Bei mir bist du schon

Тина выпрыгнула из камина прямо на Грейвза. Она схватила его за плечо, по инерции пробежав вперед еще несколько шагов, а Грейвз ее – за пояс; остановились они у стены. – Ты все время бегаешь, Гольдштейн, – сказал Грейвз. У него был смешной домашний халат, расшитый фениксами, и вельветовые штаны в крупный рубчик. На груди рубашка была расстегнута, волосы, густо росшие на груди, торчали в вырезе. – Потому что мне есть куда торопиться, – ответила Тина. Грейвз положил руку ей на талию, которой у нее никогда не было: ровной и плоской Тина была по всей длине. У Грейвза была небольшая по его мнению квартира из четырех комнат, в которой висели портреты бровастых волшебников и волшебниц – брови у Грейвзов были самой выдающейся чертой внешности, складка между ними выдавала крутой нрав. Тина уже не помнила, когда Грейвз в последний раз на нее кричал, танец на Святочном балу положил конец сплетням, и Тина смогла выдохнуть и работать без больших ошибок. – Гнарлок воет и жалуется, что волшебники зажимают честное предпринимательство, – сказал Грейвз. Домашний эльф с хлопком появился в дверях и поставил на стол поднос с кофейником и чашкой какао для Тины. Когда он исчез, в глубине квартиры раздался треск проигрывателя и зазвучала модная песенка, которую напевали на работе все от швейцаров до безопасников. – Гнарлок всегда воет и жалуется, – Тина положила руку Грейвзу на плечо. Ей хотелось потрогать иссиня-черную щетину на бледной щеке, или шею, там, где в кожу впечатался шнур, которым был обшит воротник халата, пока Грейвз лежал на диване и читал газету, дожидаясь Тину, но Грейвз выглядел таким серьезным, что она не решалась. – С тех пор, как ты им занялась, он воет и жалуется так, что слышно в «Вулворт Билдинг». – Он принялся за контрабанду палочек, сделанных на основе хребтов белых речных монстров, но это была утка – он использовал старые саламандровые остовы и остаточную магию, чтобы убедить волшебников в том, что они работают. Я передала дело в Департамент по использованию волшебных палочек, – с удовольствием рассказывала Тина. – Пока я занималась этим делом, я нашла кое-что намного более интересное. Грейвз наклонился к Тине, и она подумала, что он ее поцелует, но он послюнил большой палец и потер ей щеку под глазом. Тина порывисто обернулась, разглядывая свое отражение в большом посеребренном зеркале над камином, в котором огонь из зеленого уже стал красновато-рыжим. Грейвз взял ее за щеку и повернул к себе. – Летучий порох, да? – спросила она. Грейвз кивнул. – Да. Ты нашла артель вампиров, – сказал он. – Делают из не-магов трэлей, торгуют на черном рынке кровью запрещенных существ. Я читал отчет. – Омерзительно. Они торгуют не только кровью, но и живыми... существами, – Тине пришлось сделать над собой усилие, чтобы продолжить. – Я видела клетки. Грязные, ужасные, но если бы ты увидел, кто в них сидел... – Я знаю, кто там сидел, – коротко ответил Грейвз. – На время их вытравили из города. Теперь они нескоро вернутся. Тина смотрела вниз, трогая рукав его халата. Ей было тяжело забыть, и Квини несколько дней мучилась от головной боли, когда Тина вернулась с облавы. Газеты писали о том случае, как сумасшедшие, и на второй или третьей полосе, на которой все еще писали о расследовании, фотография Тины в шляпе-колокольчике пыталась заслониться рукой от камеры и морщилась в ответ на вспышки. Грейвз авторизовал облаву, но, когда все случилось, его не было в Нью-Йорке: он уезжал в Вашингтон, а потом в Салем, встречался с исследовательницами истории Темных Искусств в Старом Свете. От поездки веяло бюрократией и скукой, но Тина знала, что Грейвз взял с собой вторую палочку, безоар, чарометр, замаскированный под наручные часы, и стекло с фениксовой слезой, определявшее уровень проклятий. Чем бы он ни занимался, это было очень серьезно. – Ты молодец. Это – та работа, которой я от тебя ждал, – сказал Грейвз. Тина продолжила ковырять шнур на его рукаве, глядя вниз, и он смотрел вниз, и она чувствовала его дыхание у себя на челке. – Скоро я уеду в Европу по делам. Когда я вернусь, у меня будет к тебе разговор. – Мы можем поговорить когда угодно, сейчас например, – Тина положила Грейвзу руки на плечи и сцепила пальцы в замок у него на затылке. Грейвз положил ладони Тине на бедра, и, наклонившись к ее уху – Тина заволновалась, смыла ли она с уха мыло после умывания, – сказал: – Не торопись. – Не ползи, как флоббер-червь, – Тина поцеловала Грейвза в щеку, и он прижал ее к себе, взяв ее за спину и за затылок. – Когда ты влетела в меня со своей нелепой папкой и принялась вопить, что хочешь быть мракоборцем и распутать это дело с исчезающими часами, морозящими время, ты потом дышать рядом со мной боялась, а теперь хочешь мной командовать, – сказал Грейвз, раскачивая Тину из сторону в сторону, и она, скинув туфли, наступила кончиками пальцев ему на ступни, как маленькая девочка, танцующая со взрослым мужчиной. – Рядом с тобой боится дышать половина Конгресса, – Грейвз целовал Тину в щеку так крепко, что Тине казалось, что от каждого его поцелуя, ее щека все ближе съезжала к уху. Тина подняла руки и потрогала его волосы, жесткие и липкие от бриолина, который Грейвз еще не смысл после пятницы. – Ты не боишься, – сказал Грейвз, слабо улыбаясь. Родинка у него на щеке казалась шоколадной крошкой, приставшей к сливочной коже, и, когда он пропускал поход к парикмахеру, виски у него быстро зарастали темным гагачьим пухом. – Я больше не могу тебя бояться, – ответила Тина. Грейвз поцеловал ее, едва она успела договорить, и Тина сделала шаг назад, пошатнувшись. Грейвз сдвинул руки на ее ягодицы и сжал пальцы, брючные швы врезались Тине в бедра. Она сунула руки Грейвзу в карманы, заводя их назад, и с удовольствием схватилась за его ягодицы в ответ. Пластинку, которую поставил домовик, кажется, заело. Грейвз целовал Тину, толкая к дивану, а она вытягивала его рубашку из домашних штанов, а припев звучал, казалось, в тысячный раз:

I could say "bella, bella", even "sehrwünderbar" Each language only helps me tell you how grand you are. I've tried to explain, "bei mir bist du schön" So kiss me and say you understand!