Между строк

- Сестрица, - прокричал Гаврош. – Азельму правда выпустят сегодня? Он забрался на одну из крыш и сидел на ней, свесив ноги. - Да, это правда, - лучезарно улыбнулась Эпонина. – Гаврош, черепица вся мокрая. Не сломай себе шею. - Именно это и сделаю, - фыркнул мальчишка, наморщив носик. Эпонина прошла мимо, качая головой. Как бы она тоже хотела стать маленьким мальчиком. Сколько возможностей, сколько удобств. Тебя если гонят – то почти нежно, без ругани, и никак не палками. А если подают, то вдвое больше, чем любому взрослому калеке. - Сестрица! – завопил вслед Гаврош. - Ну чего тебе? - А возьмите и меня с собой жить! Эпонина ухмыльнулась. - Я подумаю над этим, хорошо? – и добавила. – Больно ты шумный. Гаврош скорчил гримаску и отвернулся. Не мальчишка, а волчонок! – его поведение всегда смешило. Эпонина невольно улыбнулась, думая о нем. Она шла по площади, впервые за долгое время вдыхаю воздух, пропитанный пылью, с настоящим удовольствием. Ее не волновали косые взгляды прохожих или снующие меж юбок дети. Сегодня она, наконец, сможет обнять сестру. Прижать ее к себе и не отпускать от себя больше. Ни за что на свете. – Эпонина, - ее остановил старческий, надломленный голос. Девушка обернулась. Перед рыбным лотком стояла старушка с длинными, когда-то светлыми, а ныне седыми волосами. Подол ее юбки весь покрылся слоем грязи, а накинутая на хрупкие плечики шаль при ближайшем рассмотрении казалось совсем непригодной – изъеденной молью, потускневшей от времени. То была женщина, у которой крошка Эпонина снимала свою мансарду. «Ничего хорошего это не предвещает», - поняла девушка, подходя чуть ближе. Голубые глаза так и впились в ее юное лицо. – Я слыхала, - проскрежетала старуха, качая головой, - В твоей комнатке пару дней назад случился погром. Что люди твоего отца ищут тебя. Эпонина поежилась, вспомнив о произошедшем. – Мы с ними все уладили, - соврала она, прекрасно понимая, что не выглядит уверенной в собственных словах. – И они больше ко мне не заявятся. Я сама по себе, госпожа де Перро. Старушка нахмурилась. – Я сдаю тебе очень хорошую комнату, ‘Понина, - заявила она сходу, не размениваясь на вступления. – За крошечную плату. Эта комната стоит в два раза больше, чем мы с тобой обговорили. Ты ведь понимаешь, что в Париж люди приезжают каждый день? Эпонина умоляюще затрясла головой. «Нет, пожалуйста, только не это!» Но старуха словно не заметила боли, исказившей лицо девушки. – И среди них всегда найдется кто-то, готовый заплатить больше. Кто-то чище и… степеннее. Эпонина вздрогнула. Ей в голову не приходило, что ее планы начнут рассыпаться в пыль именно сегодня. Трудно представить себе что-нибудь более неожиданное. Сначала, как гром среди ясного неба, это жуткое нападение, а теперь еще госпожа де Перро. Конечно, она хотела получать за комнату больше денег, хотя та, признаться по правде, стоила даже меньше, чем платила Эпонина. Предстоящие скитания в поисках нового жилья не огорчали Эпонину. Всякие силы в ней убивали иные размышления. «Я столько хорошего написала Азельме об этой комнатке. А теперь, выходит, я ее обманула». Она была так ошеломлена, что не задала старухе де Перро ни единого вопроса. Та продолжала рассуждать о деньгах и нравах, когда Эпонина вдруг развернулась и ушла. – Эпонина, вернитесь. Мы можем договориться, - воскликнула старуха, но девушка не откликнулась. – Что такое, госпожа де Перро? - спросил продавец рыбы, хмыкнув. – Эта оборванка вам чем-то насолила? – Нет, - выдохнула старуха. - Она, кажется, больна. Не знает ничего о мире и его устройстве. Бедняжка. *** Когда Эпонину допустили к Азельме, ей на глаза навернулись слезы. Сестра так исхудала, так побледнела взаперти. Ее кашель стал еще глубже и сотрясал все тело. Горе защемило душу, но радость оказалась сильнее. Они обнялись; Азельма сказала, что боялась не дождаться, а Эпонина успокаивала ее. Все это, конечно, происходило при инспекторе Жавере. В те минуты, когда сестры стояли, тесно прижавшись друг к дружке, как две вишни, растущие на одной ветке, Жавер убедился, что до сих пор он понимал Эпонину так же плохо, как остальных женщин. В его думах женщины занимали чуть ли не последнее место. Жавер делил их, как и мужчин, на две категории – честные граждане и опасные преступники, обожатели порока. Странно, но юная мадемуазель Тенардье не хотелось определять ни в первую, ни во вторую категорию. Она не была просто «честной», как многие, на кого Жавер не обращал ни малейшего внимания, но и не нарушала Закона. Эпонина зависла где-то посередине, и это заставляло Жавера теряться в догадках – кто же она такая. – Азельма, милая, - опомнилась Эпонина, смахивая слезы с щек. – Нам пора. Инспектор не будет ждать вечно. – И ты покажешь мне свою комнату? – счастливо улыбнулась Азельма. – Я поверить не могу, ‘Понина. Это все как замечательный сон. Эпонина отвела взгляд. Ее мучили сожаления и раскаяние, и она с горестной безнадежностью думала о том, что на ближайшие дня три они с Азельмой окажутся совершенно бездомными. От Жавера не укрылось, что Эпонина помрачнела. – Мадемуазель, – произнес он. – Вы так и не составили для меня отчет о произошедшем той ночью, - Жавер неуверенно глянул на Азельму; знала ли сестра о том, как прихвостни Тенардье чуть не убили ее любимую сестренку? – А мне очень понадобились бы описания преступников. Вы же знаете, это мой долг. Эпонина коротко кивнула. – Конечно. Извини, Азельма, но тебе придется подождать у входа в кабинет инспектора. Азельма сказала, что совсем не против, если это так важно. Успокоенная этим ответом, Эпонина двинулась вслед за Жавером. Внутри кабинета, как и всегда, царил совершенный порядок. На столе – документ к документу, перья лежат в ряд по длине, новенькие чернила еще даже не открыты. Эпонина улыбнулась. Она уже привыкла видеть это место именно таким. – Возьмите бумагу, - сказал Жавер. – И опишите мне всех нападавших. Думаю, вы знаете их в лицо… И даже поименно. Эпонина чуть заметно занервничала. Означала ли эта просьба, что она должна раскрыть не только Монпарнаса и прочих, но и своего отца? Конечно, Тенардье сотни раз оказывался за решеткой. Ему не привыкать. И все же… Она вывела чернилами несколько имен, но не добавила к ним имени отца. «Эпонина, глупая! Мэтр не защитил тебя там. Он бы позволил Монпарнасу убить тебя». «Да, это правда», - сказала себе Эпонина. – «Но он по-прежнему мой отец». Подумав так, она все-таки отложила перо. – Это все? – уточнил Жавер, придирчиво разглядывая лист. Монпарнас. Конечно. Это имя он отлично знал, как и все остальные, изложенные в доносе. Но сам Жавер видел среди нападавших еще одного человека, о котором не решился говорить с Эпониной. Позже он сам впишет в список имя Тенардье, и пусть ‘Понина остается примерной дочерью. - Вот вам за труды. Он положил перед ней десять франков. Эпонина подняла голову. – Зачем? – она поморщилась. – Уберите. Я чувствую, словно продала эти имена. – Но ведь именно это вы и сделали, - очень серьезно ответил Жавер. – А теперь скажите, правда ли, что вас попросили выселиться из той мансарды? «Как он узнал?» - пронеслось в голове Эпонины. Она посмеялась над своими мыслями. Фараоны держали город в своих цепких лапах. Конечно же, они знали все. – Да, - только и оставалось отозваться Эпонине. – Но я еще не рассказала об этом Азельме. Вам не стоит об этом беспокоиться. Она закусила губы. Разве кто-то сказал, что он беспокоится?.. Жавер нахмурился. – Я мог бы посоветовать вам хорошее место. Каждый день, отправляясь на работу, я прохожу мимо дома, в котором сдается верхний этаж. То есть, две комнаты. Хозяйка – честная женщина, и потребует разве что своевременной уплаты. Она не обойдется с вами, как госпожа де Перро. Эпонина покачала головой. – Целый этаж! Не смейтесь над нами, господин инспектор. Такая квартира должна стоить по меньшей мере… Жавер фыркнул. – Я не сказал еще, что хозяйка не сдает ничего из мебели. Этаж совершенно пуст. Что существенно снижает цену. Впрочем, мое дело – предложить. Если вас не интересует… Эпонина ахнула. – Нет, постойте! Нас интересует, очень интересует! Она еле сдержалась, чтобы не схватить инспектора за рукав. Вместо того девушка покраснела и уселась обратно в кресло. – Ведь оплачивать гостиницу выйдет еще дороже, - пробормотала она, объясняя свое оживление. – Так что вы нас действительно спасете. – Тогда, - инспектор взял свежее перо. – Держите адрес. Все это привело Эпонину в изумление, и она пребывала в молчании все дорогу до новой квартиры, лишь кивая на нескончаемые монологи соскучившейся по Парижу Азельмы. Когда же они достигли места, Эпонина окончательно потеряла голову, поскольку это был один из самых спокойных районов города. О большем им мечтать не следовало. *** – А чем же я буду заниматься, - испуганно пролепетала Азельма. – Если мне больше нельзя торговать собою? Эпонина на нее зашикала. Хозяйка только провела их по этажу и теперь оставила их одних на некоторое время. Вероятно, чтобы девушки подумали и сделали выбор. Речь зашла об оплате. Здесь-то и столкнулись юные умы. – Ты можешь работать со мной на фабрике, - пожала плечами Эпонина. – У меня руки-крюки, ты же знаешь. – Тогда… устроим на рынок? Там всегда нужна помощь. Азельма покраснела. – Нет, я такая неуклюжая. Определенно, лишь помешаю чужой торговле. Эпонина задумалась. По сути, Азельма ничегошеньки не умела. Ее мадам Тенардье всегда хвалила за «полезную», выгодную профессию. А на деле Бог не смог бы придумать ничего бесполезнее. Разум Эпонины всецело заполнили насущные вопросы; Она допускала, что сможет оплатить этаж из своего заработка – но на что же тогда питаться? Оставалось всего два франка про запас. Это и бедностью-то назвать трудно. Эпонина вздохнула. – А как насчет кафе ABC? – она предприняла последнюю попытку. – Вообще-то, туда не допускаются женщины, но я знаю, с кем надо поговорить, чтобы тебя взяли на работу. Глаза Азельмы так и загорелись. – Правда? – она схватила сестру за руки. – Это ведь то место, где собираются твои друзья. Я с радостью услужу им. – Только прошу, Азельма, - прошептала Эпонина. – Служи не так, как ты привыкла. Эти люди не причинят тебе зла. Не посмотрят жадно. Я их отлично знаю. Азельма кивнула и крепко обняла Эпонину. – Я сделаю все, чтобы не быть тебе обузой. – Всего-то и потребуется, что убирать со стола и приносить новые бутыли с вином, - подсказала Эпонина, смеясь. – Мы заживем, как в сказке. Ведь подумай, вся моя зарплата будет уходить на содержание комнаты, но твоих денег хватит на наше питание и, быть может, новую одежду. Ты хотела бы новое платье, Азельма? – Ах, но у нас не было ничего нового уже... два года. – Вот именно! – кивнула Эпонина. – Мы все изменим, Азельма. Забудь старую жизнь, встречай новую. Мы больше ни в ком не нуждаемся, верь мне. И эти слова, брошенные с пылу, из самой глубины души, являли собой самую высокую и запредельную мечту Эпонины.