Весенний сад внутри меня

      Моя жизнь никогда не полнилась хорошими событиями. Классные штуки были редкостью, и я очень бережно сохранял их в памяти, а иногда воплощал в рисунках. Одними из таких немногочисленных ценных вещей были прекрасные мамины рассказы, которые она повествовала на выходных или в короткие перерывы между её постоянной работой в апартаментах.       Несколько лет назад она рассказала мне о странной и страшной болезни — ханахаки, от которой страдал её дальний родственник. — Милый, ханахаки — это такая болезнь, которая идёт из сердечка. Бывает так, что человек влюбляется в другого, но ему не отвечают взаимностью. Страдающие ханахаки хранят это прекрасное чувство в себе, и той заботой, что не отдана любимому, питаются красивые цветы, появляющиеся внутри страдальцев. Они буквально оплетают всего человечка изнутри и выходят наружу из каждой части тела, подобно тому, как болеющий хотел бы излучать всем телом доброту для возлюбленного. И это… очень больно. Настолько, что можно умереть…       После сказанного мама крепко-крепко обняла меня, и прошептала: «Болезнь долго остаётся в кровушке целого рода на несколько поколений, и её никак нельзя предупредить или обнаружить до того, как больной начнёт страдать». Она поцеловала меня в макушку и ещё крепче прижала к себе. Тогда я подумал, что это никак не может меня коснуться, и благополучно забыл об этой болезни, сохранив в памяти мамин рассказ только как часть одного из редких тёплых вечеров, проведённых с матерью.       Забыл до определённого момента.       Совсем недавно у нас, в апартаментах Эддисона, поселилась новая семья, состоявшая из двух человек — Генри и Сала Фишер, отца и сына. Сказать, что мой сверстник Салли был странным парнишкой — ничего не сказать. При нашей первой встрече я старался не позволять себе рассматривать его голубые пышные волосы, собранные в хвосты, его потёртый, треснутый протез и худенькое тело, однако никто не мог мне запретить узнавать парня ближе. Мы проводили много времени вместе, зависая в подвале или домике на дереве. Сал был лёгок на подъём, так что на какую-то «авантюру» — так называла Лиза наши приключения — эта тёмная личность в маске соглашалась довольно быстро. Мы хорошо притёрлись друг к другу. Фишер позволял мне расчёсывать его мягкие волосы, иногда надевал мои футболки, рассказывал обо всех своих увлечениях, снимал свой протез — хоть и строго держал моё любопытство в узде и запрещал смотреть в его лицо, он хотя бы снимал свою защиту, находясь со мной в одной комнате! — и ещё много чего, что он не делал с кем-либо ещё.       Салли стал самым большим чудом, пришедшим в мою жизнь. Но нет добра без зла.       Моя мама никогда не видела ничего плохого в том, чтобы любить кого-то одного пола с тобой, и она воспитала у меня точно такое же отношение к этому вопросу, поэтому я очень скоро понял, что втрескался в своего голубоволосого друга. Однако, как известно, общество не настолько лояльно, как моя мать, и после того, как я разобрался в своих чувствах, моё развязное доверительное отношение к другу внезапно испарилось. Сам не понял, что произошло, но мне почему-то показалось, что своей влюблённостью я могу оттолкнуть Салли. Я боялся признаться ему. Ведь он — мой единственный друг на данный момент! Я не хочу потерять его. Я стал меньше болтать о том, что думаю или чувствую.       После «осознания» каждый раз, когда Сал обнимал меня, когда наши лица были слишком близко или он смотрел мне в глаза, воспоминания об этом причиняли необъяснимую острую боль около сердца, растекающуюся по всему телу. Я начал думать о красоте нашей воображаемой жизни вместе, будто выращивать внутри себя красивые, но не настоящие цветы.       Тогда я и вспомнил мамину историю о болезни снова.       Через три недели на моём теле впервые появился цветок. Закрытый в зелени бутон с постоянной болью пробивался из груди несколько дней. В итоге в кровоточащей ране распустился ярко-голубой, под цвет ясных глаз Салли, аккуратный и небольшой цветочек.       Я был в полнейшем ужасе. Я закрылся в своей комнате, никого не пуская, слушал «Смысловую Фальсификацию» и рыдал. Я не мог спать всю ночь, отчего мои круги под глазами стали ещё обширнее. Грусть поглощала меня.       На следующий день я скрыл свои проблемы толстовкой. От мамы, естественно, ничего не спрятать: она и так давно заметила, какой разбитый я был в последнее время, и теперь её опасения сбывались. Лиза долго обнимала меня и плакала, но, сколько бы я не старался искренне её успокоить, всё безуспешно. Позже, когда всё вроде бы наладилось — хотя, нихрена подобного, ведь проблема оставалась и, как не иронично, росла — мама пыталась узнать, кто же вызвал у меня безответные симпатии. Хотя, я думаю, когда она увидела оттенок цветков, задаваемые вопросы стали больше утешением от неё, ибо догадаться стало совсем не сложно.       С каждым новым цветком на моём пронизанном стеблями теле я не хотел общаться с другими всё больше, уходя в себя.       Я стал в разы реже ходить к Салли в гости и звать его куда-либо. Сал отреагировал на перемены во мне почти так же, как Лиза — разница лишь в том, что я не раскрывал истинной причины своего состояния. Он очень волновался и часто спускался ко мне, чтобы принести фруктов, какао или тёплых обнимашек, постоянно прикладывал к моим впалым щекам свои ладошки и долго всматривался в мои глаза, будто хотел что-то найти в них (отчего цветы росли ещё скорее, но я так сильно не хотел отталкивать моего хвостатенького мальчика…)       Сегодня с утра я был ещё бледнее, чем обыкновенно, и вдруг начал кашлять. Изо рта вылетело несколько лепестков. Я сильно испугался — ведь это значит, что я уже начинаю задыхаться. Болело сердце. Мамы уже с утра не было дома, и я не мог сказать ей, что мне становится хуже, а на то, чтобы искать её в огромных апартаментах, у меня не оставалось сил. Послать за ней Сала не вариант, иначе он всё узнает (до этого он не видел ни одного цветка, ведь я их всегда покрывал одеждой или срезал, превозмогая ужасные и долгие боли; если через него позвать матушку, он примчится с ней и всё увидит, а тогда, даже если мама ему ничего не расскажет, он вполне сможет всё выяснить у Тодда), потому я просто остался страдать в кровати, снова и снова проваливаясь в беспокойный обрывочный сон. Мне являлся во сне безликий Сал, чьи губы я мог чувствовать на своих, но не видеть, держать его за руки и бесконечно слышать его признания в любви… Но каждый раз я пробуждался, и реальность вновь наносила удар — и боль в сердце становилась всё мучительней.       Не в силах более уснуть от ужасной рези в груди, на месте сердца, я остался лежать на постели, глядя в потолок и роняя слёзы на усыпанную лепестками и каплями крови подушку.       В комнату тихо вошёл Салли. Увиденное привело его в шок. Он подбежал и, присев на кровати, начал очень-очень тревожно задавать вопросы. Затем паренёк вскочил на ноги и убежал звать Лизу, после чего сразу же вернулся, бросаясь обнимать меня. Я глухо слышал за протезом, как он хнычет. Сердце заныло от боли с новой силой так, что слёзы сами полились из моих глаз. Я сделал ему больно, я не смог избежать этого, как ни старался. Снова накатил приступ кашля, полетели лепестки. Это конец? Что ж, определённо. Тогда время попросить Салли сделать кое-что. Я не могу уйти, не увидев лица драгоценного человека. — С… Салли. — Д-да? — паренёк трепетал от ужаса и грусти, обнимая меня. С огромным усилием я поднял руку и оттянул протез за нижний край. — Покажи…       Я слышал, как паренёк начал сильно и часто тянуть носом, рыдая, но руки его потянулись к ремешкам. Вот и снят протез. Ранее я пытался представить, что же он прячет за своей маской, и мои предположения, оказывается, были куда ужаснее, чем-то, что я увидел.       Его лицо, несмотря на шрам, тянувшийся через всё лицо, оказалось очень миловидным. Гораздо больше волнения приносили его заплаканные голубые глазки. Уже не до конца осознавая, что происходит вокруг, превозмогая боль от пробивающегося прямо из сердца цветка, я притянул паренька к себе, шепнул ему в губы из последних сил: «я люблю тебя», и поцеловал. Горячие губки Салли были солёные от обильных слёз. — Я тебя тоже люблю! И всегда любил до этого! Как только п-приехал сюда, я влюбился по уши!.. Я люблю… Люблю тебя! Он и вправду самое лучшее, что со мной случалось… Салли, задыхаясь и плача, целовал меня снова и снова, крепко обнимая и не переставая бормоча признания…       Боль внезапно прекратилась…