Кровь

Беверли наклоняется, глядя на отца. Кровь вытекает из его раны на лбу, лужицой расползаясь по полу. Совсем недавно здесь всё было в крови. Кровь на стенах. Кровь на полу. Кровь на потолке. Беверли помнит, как собственными руками оттирала кровь с окна. А теперь в крови её собственные руки. Она знает это. Она видит эту кровь, но пытается отгнать от себя эти мысли. Именно это и приманивает оно. Сердце стучит в груди, каждый раз сжимаясь всё больнее и больнее. И снова воспоминания кружатся в голове с бешеной скоростью. Кровь в умывальнике. Кровь в ванне. Кровь на окне, заслоняющая единственный свет в жизни Беверли. Кровь давно запачкала собой внешний мир. Всё в крови. Все в крови. О чем ты думаешь, девочка? Твои мысли — они маячок. Они сигналят. Оно грядет. И оно действительно приходит. Приходит тогда, когда Беверли собирается выйти. Выйти на свет. Выйти в свет. Впервые увидеть мир… без отца. Посмотреть на всё иным взглядом. Впервые в жизни дышать полной грудью. Впервые в жизни почувствовать вкус свободы. Жить так, как живут все дети. Но… Руки в белых перчатках сжимают горло, сдавливая его. Существо наклоняется, а его губы расползаютя в кривой усмешке. Слюна стекает по его нижней губе, капая на пол. Кап. Кап. Кап — Привет, Беверли. Хочешь увидеть цирк? Тебе понравится. Там есть сладкая вата. Орешки. Попкорн… И клоуны.

***

— Я тебя не боюсь, — шепчет Беверли, заглядывая существу в его глазницы. Оно улыбается шире, оголяя острые зубы. — Не боишься меня? Не боишься?! — ядовито-жёлтые радужки глаз вспыхивают безумием и злостью. Пеннивайз притягивает девчушку к себе поближе, внюхиваясь в неё. От неё пахнет духами. Пахнет косметикой. Пахнет дымом. Если хорошенько-хорошенько принюхаться, то можно уловить слабые нотки её завтрака. Пахнет от неё. А чем пахнет она? Она пахнет отвращением. Пахнет решительностью. Пахнет болью. Страданием. Но только не страхом. Существо морщит нос, демонстративно высовывая язык. — Какое разочарование! Разве я не страшен? Ты меня не боишься, Беверли? Ни капельки?! Даже малюсенькой капельки не боишься?! Беверли не отвечает, всматриваясь в глаза существа с ядовито-жёлтой радужкой. Оно не дергается, продолжая держать девушку за шею. А затем медленно наклоняется к ней. Беверли нервно сглатывает, когда его лицо, измазанное гримом, оказывается в нескольких миллиметрах от её лица. Пеннивайз соприкасается своим лбом с её и улыбается. Улыбается жутко, поднимая уголки губ вверх настолько, насколько это возможно. — Как тебе цирк? Прости, не осталось сладкой ваты. Дети так любят её! Красивую, воздушную сладкую вату. А я люблю детей. Они такие сладенькие, когда боятся. Такие вкусненькие. Ты не боишься, крошка Бев. Не боишься! Именно поэтому я оставлю тебя на потом. Когда ты будешь бояться. — Ты так уверен, что до того момента я не сбегу? — прохрипела Беверли, слегка отстранившись от злополучного клоуна. От него пахнет кровью. Он пахнет кровью. Он пропитан ею. Его грим из крови. — И кто же тебе позволит?! Кто? Кто-о-о-о??? Кто позволит, кто позволит, кто позволит?! Кто позволит милой девочке сбежать?! — кислотно-жёлтые радужки глаз Пеннивайза начали казаться ещё ярче. Улыбка стала ещё ужаснее. Слюна на кончике языка — ещё отвратительнее. Беверли скривилась и отвела взгляд. Устремила взор в пол. Не стоит смотреть на мёртвых детей, плывущих по воздуху. Не нужно смотреть на сборище старых игрушек. А уж тем более не стоит смотреть на оно. Что, если это сон? Что, если это не настоящее? Не смотри. Не думай. Тогда всё исчезнет, словно этого и не было вовсе. Всё просто, верно? Жуткая усмешка Пеннивайза сменилась гримасой злости. Он зарычал, брызнув слюной, и с силой потряс Беверли, заставляя вновь обратить внимание на себя. — Не забывай, кто спас тебя от собственного отца, дорогуша. Ты должна быть мне благодарна. Ты должна слушаться. Ты должна быть послушной девочкой. — Я сама спасла себя. Разве нет? — Думаешь, я бы дал ему что-то с тобой сделать? — Пеннивайз склонил голову набок. — Приманка мне была нужна цела и невредима. Твои друзья должны были увидеть какой-то приятный сюрприз в твоем домике! Признаюсь, ты оказала мне очень хорошую услугу, милая. Мне не пришлось пачкать свои белые перчатки красной кровью твоего папочки. Ты всё сделала за меня. Ах, как быстро развивается подрастающее поколение. И учить их не нужно! — Пеннивайз захохотал, запрокинув голову назад. Почувствовав, что Беверли пытается ускользнуть, он резко перестал смеяться, заглянув девочке в глаза. Та вздрогнула, вновь попытавшись достать ногами до пола. Пеннивайз нахмурился, притянув её к себе, и наклонившись к уху Беверли, прошептал: — Ты непослушная девочка. Очень непослушная. Знаешь, непослушные дети на вкус почти такие же, как и все. Вот только после них остается послевкусие. А после тебя останется послевкусие, Беверли? — губы существа растянулись в улыбке, оголяя кривые и острые зубы. Клоун высунул язык и провел им по уху Беверли. Медленно. Неспеша. С наслаждением. Беверли зажмурилась, закусив нижнюю губу. В голове эхом играл голос отца: « Ты моя девочка, Беверли? Скажи мне, что ты только моя». Сердце начало сжиматься сильнее, а на ресницах заблестели слёзы. Снова боль. Снова отвращение. Снова воспоминание. Снова кровь. Кровь в ванне. Кровь на руках. Кровь на окне. Кровь повсюду. Кровь везде. Одинокая слеза скатилась по щеке, капнув на воротник существа. Пеннивайз провел языком от уха Беверли дальше, перебираясь на щеку. Медленно. Неспеша. С наслаждением. Его язык остановился в уголке губ Беверли, не смея продвигаться дальше. Усмешка снова появилась на лице клоуна, оголяя острые зубы. Следующее, что Беверли почувствовала, как те самые зубы прокусили её нижнюю губу. Кровь хлынула из раны, пачкая подбородок девушки и капля за каплей стекая на воротник существа. Пеннивайз захихикал диким хохотом, способным свести с ума любого, кто услышит его. Он отодвинул Беверли от себя и подняв её выше прежнего, склонил голову набок, рассматривая её глаза. Слёзы высохли. Боль утихла. Кровь на губах. Кровь на душе. — Ты не боишься меня, Беверли. Даже сейчас. Что же я делаю не так?! — лицо клоуна исказилось злостью и обидой. Он причмокнул губами, снова брызнув слюной.— Все плывут, милая. Поплывешь и ты. Я заставлю тебя бояться. А потом любезно встречу твоих друзей, которые спешат ко мне в гости. Будет весело, обещаю! В цирке никогда не бывает скучно. Никто не будет скучать, Беверли. Никто не будет скучать… Оно приумножило свои зубы, впиваясь в нежную кожу на шее девушки. Дикий хохот, порою булькающий из-за крови, которой был полон его рот, разнесся по всему помещению. Беверли не боялась. Ни клоуна, ни смерти. Она давно перестала бояться. Очень давно. Кровь на теле. Кровь на губах. Кровь на окне. Кровь на душе. Кровь повсюду. Кровь везде. Кровь на всех.