприятных ощущений. Дима внутри раскаленный как ад, и такой узкий, что у него дыхание перехватывает. Охуенно тесный, идеально подходящий. И все еще не его. Но эта мысль тонет, растворяется в чистом, кристальном удовольствии. Остановиться решительно невозможно. С каждым новым движением, с каждым Диминым рычащим стоном, становится совершенно неважно что там с Оксимироном, их с Димой отношениями и Славиной ревностью. Прямо здесь и сейчас Дима стонет под ним, встречая каждый толчок неуловимо естественным движением бедер навстречу. Прямо здесь и сейчас Слава плавится, растекается жарким маревом удовольствия, ощущая, как сокращаются чужие мышцы в такт мягким движениям члена внутри. Здесь и сейчас – всего лишь точка соприкосновения их тел. Точка, из которой рождается Сверхновая. Одна на двоих. Дима сильнее сжимается, выдыхает чуть судорожнее, рассыпаясь мириадой искр в оглушающе ярком оргазме и утягивая Славу следом. – В следующий раз, когда захочешь меня трахнуть, придумай более убедительный предлог, хорошо? – Ничего не могу обещать, – качает головой Слава и тут же получает шутливый тычок под ребра. – Бля, лучше помоги мне вот это снять. А то натирает пиздецки. Рука невольно к груди взлетает, трет и без того раздраженные кружевной тканью соски. – Новый комплект белья вместе выбирать будем, чтобы ничто нигде не натирало, – ласково тянет Дима. В том, что следующий раз будет, не стоит и сомневаться. Слава обреченно глаза закрывает, ощущая теплое влажное дыхание на груди. – И чтобы тебе нравилось. Это ведь самое главное для меня. Повисает в воздухе, оседает влажными поцелуями на коже. Отдается глухим прибоем глубоко внутри, (временно) успокаивая все тревоги.