- Я тебя не боюсь! - Все впереди.

- Я…тебя не боюсь, - хрипит Беверли. Пеннивайз ухмыляется и сильнее сдавливает горло девочки. - Все впереди.

      Он знает.       Нет, не так.       Оно знает.       Оно знает твое имя, слабости, страхи.       Оно знает, какой образ принять, чтобы выжать крик из твоих легких, пустить по венам коктейль из смеси ужаса и отвращения, заставить застыть на месте в надежде, что будет не больно и умрешь чуть позже.       Какие же они все наивные.       Думали, что закрыв глаза на проблему, можно решить ее, избежать ее, переложить ответственность на других. Вот только они не учли, что Оно так просто не сдастся. Оно не успокоится, пока не насытится за год настолько, что впадет в спячку на следующие 27 лет.       Как порою хочется стать взрослым.       Взрослых Оно не трогает.       Взрослые его не видят. Не верят. Ведь как такое возможно? Взрослый ум отказывается понять и принять, что дети похищены не реальным человеком, а, казалось бы, персонажем самых страшных кошмаров.       Да и кошмары у всех бывают разные.       Ребята, ее друзья, сплоченные единым страхом, видели перед собой клоунов, человека без головы, человека- ходячую инфекцию, женщину с перекошенным лицом с картины, погибшего брата…       И лишь она видела кровь.       Много крови.       Ее было столько, что она покрывала стены и предметы ванной комнаты, будто краска. Кровь была везде. А Беверли настолько ослабела от пережитого страха, что не нашла в себе силы справиться в одиночку и убрать последствия появления Его.       Кровь.       Своеобразный символ ее боязни отца. Боязни насилия, надругательства, слов «Ты ведь все еще только моя малышка, Бев?»       Стены не спасают. Оно слышит твое сердце.       Бев отталкивает его, так как хочет сохранить свою жизнь. Сил мало, но она пытается раз за разом. Как там говорят? Каждый страх может стать спусковым крючком. Возможно, ей удастся спастись.       - Посмотри на себя, - шепчет Пеннивайз, прерывая порой свои слова противным хихиканьем, - посмотри, насколько ты открыта передо мной. Твое тело может сказать мне только «да». Я знаю все о тебе, Беверли. Я знаю и о ходящих слухах в городе. Ну же, скажи, сколько мальчиков ты уже обслужила? Сколько из тех, что так наивно пытаются уничтожить меня?       Бев не может дать сдачи. Она так хочет разорвать клоуна, виновного в пропаже десятков детей, на куски и увидеть страх в Его глазах. Каким же на самом деле беспомощным Оно станет, если не будет подпитываться эмоциями и плотью своих жертв.       Это нечестный бой.       Беверли не знает, как прокричать, чтоб услышали, чтобы нашли, чтобы спасли. «Ты не можешь владеть мной. Не сейчас. Не снова. Не как мой отец».       Когда тот впервые держал ее за запястья и называл «своей малышкой», она не думала бежать. Он говорил, что делает это, потому что любит ее. В тот, первый раз, когда она предала себя и свое тело.       Бев старалась похоронить воспоминания как можно дальше. Ночью, отправляясь в кровать, она молилась о спасении и плакала так долго, что, изнуренная, проваливалась в тревожный сон.       Снова и снова. Поддаваясь. Сдаваясь. Она научилась контролю, выжидала момент сладкой мести, момент, который прекратит все.       Она слышала себя, говорящую «нет!» снова и снова, но отец не слышал ее. Не хотел слышать. Каждый раз он по частям убивал частицы детской невинности, что еще оставалась в Беверли.       Потом появился страх разоблачения. Она боялась повторения, боялась, что люди узнают, боялась, что до отца дойдут слухи, что пускают про нее в городе, мол, не пропустила ни одной ширинки на своем пути.       Она покорилась тогда.       Сейчас покоряться она не собиралась.       Но Пеннивайз даже не дрогнул, когда она то кричала, то шептала «Стоп», «Хватит», «Пожалуйста, не нужно». Возможно, его ум воспринимал это как фразу «Старайся сильнее». Оно попеременно представало перед ней в обличии клоуна и отца, меняя лица, как маски.       Беверли притворилась, что смирилась со своей участью, продолжая всхлипывать, сдерживая рыдания. Она видела, что случилось с детьми, похищенными до нее. Как те застывали, будто под гипнозом, не в состоянии больше плакать и кричать о помощи, как они обращали глаза куда-то наверх и взлетали.       Никакого логического объяснения происходящего не находилось.       Бев обещала себе подумать над этим после того, как она вернется домой и отмоет с себя любые воспоминания об этом месте.       «Интересно, он с ними всеми проделывал то же самое?»       Чувствуя, как поддается детское тело, Пеннивайз восторженно вскрикивал, радостно тряс головой, как заводной болванчик, и пускал слюну, пытаясь одной рукой в белой перчатке удержать девочку, а другой сорвать с себя лоскуты, что, будь они чище, больше походили бы на одежду, а не на бесформенный отрез тюли.       Заплаканные глаза Беверли наткнулись в полутьме на часть ржавой трубы, бог знает как сюда занесенную и для каких целей. Своевременно найденное оружие лежало не так уж далеко, протяни руку и возьми. В голове медленно формировался план.       Пеннивайз почувствовал момент, когда в девочке что-то едва заметно поменялось. Ее тело вытянулось, подобно струне, она казалась готовой к действиям. Кратковременное замешательство страшного клоуна позволило Беверли врезать тому побольнее каблуком и скинуть с себя. Пока до него медленно доходило, что произошло, девочка уже подхватила трубу с рваным краем и приготовилась защищаться.       Пеннивайз снова противно засмеялся.       - Посмотри, как ты борешься за возможность убежать. Но, Беверли, разве этого ты действительно хочешь? Ты можешь летать. Ты сможешь летать под землей, здесь, с другими. Ну же. Летать, Беверли. Летать. Летать. Летатьлетатьлетатьлета…       Беверли всадила осколок трубы прямо в открытый рот клоуна, когда тот уже распахнул его и оттуда начал литься золотистый свет, обещающий одновременно и муки, и наслаждение.       Пеннивайз захрипел и закашлял чем-то, похожим на темную густую кровь.       Вот почему раньше раны не приносили вреда.       Они постоянно не туда целились, не туда попадали. В неподходящее место, в неподходящую секунду.       Пусть сила ребят и была в единстве, но отчаянный, загнанный в угол одинокий зверек тоже способен показать свои клыки.       Клоун схватился за горло и, шатаясь, пополз к зияющей дыре колодца. Его тело сотрясалось в предсмертных конвульсиях, в то время как Беверли тихо сидела и выжидала. Когда Оно перестало шевелиться, Бев столкнула тело в колодец и медленно побрела прочь оттуда.       По мере того, как она выбиралась на поверхность, из памяти по частям стирались лица ребят. Она забывала друзей, что были связаны с ней знанием о том, кто на самом деле стоял за всеми пропажами в городе. Стэнли. Ричи. Эдди. Майк. Бен. Последним она забыла лицо Билли. Промелькнувшая мысль, что раз она забывает мальчишек, значит, Оно окончательно исчезло, успокоила и умиротворила Бев. Ведь она выжила. Это главное. Беверли больше никому не позволит разрушать себя.