***
Парень падал. Очень долго, в кромешной темноте, его терзало навязчивое чувство, что вот сейчас, именно сейчас его тело коснётся земли и останется на ней поломанной куклой, но этого не происходило. Бакуго не чувствовал встречного сопротивления воздуха, не видел даже проблеска света, его крики просто застревали в глотке, будто он был в вакууме. Но всё же он падал. Блондин ни за что не смог бы сказать, сколько это уже длилось. Казалось, это продолжалось бесконечно. Просто сводящее с ума ощущение скорой смерти от падения с такой высоты. Сковывающий по рукам и ногам, леденящий душу страх, заставляющий неметь кончики пальцев. Это падение прекратилось так же внезапно, как и началось. Бесконечно короткая вечность, и он уже стоит на твёрдой поверхности, слегка покачиваясь на нетвёрдых, подгибающихся в коленях, ногах. И снова кромешная тьма, окутавшая плотным, осязаемым, буквально удушающим одеялом. Откуда-то лился перезвон колокольчиков, сливающихся в завораживающую мелодию. Эти высокие переливистые звуки отражались от темноты, не давая определить, откуда исходит звон. Колокольчики были везде, но вот сам Бакуго не мог произнести ни звука. Если есть звон – значит, он не вакууме, значит, воздух есть, но почему же он сам не может произнести ни звука? Даже думать не получалось – при перезвоне колокольчиков мысли путались, сбивались, не могли задержаться ни на чём конкретном, утекали, как вода сквозь пальцы. Будь вокруг тишина – он легко смог бы сосредоточиться и выбраться из этого кошмара, но, увы, эта мелодия, однотонная, высокая, врезающаяся в уши, просто крошит сосредоточенность. Медленно выводит из себя, как капли холодной воды, мерно капающие на гладко выбритую голову. Сводит с ума. Не видно ничего, даже собственного носа, сегодня он узнал, что такое настоящая темнота, абсолютная, всепоглощающая. Она даже не позволяет понять, жив ли ты ещё, или полностью потерял себя, растворяясь в мягком одеянии старухи с косой. Это длилось, казалось, целую вечность. Эти переливы колокольчика, эта удушающая тьма, эта отвратительная беспомощность, невозможность даже использовать Причуду, потому что банально не можешь почувствовать даже малейший участок собственного тела. Будто тела и нет вовсе, а Бакуго – лишь чистый разум, заточённый в непрозрачную, заполненную чем-то вязким и чёрным, коробку. Но даже вечность имеет свойство заканчиваться с наступлением утра. Первые солнечные лучи, упавшие на лицо Катсуки, развеяли тьму кошмара, позволяя буквально подскочить на кровати, снова почувствовать тело, каждую руку и ногу, для верности пошевелить пальцами. Он загнанно дышал, полностью промок от пота, который теперь холодил кожу. Выглядел он не лучшим образом: под глазами залегли небольшие, почти незаметные тени, волосы были всклочены ещё больше, чем обычно. Да, выглядел он действительно паршиво, чувствовал себя точно так же. Только сейчас он осознал, что совершенно не помнил, как добрался до дома, как разделся, как, видимо, поужинал. Весь вечер просто выпал из его памяти, а, может, никогда там и не появлялся. Холодная вода немного приводит в себя. Но лоб начинает слабо жечь. Подняв чёлку, Бакуго разглядел небольшой ожог, состоящий из множества покрасневших тончайших уколов, складывающихся в буквы «NМ». Этот символ можно было бы даже назвать незаметным, если бы он не обжигал изредка болью всю черепную коробку при выходе на дневной солнечный свет. В Академии парень не находил себе места, он пытался вместо занятий сосредоточиться на событиях, происходивших с ним накануне, но голова каждый раз взрывалась плавящей болью, давящей на виски и заставляющей буквально сжимать голову в тиски и кататься по полу. Попытки проваливались одна за другой – мозг буквально сгорал изнутри, протыкаемый тысячей раскалённых игл. Едва уроки кончились, Бакуго схватил свои вещи и, расталкивая всех локтями, первым выскочил в коридор, быстро удаляясь подальше ото всех, забежал в какой-то пустой кабинет и тихо, почти бесшумно скатился вниз по стене, на которую опирался спиной. В его голове кто-то был, кто-то мерзко смеялся, кто-то взял его под свой контроль. Эта мысль была невыносима. Намерение пойти и попросить помощи было задавлено на корню гордыней и высокомерием. «Это моя голова, моё сознание, мои сны. Я не проиграю на собственном поле боя!»Dragged you down below Down to the devil's show, To be his guest forever Peace of mind is less than ever.
Эти строчки до боли знакомый голос пропел в глубине его сознания, каждая буква буквально вырезалась на внутренней стороне его черепа. Невыносимая боль заставляла буквально выть от бессилия, протыкала иглами каждую клеточку тела, заставляя его гореть. Но всё же силы встать и уйти домой были найдены. Каждый шаг давался с трудом и отдавался в голове лёгким, навязчивым звоном одного из колокольчиков.***
Кошмары мучили его каждую ночь, сон не приносил телу долгожданного отдыха. Пришлось покупать тональный крем, чтобы тёмные пятна под глазами не стали всеобщим достоянием. Мир плыл перед глазами, окрашиваясь в яркие, режущие глаза цвета, плыл, как на картинах укуренных сюрреалистов. Ныла каждая кость, каждый орган, болело солнечное сплетение, но ведь ему не привыкать, верно? Ноги сами несли Бакуго к дверям его разноцветного теперь дома, ручка двери мило подмигивала ему, ускользая от пальцев, весело бегая по вертикальной извивающейся поверхности. Пришлось разнести её взрывом. Парню было плевать. Наконец он сможет нормально поспать. При свете дня сон не приносил с собой терзающие разум кошмары. Два дня спасения от сводящих с ума сновидений. Но так не может продолжаться вечно. Никто не должен ни о чём догадаться, значит, нужно ходить в UA, занимать учёбой время драгоценного для Бакуго сна. Но он справится, конечно справится. Иначе он не сможет называться номером один!***
Новая учебная неделя, и снова приходит необходимость сна именно ночного, дабы не засыпать прямо на бегу, атакуя несуществующего злодея. Кошмары не отличались разнообразием, всё та же темнота, те же колокольчики, отдающиеся зловещими молоточками в голове. Те же преподаватели в UA, отличающиеся завидным упорством в обучающем процессе. Тот же дом, те же вечера, полные отчаянного предчувствия грядущего. Бакуго с дрожью понимает, что сегодня он точно уснёт, как бы ни старался бодрствовать, сколько бы кружек кофе ни выпил. Блондин сидел за столом, склонившись над учебником, и не мог разобрать ни слова, зато с завидным постоянством ловил краем глаза снующие туда-сюда тени, мелькающие то на стенах, то за окном. Чёртовы колокольчики преследовали его вне зависимости от того, спал он или нет. Ручка немного расплывалась перед глазами, как и иероглифы в книге, меняющиеся местами и складывающиеся в похабные словечки. Парень засыпал.***
Сегодня всё было по-другому. Никакой тьмы, обволакивающей и растворяющей его тело, наоборот, сзади горел фонарь, позволяющий разглядеть то, что творит в замусоренном переулке блондин. Собственное тело абсолютно не слушалось, губы скалились в безумной улыбке, язык ловко слизнул капельку крови, брызнувшую на кожу возле губ, а руки орудовали кухонным разделочным ножом. Во рту разлился металл. В воздухе витал навязчивый запах палёной плоти. Изредка в тусклом свете мелькала белая кожа и ошмётки платья, принадлежащие какой-то девушке, уже не двигающейся под руками блондина. Стоило лишь сделать шаг влево, как желтоватый свет фонаря осветил растерзанное тело жертвы. Кровавое месиво на месте лица, многочисленные ожоги, обуглившееся на бёдрах и животе разноцветное платье, многочисленные порезы, из которых вытекала тёплая, бурая в полумраке кровь, каждая капля которой, падая на асфальт, звенела проклятым колокольчиком. Руки и обнажённый торс Бакуго были полностью покрыты тёмной, стремительно сохнущей и стягивающей кожу коркой. К горлу подступала тошнота, но парень против воли вглядывался в уже подсохший на воздухе карий глаз, болтающийся на ниточке из сосудов, нервов и остатков мышц, на котором расцветал таинственный лес из тонких ветвей-капилляров. Перепачканные руки вновь коснулись ещё тёплой, упругой кожи, почти ласково проводя кончиками пальцев по точёной талии, опускаясь к животу. Резкий взмах зажатого в правой руке ножа, глубокое проникающее ранение в живот, но девушке уже всё равно. Она давно не здесь. Кровь почти не течёт из огромной раны, края которой слегка выворачиваются наружу. Глаза пощипывает, руки мелко дрожат. Контроль над собственным телом вернулся, но, увы, слишком поздно. Голова начинает болеть, разум меркнуть, погружаясь в спасительную тьму, возвращаясь обратно в уже привычную комнату с чёртовыми колокольчиками. Лучше сбежать, спрятаться, уйти в темноту, раствориться в ней, чем признать, что последний удар принёс ему наслаждение. Всего толику, крупицу, но удовлетворения и удовольствия.***
Блондинистая голова была будто чугунной и с трудом оторвалась от поверхности стола, за которым уснул парень. Всё тело затекло и болело, на страницах книги иероглифы немного расплылись из-за пары капель слюны, сорвавшихся с губ во время сна. Это был лишь очередной кошмар. Весь ужас отступил, оставляя после себя лишь неприятное, горькое и жгучее чувство стыда. Ему это понравилась. Всего на секунду, совсем чуть-чуть, но понравилось. Парень терзал себя этой навязчивой мыслью весь день, пытаясь привести мысли в порядок, успокоить себя тем, что всё это нереально, всего лишь дурной сон, навеянный Причудой, но не несущий никому угрозы. Бакуго стал более вспыльчивым и нервным. Кажется, это всё же было заметно. Проклятые одноклассники–неудачники перешёптывались меж собой, изредка поглядывая в его сторону. Даже учитель Айзава что-то чиркнул в своём журнале, почти незаметно, но не для Катсуки, который следил за каждым движением окружающих, будто ожидая подвоха, неожиданной атаки. Тело было напряжено, каждая мышца ныла, кости ломило, но парень не мог расслабиться. Лишь разумом блондин понимал, что опасности нет, что эти люди такие же, как и он, начинающие свой путь Герои, которые всегда придут на помощь, откликнуться, но от этого становилось только паршивей. Ведь сам Бакуго не чувствовал того же. Он плохо шёл на контакт, он ощущал мир по-другому, нежели все остальные. Он был не таким, как все. Эта мысль терзала его воспалённое сознание, въедаясь в каждый нерв, пробегаясь по нервам, растворяя картину мира, расплавляя мозг. Голова болела постоянно, эта боль стала уже неотъемлемой частью его жизни. Тональный крем теперь был постоянным спутником парня, синяки под глазами которого насыщались цветом день ото дня, грозясь там прописаться. Но с вопросами никто не лез, одноклассники обходили его стороной. Это было странно, необычно, но самому Бакуго было не до этого. Его сознание терзали бешеные собаки мыслей. Из головы не выходил ночной кошмар, стоило только хоть на секунду прикрыть занавес век, как перед глазами вставала картина обветренного карего глаза, висящего на красной нити, медленно покачивающегося от порыва несуществующего ветра и задумчиво смотрящего на Катсуки. Это зрелище пробирало до костей, заставляя вздрагивать каждый раз, когда веки опускались дольше, чем на долю секунды. Это медленно сводило с ума. Парень чувствовал, что некоторые из мыслей не могли принадлежать ему самому, они были не такие, будто выбивались из общей картины, добавляли каше в голове ещё большей сюрреалистичности и иррациональности. Но он справится со всем этим дерьмом. Не может не справиться. Не имеет права на ошибку, иначе рискует всё потерять.***
Молодой мужчина сломанной куклой лежал у ног блондина на спине, истекая кровью и кривя в проклятиях перепачканный алым рот. На груди пузырилась свежими ожогами слегка загорелая кожа. Нож мягко входил меж рёбер, пресекая всякое сопротивление и орошая владельца тёплыми брызгами. Полные ужаса и боли серые глаза, восхитительно сияющие от слёз, застыли навсегда, превратив лицо в пока ещё тёплую, но замершую воском посмертную маску. Этот кошмар повторялся уже несколько дней с разными людьми. Наслаждение от ощущения крови, неприятно застывающей на коже и сам факт того, что потребность излить свою природную жестокость, наконец, утолена, приводила парня в состояние удовлетворения и лёгкого возбуждения, возрастающего с каждой новой жертвой. Блондин скалился в полубезумной усмешке. Да, он может наслаждаться этим, ведь это всего лишь сон. Бакуго не хотел задумываться над тем, зачем тот ублюдок, захвативший его во власть кошмаров, позволяет ему творить такое. Наверняка это часть его плана по сведению парня с ума, но он не учёл одного. Катсуки никогда не сделает такого в реальности, никогда не запачкает руки в крови невинных, ведь он должен стать номером один среди Героев.***
На классном часе Иида рассказывал подробности какого-то незначительного школьного мероприятия, все одноклассники активно принимали участие в обсуждении предстоящего праздника, распределяясь на группы и раздавая друг другу задания. Кто-то развешивал плакаты и растяжки, кто-то помогал накрывать на столы, а большинство участвовали в развлекательной части. Блондин же не желал присоединяться к бессмысленному гвалту, голова раскалывалась на части, как случайно разбившаяся любимая ваза. Глаза слипались, наливаясь свинцом. Последнее, что успел отметить Бакуго перед тем, как провалиться в сон – учитель Айзава стоял возле преподавательского стола и активно раздавал указания. «Что за чушь?» – подумал парень, с головой окунаясь в темноту.***
Маленький светловолосый мальчик пытался убежать от преследователя, петляя по узким улочкам, то и дело спотыкаясь о разбросанный мусор. Катсуки и сам не заметил, как оказался в очень знакомом районе – практически рядом с собственным домом. Какая ирония. Бакуго никуда не спешил – мальчишка не убежит, не скроется, не спрячется в подворотне, прикрывшись старыми ветошами, висящими на каком-то ржавом гвозде. Все его попытки сбежать пробуждали животные инстинкты, заставляя, словно настоящего хищника, преследовать маленькую жертву, загонять её в угол, смотреть в полные отчаянных слёз глаза, на вьющиеся волосы, прилипшие светлыми завитками ко лбу и вискам, влажным от пота. Захотелось сжечь эти кудряшки, если бы не цвет волос, парнишка был бы копией Деку, только гораздо младше. Это будило глухую ненависть и ярость. Когда-то именно в этом месте он избивал маленького беспричудного идиота, вставшего на защиту какого-то очередного засранца. И теперь мальчишка также жмётся к стене, выставляет тонкие бледные руки в подобии защиты, сверкает полными горьких слёз глазами, всхлипывает, потряхивая вьющимися волосами, мелко дрожит, предчувствуя расправу. Это сносит крышу, ломает самообладание, невероятное предвкушение выползает извивающейся чернотой из самых глубин сознания, опутывающей всё тело и разум, поглощая, подталкивая. Сегодня он не будет использовать взрывы. Эти светлые волосы должны окраситься в тёмно-алый, постепенно становящийся бурым, цвет. Нож тускло блеснул в свете фонарей, глаза мальчика расширились от всепоглощающего ужаса, он успел лишь сдавленно закричать, прежде чем лезвие вертикально вошло в горло, вспарывая хрящи гортани, лишая способности звать на помощь. Сопротивление хилых маленьких ручек ни за что не смогло бы остановить удар. Бакуго с наслаждением потянул нож обратно, наблюдая, как тонкие струйки стекают по бледной коже вниз, скапливаясь в ямке между ключиц. Туда и пришёлся следующий удар. Кровь хлынула из раны, окрашивая тёмно-алыми брызгами руки и тело Катсуки, бежала по тонким детским пальцам, пытавшимся пережать рану, текла вперемешку со слюной изо рта, капала звуками колокольчиков на тёмный асфальт, окрашивала бурыми потёками светлую футболку. Парень бережным движением провёл рукой по окровавленной шее, собирая кровь, размазывая её по светлым кудрям волос. Идеально. Теперь точно похож. Булькающие хрипы, вырывающиеся из вспоротого горла, были подобны изысканной музыке, доступной далеко не всем. Весь вид мальчишки, жизнь которого утекала в прямом смысле сквозь пальцы, будоражил расшатанный кошмарами разум, заставляя рот скалиться в безумной улыбке. Волна неконтролируемого жара прокатилась по телу Бакуго, скапливаясь в груди и в животе, прилив возбуждения ударил в голову. Именно этот момент выбрал какой-то человек, чтобы вмешаться. Удар в челюсть хоть и не сбил с ног, но заставил сделать пару шагов назад. Катсуки, мгновенно сориентировавшись, отбросил нож, руками создавая несколько взрывов, готовясь атаковать. – Ублюдок, что ты сделал с ребёнком?! – человек заносит руку для очередного удара, – Кач-чан? – недоуменный возглас приковывает Бакуго к земле, не даёт пошевелиться от ступора. Какого чёрта в его кошмаре забыл Деку? Возможно, чтобы привести к логическому завершению всё, произошедшее здесь. Тело двигалось на автомате. Удар правой и мощный взрыв, ослепляющий противника в полумраке. Разворот, удар ногой в грудь, минуя блок руками. Изуку покачнулся, но устоял, судорожно глотая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Но Мидория не применяет свою Причуду. Почему? Почему не атакует в ответ? – Почему ты снова дерёшься со мной не в полную силу, бесполезный зубрила? Лицо парня на секунду стало задумчивым, полным удивления и, почему-то, досады. – Зачем ты сделал это? Ты же так хотел быть героем, так почему ты напал на мальчишку? – хрипловатым дрожащим голосом спросил Изуку. Этот вопрос заставил Бакуго выйти из себя, ярость вперемешку с возбуждением пробежалась по его венам, ускоряя кровь, заставляя тело напрячься перед атакой. «Какого дьявола этот Деку не сопротивляется?! Хотя, это же сон, значит, я подсознательно не хочу, чтобы он сопротивлялся» Бакуго схватил Изуку за правую руку, как на Боевом Испытании, повернулся против часовой стрелки, со всей силы прикладывая Мидорию спиной об асфальт, выбивая дух, заставляя зрение расфокусироваться на каких-то пару мгновений, которых хватило для добивающего удара в грудь. В голове Катсуки не было ни одной мысли, только голые инстинкты, нашёптывающие на ухо, что ему нужно сделать. Он будто целиком состоял из них, полностью отключив разум. Руки сами схватили Мидорию, бросая его грудью на медленно остывающее тело мальчишки, пальцы сами забрались под резинку штанов, стягивая их вместе с бельём. Бакуго приподнял парня за бёдра, лаская взглядом белые, нетронутые солнцем ягодицы. То, что нужно, чтобы снять мучительно напряжение. Сильные пальцы прошлись по расщелине между половинок, нажимая на вход. Если бы Катсуки мог видеть лицо Изуку в этот момент, то, возможно, он не задумался бы даже о растяжке, но, к счастью Мидории, блондин решил озаботиться смазкой, которой послужила остывающая, начавшая сворачиваться кровь из рваной раны на шее сегодняшней жертвы. Покрытые тёплой жидкостью фаланги с трудом, но протиснулись в узкое отверстие, принимаясь растягивать, расслаблять напряжённые мышцы, ведь это было в интересах самого Бакуго. Ему не хотелось чувствовать боль от секса, при условии зажатости Деку можно было и уздечку порвать. Спустя пару десятков секунд к первым двум парень добавил третий палец, грубо разводя их в стороны, растягивая покорно расступающиеся гладкие мышцы. Кровь быстро сворачивалась, и блондин щедро сдобрил колечко мышц собственной слюной, смешивая её с уже имеющейся смазкой. Член давно натягивал ткань широких штанов, и Бакуго стянул с себя этот элемент гардероба вместе с бельём, приставляя головку к растянутому входу, резкими толчками постепенно проникая глубже в тело Изуку. Надрывный крик только подстёгивал возбуждение, блондин схватил парня за волосы на затылке, надавливая, заставляя Мидорию лицом уткнуться в шею мальчишки, чьи полные отчаяния глаза навсегда высохли и теперь безжизненно смотрели куда-то в небо. Деку буквально завыл от смеси боли, унижения и ужаса, стараясь уйти от проникновения, избежать всех этих чувств, но хватка Бакуго на бедре и голове не располагала к свободе действий. Блондин почти безумно смеялся, медленно двигаясь внутри парня, насаживая его на свой член, наслаждался каждым вскриком и сокращением мышц. Толчки становились более быстрыми и беспорядочными. Катсуки совершенно не волновали ощущения партнёра, он заботился только о собственном наслаждении, сосредоточившись на желании снять опостылевшее напряжение и унизить ненавистного Деку, который с самого детства смел водить его, лучшего, за нос. Непростительно. Яростные безжалостные толчки, буквально выворачивающие наружу внутренности Изуку, продолжались недолго – через пару минут блондин вздрогнул всем телом, вжимаясь в белые ягодицы и изливаясь внутрь парня с громким утробным рыком. Бакуго расслабленно склонился над напряжённой спиной Мидории в попытке привести загнанное дыхание в норму и покинул неконтролируемо содрогающееся тело своего одноклассника. Катсуки ожидал, что его накроет волна удовлетворения, но не почувствовал ничего, кроме ощущения лёгкости после разрядки. Его сильно удивило и напрягло также какое-то гадкое ощущение в душе, будто он совершил что-то абсолютно неприемлемое. В груди шевелился червяк сомнения и стыда, когда Бакуго окинул взглядом два лежащих друг на друге тела, увидел заплаканное лицо Деку, которое больше не раздражало, его искусанные кровоточащие губы и будто побледневшие веснушки. Разум терзался сожалением и раскаянием, но парень утешал себя тем, что это всего лишь глупый, хоть и страшный сон, и такого ни за что не случилось бы в реальности. Изуку бы до последнего сопротивлялся, да и сам Бакуго не потерял бы контроль. Из углов закоулка расползалась темнота, тени отделялись от стен, спеша опутать задумчивого блондина, перенести его в уже привычную комнату, наполненную звоном ненавистных колокольчиков.***
Спасительные солнечные лучи падали на измученное снами лицо. Веки парня затрепетали и приоткрылись, губы сложились в оскал, а руки потянули одеяло прочь. Сегодня он чувствовал себя особенно паршиво. Зеркало в ванной комнате отразило привычно перекошенное злостью лицо, вот только было одно отличие. На радужной оболочке покрасневших от недосыпа глаз появился очень хорошо различимый рисунок, переплетающийся с яркими всполохами привычного оранжевого. Часы показывали время подъёма, и думать о том, какого чёрта происходит с его глазами - времени нет, необходимо собрать себе обед и, натянув привычную форму, выбежать из дома, чтобы не опоздать на первый же урок. Утренняя суета города. Снующие туда-сюда толпы людей. И каждый может нанести удар в спину, напасть, каждый может оказаться злодеем. Бакуго то и дело оглядывался, ловя спиной несущественные, а то и несуществующие, взгляды. Ему казалось, что абсолютно всё сейчас несёт угрозу: люди, кошка, пробежавшая мимо, голуби, недружной стаей взлетевшие от какого-то шума, даже сильный ветер, бьющий в лицо тугими промозглыми струями, тучи, медленно надвигающиеся на город с запада. В воздухе буквально витала опасность. Острые ветки кустарника больно впивались в кожу, оставляя лёгкие, тут же краснеющие царапины. Всё это в совокупности просто приводило Бакуго в ярость, заставляя сверкать обезумевшими глазами из-под отросшей неопрятной чёлки. Едва он переступил охранные ворота Академии, на пыльную дорогу упали первые тяжёлые капли холодного дождя, отдаваясь в ушах сводящими с ума переливами колокольчиков. Необходимо было бежать, спрятаться подальше от этой музыки, скрыться в недрах классных комнат, оказаться в уже привычно-раздражающем коллективе, забыть крошащие мозг обрывки сна, вгрызающиеся в грудь и ломающие кости, вспарывающие лёгкие, раскалённым прутом врезающиеся в самое сердце. В ноздри ударил запах палёной плоти, будто всё это происходило с ним наяву. Бакуго ломала потребность немедленно удостовериться в том, что с проклятым зубрилой Деку всё в порядке, но как назло парень опаздывал. Его привычное место у окна зияло пустотой с толикой какой-то обречённости. Оставалась буквально пара минут до начала урока. Изуку так и не появился, хотя никогда не опаздывал. Катсуки заметно нервничал, его пальцы слегка подрагивали, но он старался успокоить себя тем, что этот идиот мог просто опоздать или заболеть. Блондин никогда так не волновался. Появление в классе необыкновенно напряжённого учителя Айзавы не принесло облегчения. Всего секунда, один нечитаемый взгляд вечно воспалённых глаз, и парень был захвачен лентами. – Катсуки Бакуго, ты арестован.***
Бакуго никогда не думал, что окажется когда-нибудь в камере, будучи в какой-то огнеупорной смирительной рубашке. За ним ежедневно наблюдали врачи, с опаской подходя к прикованному к стене ученику. В тот же день, всего через пару часов, к нему заглянул Всесильный. – Эй, парень, как ты мог сотворить такое? – приглушённо выдохнув, спросил Герой. – Что с Деку? Видимо, он в сознании, если я сейчас здесь, верно? – прошипел Катсуки. Всесильный неловко переступил с ноги на ногу, кладя руки на решётку. – Он сейчас в больнице, поправляется. А вышли мы на тебя по камерам видеонаблюдения, установленным напротив того самого переулка. Скажи мне только, как ты мог сотворить такое? Бакуго лишь бессильно, безумно, заливисто засмеялся, запрокинув голову и оскалившись. – Лжёшь, там нет и никогда не было камер. Это он, он выдал меня, верно? – тело парня сотрясалось в новой порции беззвучного, неконтролируемого смеха. Бестолковое мельтешение медсестры, легкая боль от укола и долгожданное забытие.***
Даже в кошмаре Бакуго был прикован к какому-то стулу, а над ним возвышалась тень того самого злодея. Его злорадный смех эхом отражался от стен, на которых висели в кованых держателях коптящие потолок факелы. Приторный голос выводил мелодичные строки.You should have known The price of evil, And it hurts to know that you belong here, It's your fucking nightmare.
Тонкие прохладные пальцы коснулись щеки Катсуки, спустились до подбородка, надавили, приподнимая голову. – Высокомерный дерзкий мальчишка. Ты навсегда останешься гнить в этой тюрьме, а во сне к тебе буду приходить я, – мужчина ухмыльнулся бескровными губами, лёгким движением кисти извлёк из-под полы своего плаща небольшое острозаточенное с двух сторон лезвие, которое спустя мгновение скрылось в животе Бакуго. – Ты не выберешься из этого ночного кошмара. Глаза Катсуки удивлённо расширились, в них на мгновение отразился огонь горящих факелов, парень резко выдохнул от режущей на части боли. Тонкая сильная рука уверенно провернула лезвие в ране, от чего блондин затрясся всем телом и всё же закричал. – Это лишь начало. Ты останешься здесь навсегда, раб.***
Следующий день ознаменовался новостью об отчислении Бакуго из UA, что привело парня в шоковое состояние. Он до сих пор не мог поверить в то, что не отличил сон и реальность, что позволил себе расслабиться. Его рвали на части мысли о том, что из всего, сотворённого им, было сном, а что реальностью. Сколько же человек он на самом деле убил? Катсуки сидел в тёмной камере, терзаемый тяжкими думами. Голова раскалывалась, фантомные боли в животе, в том месте, где злодей воткнул острое лезвие, не давали ясно мыслить. Осознание того, что ему теперь никогда не стать Героем номер один, угнетало его разум, заставляя парня в отчаянии биться затылком о холодную бетонную стену. Мысли разрывали сознание, метались, как мухи в банке, перескакивали с места на место, ускользали сквозь пальцы, не желая собираться в единую картину размышлений. "Что я натворил, что я натворил, чёрт возьми!" – тихо выл Бакуго, безрезультатно дёргаясь в своих путах. После всего этого, после того, как открылись все его тайные желания, склонности и пристрастия, он уже не мог быть героем, не имел права пытаться помочь людям. Его мечты были легко растоптаны. Он проиграл. Проиграл на своём же поле боя. Теперь он потерял всё. Потерял цель в жизни, потерял мечту, потерял хотя бы малые крупицы доверия к себе, потерял Деку. Этого безмозглого идиота, которого, кажется, по-своему любил. Поддался сиюминутному порыву и лишился всего. Его кошмар действительно ожил. Он теперь был его прошлым, настоящим и будущим. Хотелось кричать, рвать прутья клетки, сжигать в пламени взрывов всё, что есть в зоне поражения, но смысла в этом уже не было. Хотелось крови, тех немыслимых ощущений, что он испытывал, убивая. Его победил не злодей. Его тёмная сторона одержала победу. Его низменные желания, его гордыня, его собственная кровожадность, которые были выпущены на свободу из клетки, ключи от которой были лишь у Бакуго. Но этот злодей имел дубликат. Бессильная ярость заполнила всё существо блондина. На сверкающих тьмой и гневом глазах выступили злые слёзы. Он проиграл без боя. И теперь навсегда останется здесь, будет расплачиваться за всё то, что имел неосторожность и дерзость совершить. Горестный вой отразился от стен, разносясь дальше вглубь многочисленных помещений. Отчаянный смех, полный боли и осознания всей, упавшей на голову, словно снежный ком, правды с хрипами вырывался из глотки, безумный огонёк в глазах горел с каждой минутой всё ярче. Кровь из прокушенных в ярости губ вперемешку со слюной капала на одежду, оставляя алые полоски, постепенно расплывающиеся на ткани. Парень мог бы просто откусить себе язык, но он ненавидел даже простую идею о самоубийстве больше, чем она того заслуживала. Он хотел жить, он хотел выбраться отсюда. Отчаянные попытки освободиться, приступы неконтролируемой паники и чувство острой опасности убивали остатки сознания, вызывая перепады настроения, заставляя кричать, рычать и выть загнанным в угол зверем. Спасительная белая ткань, мелькнувшая за решёткой, затем в камере, снова лёгкая боль, приносящая полное успокоение, отсутствие всяких мыслей. Глаза парня медленно закатились, а искусанные, покрытые слюной губы растянулись в блаженной улыбке. Худой черноволосый мужчина в белом халате наблюдал, как Бакуго расслабляетя под действием успокоительного, как обмякает возле холодной стены. Смотрит своими глубокими, безумными, тёмными глазами в оранжево-чёрные, медленно закатывающиеся, и ухмыляется тонкими бескровными губами. – Почти. Ещё немного и безумие поглотит тебя, мальчишка.Nothing stops the madness turning, Haunting, yearning, pull the trigger!
***
Глубокий порез, надсадный крик, кровь, хлещущая из раны на груди. Пальцы мужчины ловко забираются в рану, оттягивая ровные края разреза, его язык проникает глубже, до самой грудины, лаская окровавленные кости. Это длится уже несколько ночей подряд – нестерпимая боль, многочисленные раны, руки, забирающиеся внутрь грудной клетки или в брюшную полость, оглаживающие внутренние органы, сжимающие их или вовсе достающие на свет факелов, чтобы заставить Бакуго съесть эти органы, давясь слезами и криками. Треск костей, хрящей. Ловкие пальцы, сжимающие сердце в стальной хватке даже сквозь скользкий перикард, заставляют парня трепыхаться, как бабочка, насаженная на иглу. В конце Катсуки всегда умирает, просыпаясь в холодном поту. Ночи, полные боли и смерти, дни, полные горестных размышлений о своих поступках, полные ненависти и жалости к себе. Полные отчаяния мысли о Деку. Убивающее осознание своей глупой любви к Изуку, перед которым он никогда не искупит всей своей вины за детские обиды и за свой отвратительный поступок. Болезненные осколки разбитых устремлений, впившиеся в мозг. Шанс на счастье был бездарно упущен. Бакуго, кажется, наконец повзрослел именно здесь, в тесной камере, в полном одиночестве, обездвиженный, почти сломленный, загнанный в угол. Ему больше нечего терять. Он своими руками разрушил всё, что ему было дорого. Снова крик, полный боли, сильный удар головой в стену позади, тёмные пятна перед глазами и пол, почему-то поменявшийся местами с таким же бетонным потолком. Белое пятно где-то совсем рядом, на расстоянии двух шагов.You should have known The price of evil, And it hurts to know that you belong here. Yeah. No one to call, Everybody to fear, Your tragic fate Is looking so clear, It's your fucking nightmare.
На стенах его камеры начали появляться знакомые до ужаса факелы, дрожащее пламя и чёрный дым начали коптить бетонную коробку. Путы, удерживающие Бакуго, испарились, сам он стоял посреди помещения, держась рукой за какой-то рычаг. Приторный мерзкий голос вновь и вновь повторяет слово Nightmare, почему-то с потолка начинает капать вода, которая, падая на пол, переливается колокольчиками. – Катсуки Бакуго, ты лишил себя всего. Тебе никогда не стать героем номер один. Но ты можешь присоединиться к нам и утолять жажду насилия, что гложет тебя. Я чувствую её, мальчик. Лишь поверни этот рычаг и наблюдай, как оживёт твой ночной кошмар. Немного дрожащая рука крепче вцепилась в переключатель, губы искривились в безумной улыбке, оранжевые глаза почти поглотила тьма, всё естество парня разъедало желание вновь увидеть кровь на своих руках. Именно это и привело Бакуго в чувство. Мозг начал анализировать всё произошедшее. Катсуки всегда дрался голыми руками, никогда не пользовался оружием, рассчитывая лишь на собственную физическую силу и причуду. Всё не так. Одноклассники не разговаривали с ним, и даже вечно лезущий в занозу Деку обходил стороной блондина. Неправда. Учитель Айзава вёл себя не так, как всегда. Характер был не тот, что необычно, это было неправильно, ложно. Тогда, в переулке, Мидория почти не обратил внимания на светловолосого паренька, хотя должен был сразу броситься к нему, а не оставлять без медицинской помощи, ввязываясь в драку. Ложь. Изуку бы так просто не сдал его, а если бы и сдал, то не успокоился бы, пока не узнал, почему он так поступил. Он прибежал бы сюда на следующий же день и не оставил бы в покое, пока не узнал бы всю правду. Но сюда никто не приходил уже неделю. Бред. Деку бился с ним не в полную силу, потому что она ломает ему все кости, но та ситуация располагала к решительным действиям. Возможно, злодей просто не знает способности этого зубрилы, не знает характеры учителей и Изуку, тогда всё встаёт на свои места. Лишь поверни этот рычаг и наблюдай, как оживёт твой ночной кошмар, – так он сказал, да? То есть, до этого момента он ещё не ожил? Возможно ли, что всё это – Ночной Кошмар? Он, наконец, понял, что означают те две буквы на его лбу. Парень сосредоточился, крепко сжав веки, обхватив голову руками и закричал, заливаясь неконтролируемым смехом, в котором проскакивали срывающиеся, безумные, отчаянные нотки. – Прочь! Это всё кошмар! Я сплю! Ты не заставишь меня вступить в Лигу Злодеев таким дешёвым фокусом, чёртов Nightmare!***
– Ты оказался достаточно смышлёным, мальчик. За тобой придут другие, но моя работа здесь завершена. Худой высокий мужчина в чёрном плаще развернулся и, сделав несколько шагов, слился с окружающей мглой, оставляя позади совсем ещё юного героя, лежащего без сознания в грязном замусоренном переулке…