Глупость

      Прохладный душ, отдающий ржавчиной и хлоркой, немного отрезвил — и позволил, наконец, расслабиться. Кровь, грязь и пот, въевшиеся в смуглую кожу, казалось, насквозь, стекали вниз и сворачивались грязными потёками на дне ванны. Тим блаженно прикрыл глаза, проводя ладонью по рёбрам и животу — словно пытаясь оттереть мылом багрово-синюю сетку гематом на них. Подумав о подобном чудесном избавлении, Маски хмыкнул. Нет, этот дерьмовый мир так не работает, и такие синяки останутся с ним… ну, навскидку, ещё пару недель. Хорошо ещё, что всё ограничилось ими, и «гостеприимные» хозяева этого самого душа и дома не проломили ему рёбра. Это заживало бы гораздо дольше, а шрамы и вовсе не сошли бы с кожи… подобно метке на запястье. Вспомнив о которой, Маски недовольно цыкнул и уже привычно потёр мылом — сильно, до болезненной красноты.       Конечно, это бесполезно, но нужно отдавать дань традиции — всю жизнь, с судьбоносного шестнадцатилетия, Тим пытался избавиться от надписи. Первые годы она раздражала нелепостью фразы и тем фактом, что его родственной душой, судя по всему, был парень. Гораздо позже, когда Маски угодил в подчинённые к Безликому, ударившись в зависимость и разбой, ненавидеть метку заставил цинизм. Мировоззрение, взращенное на смерти, духоте и гнили, отвергло идею Истинных — и больше Тим о нелепо-трогательном «Прости, я не знал, что дом занят» на запястье не вспоминал. Или вспоминал, но с привычным недовольством — не задерживая надолго в голове и не рефлексируя. Есть и есть, чёрт с ней.       Не без сожаления закрутив ручки душа, мужчина наскоро переоделся и пригладил мокрые волосы пятернёй, попутно размышляя — насколько ему можно остаться в пустующем доме? Хозяева, очевидно, были домоседами — раз настолько отдалились от людей, устроив дом едва ли не в лесной глуши… хватятся их через день, два или десять? Ладно, больше чем на неделю Тим остаться всё равно не сможет — ровно столько Безликий будет переваривать обитателей дома. А потом — снова окольными путями в город, расположенный как можно дальше от этого. Снова грабежи, помогающие раздобыть антибиотики, снова несчастные, заманенные в леса… в каждом из которых, будь это густая чаща или мелкий перелесок, прячется Его часть — скрытая туманом и тьмой, ждущая новых жертв и свежей крови. Мужчина устало тряхнул головой и вышел из ванной комнаты.       И мгновенно замер. В доме кто-то был.       Отточенный годами слух подвести не мог — Тим слышал осторожные шаги, шарканье, сдерживаемые вздохи в соседней комнате. Облизнув пересохшие губы, Маски положил руку на родной глок на бедре и бесшумно двинулся вперёд. В комнате кто-то еле слышно скрипнул паркетом, и Тим, не теряя ни секунды, в несколько плавных быстрых движений оказался там же — с пистолетом в руке и выражением усталой, закостенелой злобы на лице. Незваный гость — совсем молодой парень, замотанный во всё чёрное — удивлённо задохнулся и отступил. Судя по зажатому в руках походному топорику и нервному испугу в глазах, он рассчитывал встретить не вооружённого мужчину, а пожилых старушку или старика. Маски ощерился недружелюбным оскалом, направляя на неудавшегося убийцу ствол. Тот выронил оружие и сделал ещё два шага назад. Повисла неловкая пауза.       — Прости, пацан, — Тим равнодушно скользнул взглядом по тощей перепуганной фигуре, готовясь нажать на курок. — Тут уже есть свой маньяк.       Парень сглотнул, его руки заплясали в треморе, а бледное лицо зажглось лихорадочным румянцем. Неотрывно глядя на пистолет, тот забормотал:       — Простите, я не знал, что дом занят… я не хотел… Это голоса, я не… — вдруг он осёкся и перевёл ошеломлённый взгляд с глока на лицо мужчины. Щёки из алых снова стали белыми, как мел, с болезненно-голубоватым отливом. Он неуверенно замялся. — Что? Что вы сказали?       Тим в ленивом, наигранном удивлении вскинул бровь. А через несколько секунд до него дошло.       Судьба, злорадная сука, именно сейчас подкинула ему Истинного. В лице мутного подростка, которого он только что собирался убить. Хотя, почему «собирался», собирается ведь! Маски раздражённо моргнул, невольно посмотрев на вломившегося уже совсем другим взглядом — не предвещающим скорую смерть, а… оценивающим. Парень был невзрачной серой молью — тощий, низкий, костлявый настолько, что этого даже толстовка не скрывала. Глаза скрывало спадающее на лоб вихрастое гнездо волос, а искусанный рот алел на фоне бледной кожи узким кровоподтёком. Тим, выхвативший все эти детали, неопределённо скривился. И опустил глок.       В ответ на заискрившийся радостью и неверием взгляд, которым парень обжёг его из-под чёлки, Маски нахмурился:       — Я и руками могу тебе череп проломить, — обнадёжил он, подходя ближе. Истинный опустил голову, ссутулившись, и вблизи оказался ещё мельче, чем раньше. Тим молча навис над парнем, рассматривая его макушку, и крутя в голове бесконечные вопросы о том, что делать дальше. Не придя ни к какому выводу, вздохнул и поднял чужое лицо, грубовато взяв за подбородок крепкими пальцами. Родственная душа замерла и послушно подняла глаза — тёмные, в редких длинных ресницах, с затаённой на дне терпкой горечью. Не обращая внимания на пляшущее в зрачках парня удивление, Тим прижался губами к его губам — отвечая на свой очень давний вопрос о том, насколько поцелуй с Истинным отличается от любого другого. Парень ошарашенно замычал, но дёрнуться не посмел даже когда его притянули ближе и сжали трясущиеся запястья за спиной. Такая покорность заводила не на шутку, и, если бы не побочки от антибиотиков, напрочь убивающие любое желание, в штанах Маски точно бы стало тесно. Удивлённо об этом подумав, мужчина, наконец, отстранился.       — Имя? — гораздо спокойнее спросил он, чуть ослабляя хватку. Зачем ему эта информация была нужна, мужчина не знал, но крохи сентиментальности внутри решили, чтобы было бы неплохо в будущем знать, кто же именно автор слов на его запястье.       — Тоби… — представился его Истинный и почувствовав спавшее напряжение, с осторожным любопытством принялся разглядывать чужое лицо. — Тоби Роджерс.       Тим нехотя произнёс своё имя. И хмуро добавил:       — Я не верю в концепт меток и родственных душ. И мне не нужен балласт в виде чахоточных истерящих детей, — он отпустил Роджерса и, внимательно осмотрев и прощупав на наличие другого оружия, удовлетворённо отошёл. — Так что пользуйся моим гостеприимством до утра, а потом сваливай.       Роджерс, потирая ноющие руки и благодарно глядя на Тима глазами побитой собаки, закивал. Он, болезненный сирота и маленький маньяк, преследуемый духом погибшей сестры и жутким безликим монстром, давно не чувствовал себя настолько в безопасности. А если не думать о том, что завтра придётся снова начать скитания, то жизнь становится и вовсе прекрасной… Ободрённый этими мыслями, парень, почему-то совершенно не опасаясь (хотя, наверное, стоило бы), свернулся на диване — и провалился в сон, спокойный впервые за долгое-долгое время. Может, потому, что рядом был Истинный, может из-за дикой усталости, парень не знал. Ещё он не знал о том, что Тим, рассеянно перебирающий пальцами лезвие топора, сидел рядом — смотря на него, спящего, и чувствуя, как вечное раздражение отходит на второй план. Не знал, что позже он лёг рядом с ним, тихо и осторожно, стремясь не разбудить. Не знал, что первые звёзды встретили их, ютящихся на узком диване почти в обнимку.       И, уж конечно, не знал, что с рассветом не уйдёт от Тима, как пообещал.       Что он вообще больше никогда от него не уйдёт.