Дар

Алтарная чаша полна жертвенной крови. Ее вязкий, железисто-сладкий вкус не сравнится по отвратительности ни с чем другим. Но пригубить крови, вознося молитву Великой — святая обязанность для Жреца. Он давно уже прекратил быть человеком. Уже и не помнил своего другого облика, кроме нынешнего — хищный оскал острых зубов, удлиненные на еще одну фалангу пальцы с острыми прямыми когтями, которые приходилось постоянно бинтовать, чтобы хоть как-то можно было этими лапами что-то делать, кроме как разрывать бренную жертвенную плоть. У Жреца не было никаких обязанностей, кроме как приносить исправно жертвы, молиться, да иногда выходить в праздничные дни из Храма, чтобы показаться народу, впечатлить людишек парой «фокусов» — разжечь Центральный костер мановением руки, или, например, излечить какого-нибудь калеку. Правда, по-своему излечить. Никто не обещает, что на месте культи вырастет снова нога, а не щупальце, например. Это уже на усмотрение Великой. Великая — темнейшее из темных божеств. Покровительница Единого Государства, строго чтимая в каждом из городов. Она не дала однажды этому миру разрушиться, собрав в себя всю скверну, какая только была и предотвратив, казалось бы, неизбежный конец. Взамен, за существование этого мира, она потребовала всего-то кровавой дани, да по праздникам человеческих жертв. Чем отвратительней был человек, тем слаще для нее его кровь. Поэтому никто не противился этим жертвам, наоборот, радовались, когда Жрец на алтаре терзал свою «добычу». Жреца не тяготила такая жизнь. Разве что иногда в совсем уж укромном уголке его искаженной души мелькала мысль о том, что одиночество его доконает скоро. Но потом он же сам и гнал эти мысли прочь, прося у Великой прощения. Жрец выплеснул чашу в вечно горящее пламя и почтительно поклонился кровавому месиву, что осталось от жертвы. Потом устало прикрыл глаза и вздохнул. Наверное, не стоит и пытаться развлечь себя пустым мечтанием о собеседнике, скажем. Стоило ему лишь отвернуться от алтаря, как там начало происходить совсем уж странное, даже по меркам этой реальности. Темная дымка заволокла человеческие останки, выворачивая суставы, лепя из плоти словно из податливой речной глины. Появились алые всполохи, не яркие, скорее наоборот — почти незаметные. И послышался тихий стон. Жрец мгновенно развернулся и оторопело наблюдал, как с алтаря Великой, все еще окутанный подтаявшей дымкой пытался сойти… слезть… сползти… Словом, нечто пыталось двигаться в сторону Жреца. — О Великая… — Жрец только это и смог вымолвить, когда перед его глазами предстало оно. Нечто с мужским торсом, довольно развитым, даже атлетичным, плавно переходящим в длинный жемчужный змеиный хвост. На голове у этого порождения Тьмы был целый клубок из копошащихся бело-перламутровых змеек. На лицо это порождение было не столь страшно, сколь могло бы быть, но имело впалые щеки, длинный подбородок и широко распахнутые золотистые глаза с вертикальным зрачком. — Мое пош-ш-штение Слыш-ш-шащему Гос-с-спожу! — проговорило это милейшее (на второй и третий взгляд) создание и, неловко покачиваясь на хвосте, подползло к служителю Великой поближе и коснулось того кончиками пальцев, аккуратно, даже с трепетом, ежели вообще было на подобное способно. И где-то в подсознании пронесся целый рой мыслей, ощущений и стремлений. Существо — наг. И послано, конечно же, Великой. Дабы скрасить одинокие мытарства и холод храма. И нет помощника усидчивей, друга внимательней, а полюбовника чутче и чувственней. Увидел и то, как учит нага всему, чему сам знал, увидел и задушевные разговоры, увидел и жаркие ночи, нежные объятья и улыбки. Почувствовал шершавую чешую хвоста, биение сердца, искренность и преданность. И… Любовь? Возможно. — Приветствую тебя, мой спутник, — Жрец чуть улыбнулся и, взяв в свою долгопалую руку ладонь нага, поцеловал со всей данной ему нежностью.