т а б у .

Роуэн Фрикс. Брендон видит её в последний день лета, под полночь, и его сердце пропускает лишний удар. Она похорошела за лето; вытянулась, и язык даже не поворачивается сказать «коротышка», когда другие оскорбления в словарном запасе кончаются; немного исхудала, в связи с последними событиями, касающиеся её матери (как думает глубоко-глубоко Брендон, но сказать вслух не может); и наконец п о в з р о с л е л а. Возвращается хрен знает откуда, ночью, так глупо улыбаясь на чьи-то сообщения в телефоне, не обращая внимания на них. Какая-то хрень внутри заставляет его опустить едкий комментарий на это, но она не плачет, как раньше, нет. Она просто зло смотрит на них и уходит прочь. Повзрослела, чёрт возьми. За три месяца всё остается также, как и было; за исключением, что все, абсолютно в с е знают о случившимся. За три месяца издевки от неразлучной троицы — Шона, Тревора, и конечно же, Брендона, — становятся некой традицией. Они всячески поливают Роуэн чем угодно, но ей хоть бы хны. Она просто сверлит их взглядом и уходит прочь. Также, как и в последний день лета. Также, как и всегда. И Брендона это чертовски бесит. Такая стойкая, сильная, Не сломленная, что очень вдохновляет его, …и пугает, если быть честным. Мисс всё-время-забываю-её-имя-но-нужно-повыебываться задаёт совместный проект. С, мать твою, Роуэн Фрикс. Никогда, — черт возьми, никогда, — они не делали что-то вместе. Но, упрямая и ответственная Фрикс наведывается к нему в дом, задает слишком много вопросов и дерзит. Мать твою, дерзит. А ему н р а в и т с я. Эта тихая девочка становится дерзкой сучкой, которую хочется заткнуть грубым поцелуем. Раз и навсегда. И ударить себя по башке. Битой, наотмашь. Но, только лишь говорит «Держись от меня подальше». И она смотрит, и уходит. Также, как и тогда. Также, как и всегда. Следующий раз, он сам приглашает её к себе. Ночью. На крышу. На единственное место, где он может перестать быть придурком-Брендоном. Она садится рядом, и разговаривает. С ним. По душам. С мучеником своего детства, с тем, кто заставлял её страдать, плакать, ненавидеть. И, впервые, он чувствует что это п р а в и л ь н о. У него на неё жесткое табу. Запрет, который он выстроил годами оскорблений, издевательств и который рушится каждый раз при виде её улыбки в школьном коридоре, обращенным не ему, конечно же. И когда он понимает, что чертовски близок к принятию этого, он приходит к ней домой. Надевает свою кофту на её плечи, а она и не возражает. Как маленький ребёнок, кутается в неё и садится на пол. Роуэн выглядит хреново; хреново, чтобы понять, что сейчас ей не нужны какие-то пафосные слова поддержки, типа «Всё будет хорошо» (когда нихуя не будет), а просто нужно почувствовать себя в безопасности. Просто понять, что она н у ж н а кому-то. И он целует её. Робко, неуклюже, не по-дэрроувски как-то, но и этого хватает понять, что всё. Что это край. Конец недосягаемого. Запретный плод сладок.