Мышка

Если бы у меня были дети, то первое, чему я бы их научила – не доверять малознакомым людям. Впрочем, доверять – понятие для детского разума слишком сложное. Для начала – не разговаривать с ними. И уж тем более не соглашаться поехать к ним домой. Ты не мой ребенок, и восполнять пробелы, допущенные твоими родителями в твоем образовании, я не собираюсь. — Вот… Подождешь минут пять? Я закрою магазин, и пойдем, - говоришь ты, развязывая фартук с эмблемой зоомагазина и вешая его на крючок. Я беру с прилавка клетку с пятью белыми мышами и молча киваю. Маршрутка дребезжит и трясется так, что становится совершенно очевидно – эта груда железа, по недоразумению получившая звание общественного транспорта, неизбежно развалится через пять-десять минут. На моей памяти эти минуты тянутся уже полтора года. На моих коленях – клетка с пятью белыми мышами, а рядом, у окна – шестая, которую я держу за руку. Думаю, визит ко мне больше не кажется тебе такой уж заманчивой идеей, но выбора у тебя уже нет. Провожу подушечкой большого пальца по твоему запястью, нащупываю пульс и интереса ради начинаю считать. Насчиталось в итоге как-то очень много, и я сообразила, что не засекла время. Чертова рассеянность. Чувствительный тычок в бок – какая-то женщина, пробираясь к выходу, задевает меня сумкой. Я внутренне взрываюсь. Неужели нельзя смотреть, куда идешь? Почему люди никогда не думают ни о ком, кроме себя? Неужели мешать окружающим – это обязательно? «Корова», – думаю я в адрес выходящей из маршрутки женщины, которая обо мне не думает никак. Оглядываюсь и замечаю, что освободилось мое любимое место в самом дальнем углу. То, что рядом, свободно тоже. Дергаю за руку мою шестую и тяну ее за собой. Клеткой, в которой попискивают пятеро, сбиваю с какого-то сидящего мужчины шапку. «Корова», – наверняка подумал он обо мне. И много еще чего. Я не специально, но и женщина с сумкой ведь тоже не специально? Невозможно жить, постоянно думая, как бы кому не помешать. Раздражать других – естественный процесс. Люди живут, раздражая друг друга. Если ты кому-то мешаешь – значит, ты существуешь. Неспроста одним из признаков жизни является реакция на раздражение. Камень неживой, потому что его ничто не раздражает. А ты? Вдавливаю ногти в твою руку, на испуганно-вопросительный взгляд излагаю эту свою теорию, о том, что кого-либо раздражать – самый легкий, а, следовательно, и наилучший способ доказать, что и ты существуешь, и они существуют. Визит ко мне окончательно перестает казаться тебе интересной идеей. На твоей коже остаются полукруглые лунки от моих неровных ногтей. Маршрутка постепенно пустеет. Нам с тобой до конечной. Есть в этом что-то символичное. Когда ты переступаешь скрипучий порог, я вспоминаю, что маршрутка была на сегодня последняя. По-моему, я еще вчера знала, что обратная тебе не понадобится. Да, да, разувайся, обувь ставь здесь. Подержи, пожалуйста, клетку. Отвратительная дверь, сейчас еще ничего, а вот зимой она не только не хочет захлопываться, как сейчас, она еще и открываться не хочет. Проходи. Нет, сюда. Ну вот, ты же хотела посмотреть? Это Тайлер. Нет, он уж. Говоришь, любишь животных, а сама в них не разбираешься. Уж, но очень обаятельный. Мыши? Ну да. В том числе ему. Приятного аппетита, Тайлер. Первые две мыши исчезают в пасти Тайлера просто на раз-два. Он лукаво смотрит своими круглыми глазами без век, и явно хочет еще. Третья. Вкусные, да? Слышишь, шестая, они ему нравятся. Нет, конечно, не всегда, это же прорва денег ушла бы. Развожу сама. Сейчас вот решила побаловать – ваши, из зоомагазина, такие... Ну, они вкуснее. Может, это потому, что они – нездешние? Ты молчишь. По-моему, тебя подташнивает еще после трапезы Тайлера. Четвертая зачем-то выбегает из клетки сама – ну и тоже оказывается в его пасти. Кого-то она мне напоминает. Ты тоже нездешняя. Неловко смеешься и говоришь, что прожила в этом городе всю жизнь. Обрываю тебя. Твое «здесь» и мое «здесь» - разные вещи. Между прочим, как можно быть таким эгоистом, Тайлер? Одну мышку Марле оставил, а она ведь тоже хочет полакомиться. Беру пятую мышь и несу в соседнюю комнату. Ты идешь за мной. Марла – это тайпан, на ходу объясняю я. Полтора метра, маленькая еще – добавляю я на твой очередной испуганный взгляд. С почтительного расстояние наблюдаешь, как Марла поглощает пятую мышь, а я смотрю на тебя и отмечаю в твоих глазах огонек любопытства. В конце концов, я тебя к себе не звала, ты пришла сама. Отвлекаю твое внимание на себя, начинаю рассказывать о птицееде Бобе, мадагаскарском таракане Арчи и о том, какие они бывают потешные, а потом неожиданно притягиваю к себе, прижимаясь всем своим телом к твоему. Шестая, ты моя добыча, ты знала? Провожу ладонью по твоей гладкой и теплой щеке, прикладываю пальцы к шее, нащупывая биение пульса. В твоем теле лихорадочно колотится жизнь. Марла высовывает тонкий раздвоенный язык. Правильно, Тайлер оставил ей совсем чуть-чуть лакомства… Иногда нам приходится исправлять последствия чужого эгоизма. Я улыбаюсь и резко отталкиваю тебя. Ты теряешь равновесие. Падая, подставляешь себе руки и ставить их на Марлу. Ты знаешь, что вообще-то тяжелая? Ей, наверное, больно… Марла шипит и впивается клыками чуть повыше того места, где я держала тебя за руку в автобусе. Ты вскрикиваешь. Яда в укусе тайпана достаточно, чтобы убить десять тысяч мышей. Смерть десяти тысяч мышек (только представь себе! ты и не видела такого количества в вашем задрипанном магазинчике) достается тебе одной. Гордись. Но ты не очень хочешь гордиться. Ты кричишь, у тебя нелепо выпучиваются глаза от боли. Твоя маленькая мышиная жизнь пролетает у тебя перед глазами, когда ты кричишь, шепчешь, просишь, умоляешь меня дать тебе противоядие. У меня ведь есть противоядие? – вопрошаешь ты. О да, оно у меня есть. Но это еще ни о чем не говорит. Марла жалит тебя еще раз – теперь туда, где я щупала пульс во второй раз. Ты кричишь так, что срываешь себе голос, и беспомощно хрипишь «помоги». Я отзываю Марлу. Она даже послушнее Тайлера, так что отходит сразу. Глажу ее жесткую чешую и смотрю на тебя. Ты уже не издаешь звуков и почти не дергаешься, только безумный ужас метается в зрачках. Такая забавная мышка. Я отлично тебя понимаю, ведь твой мир рухнул? Всего пару часов назад у тебя были семья, друзья, парень, наверное. Работа, учеба на ветеринара, свои любимые питомцы… Я вспомнила, у тебя кошка. Жаль, если бы я вспомнила о ней сразу, может, и отпустила бы тебя. Кошки ведь так страдают, когда их хозяева однажды не приходят домой… Но теперь у тебя больше нет кошки, а у нее нет тебя. Есть холодный пол, Марла, чокнутая-извращенка-маньячка-я – о, это так и читается в твоих глазах – и приближающаяся смерть. Тебе так хочется убежать от нас всех, но как, когда ты даже рукой пошевелить не способна? Я целую Марлу в твердую и холодную макушку и выхожу из комнаты. Когда я возвращаюсь с камерой, я понимаю, что чуть не опоздала. На твоей коже вспухает еще несколько следов укусов, а глаза подергиваются пленкой. Жива ли ты еще, моя мышка? Обхожу тебя по кругу, отыскивая лучшую позицию для съемки. Не бойся, я тебя никогда не забуду. Приятного аппетита, Марла. Не расстраивайся, мышка, по крайней мере, скоро никто и ничто не будет тебя раздражать. Целиком Марле тебя не съесть, поэтому, дождавшись, пока она насытится, я уношу остатки твоего тело в ванную. Марла ест как-то нелепо, я еще научу ее кушать так, чтобы в итоге получалось удобно и красиво, а пока придется возиться с тем, с чем приходится. Простым кухонным ножом надрезаю горло по кругу, и снимаю слой кожи, мышечной и жировой ткани, потом втыкаю нож между позвонков и, аккуратно, как в конструкторе, отделяю голову. Дальше работа спорится, и, рассортировав тебя в пластиковые контейнеры, которые отправятся в холодильник – про запас, и черные мешки, которые отправятся сначала тоже в холодильник, а утром – в мусорный бак, чтобы тебя увезли на свалку сразу, пока ты не успела привлечь внимание… запахом (ты знаешь, мертвые люди очень специфично пахнут, и хотя некоторые люди находят в этом приятность, мои соседи к ним вряд ли относятся, иначе бы мы давно подружились), я сажусь пересматривать запись. «Мышка» – вот что я решила написать я на диске, который будет лежать у меня в столе среди подобных ему записей. Люблю пересмотреть на досуге.