Между строк

Когда Эпонина поняла, что произошло, из ее груди вырвался душераздирающий крик. Она вся похолодела от страха и подумала, что земля уходит из-под ног. По сути, так оно и было. Эпонина лишилась опоры и из последних сил сохраняла равновесие, хотя знала, что вот-вот упадет – вне зависимости от того, что произойдет дальше. Потому что за одно мгновение вся ее жизнь превратилась в Ад. Эпонина думала, что испытывала страх, когда бежала от прихвостней своего папаши, но теперь она познала совершенно иной страх, и все прежние ощущения исчезли, испарились, словно их и не существовало. Ее сердце пронзала острая боль. Отчаяние. Ужас. Эпонина чувствовала, что ее держал за плечи Мариус. Он говорил что-то, но она даже не слышала. Глаза застилали слезы, но она все равно видела ничком упавшего Гавроша и стекающую по его лицу кровь. Лучше бы ‘Понина ослепла. – Успокойся! – кричал ей Анжольрас. – Он мертв, ты его уже не вернешь. – Гаврош, мой младший братик… – Эпонина, тише, - запричитал Мариус, встряхивая ее. Она не хотела становиться тише. Ее переполняли эмоции. Казалось, что сердце заполнило чернилами – черными, вязкими, горькими, скользкими. Она задыхалась, слезы текли по щекам, руки трясло. Эпонина не просто кричала. Если бы не этот оглушительный крик, взывающий к еще теплящейся в теле душе мальчика, она бы сошла с ума. Боль рвалась наружу. Жавер сразу узнал ее голос. Он болезненно поморщился и обратился к одному из студентов. – Что там случилось? – Какое твое дело, - зашипел Комфебер. – Убили ребенка… Жавер вздрогнул. – Какого ребенка? Студент не ответил, специально игнорируя пленного. Тот чертыхнулся сквозь сжатые зубы, потому что знакомая ему Эпонина могла плакать только по одному ребенку. Впрочем, подробности этой маленькой жертвы так до плененного инспектора и не дошли. Он старательно прислушивался к разговорам студентов, но разобрал лишь то, что Гаврош взялся нести кому-то письмо. «Глупые», - подумал Жавер. – «Сколько жизней вы погубите своей сумасбродностью. Остановитесь, идиоты. Расходитесь по домам, пока не поздно…» Он готов был выкрикнуть эти слова – но его бы все равно никто не послушал. – Эпонина, ты туда не пойдешь, - воскликнул Мариус. – Тебя застрелят, как брата, не успеешь и глазом моргнуть. – Ну и пусть! – дрожащим голосом ответила Эпонина. – Мне уже ничего не страшно. – Дура! – выплюнул Понмерси. Эпонина снова заплакала, уткнувшись лицом в прижатые к груди колени. Она ненавидела жизнь за все эти жестокие повороты судьбы, за постоянный страх, за то, что одним отводилось больше времени, а иным – меньше. Эпонина в то мгновение потеряла веру во все, начиная от самой себя и заканчивая Богом. Она не представляла, что скажет Азельме. «Я послала брата на смерть» - то был единственный известный ей ответ. Эпонина плакала и клялась себе, что ни в чем не виновата, но голос совести говорил другое. Можно было придумать что угодно. В конце концов, поговорить с Гаврошем прямо, попросить его задуматься… Почему он так редко прислушивался к другим?! Эпонина сжала голову руками. Над ней плыл успокаивающий голос Мариуса, только толку от него – ноль. Гавроша никто вернуть не мог. – Мариус, - прошептала Эпонина. – Пожалуйста, уходи. Я не в состоянии говорить или слушать… – Извини, - Мариус покачал головой. – Но я не могу тебя вот так оставить. – О, - Эпонина зажмурилась. – Ты столько раз делал это. Ничего не изменилось, милый друг. Разве что я стала еще несчастнее. Юноша замолчал, пристыженный. Во всяком случае, она надеялась, что сумела пристыдить его. Внутри царила пустота. Эпонина закрыла глаза и слишком хорошо разглядела всю себя изнутри. На ее душе и раньше было много шрамов, но половина из них давно не беспокоили, а такие – эмоциональные шрамы – совершенно точно не могли зажить. Они оставались навсегда. Не как отметина, не как обычное напоминание, а как вечный гнет, с которым придется жить. Она научилась существовать со своими проблемами. Большинством из них. Но такое… «Я убила своего брата. Если бы не я, он остался бы в живых». – ‘Понина, - тихо проговорил Мариус. – Я лишь хотел сказать, что ты не должна винить себя. Это я не доглядел. Отпустил его слишком скоро, даже не проверив, безопасно ли… – Здесь везде небезопасно, - отрезала Эпонина. – Значит, мы все рано или поздно погибнем на этих баррикадах. – Не шути так, Мариус. – Я уже говорил тебе, - студент вздохнул. – Это место пахнет кровью. Девушка покачала головой. Она не хотела знать. Не хотела задумываться о чем-либо, кроме смерти Гавроша. Остальные ее не волновали. Разве что один человек… Но сейчас его лицо словно скрывала белая дымка. – Тебе нужно вернуться домой, - продолжил Мариус. – Я подумаю над решением этого вопроса. Но точно придется потерпеть до утра. Постарайся заснуть. – Я сегодня уже поспала, - Эпонина горько улыбнулась. – А когда проснулась, Гаврош был мертв. Кто знает, что я обнаружу, когда проснусь в следующий раз. – Перестань, - Мариус поморщился. – Ты ведь сильная, Эпонина. Ты справишься, только перестань делать все усложнять. «Легче сказать, чем сделать». Эпонина не находила в себе хваленой силы. Лишь слабость. Слова мсье Понмерси не достигали цели. Мимо, еще раз мимо. Он не мог вернуть Эпонине веру, не мог и утешить. Осознав всю свою ненужность, Мариус передумал читать Эпонине речи в духе Анжольраса. Юноша просто наклонился и поцеловал Эпонину в лоб. Раньше она бы вспыхнула, а сейчас только сильнее захотела, чтобы он ушел. В этот раз Мариус исполнил ее желание – скрылся. Эпонина еще несколько минут молча переживала свое потрясение. Как странно – вот уже полчаса, как ее оттащили подальше от тела, но она видела бледное личико Гавроша так, словно он и сейчас был здесь. Его лицо, с навсегда запечатленным на нем страданием, очень живо вставало перед глазами. Гаврош не заслужил даже умиротворения, его лицо выражало шок. Ледяное, застывшее выражение. Эпонина всхлипнула и зажала рот обеими руками. Не дело плакать. Если она начнет рыдать, снова придет Мариус, или еще кто-то. Одно ‘Понина уяснила сразу. Она не могла оставаться на баррикадах до утра. Азельма находилась дома совсем одна и, должно быть, жутко о них волновалась. Что она подумала, когда вечером домой не вернулся ни брат, ни сестра? Наверняка чуть не умерла от беспокойства, бедняжка. Эпонина попыталась представить, как обнимет Азельму, расскажет ей все. Вот когда станет легче, вот когда ее голову оставят все эти ужасные мысли. Мысли о том, что она могла бы умереть вместо Гавроша. Она бы отдала свою жизнь за его, не задаваясь никакими вопросами, потому что любила. «Но сейчас нужно позаботиться о живых, Эпонина!» - сказала она себе, приподнимаясь и отряхивая одежду от пыли. Она вдруг подумала, что могла бы взять Жавера с собой. Неважно, что скажут студенты – она не станет рисковать еще одним дорогим человеком. Но когда Эпонина пришла к месту, где держали пленного, там уже было пусто. Она нашла Комфебера и спросила, куда перевели инспектора Жавера, но тот лишь плечами пожал. – Тут пришел доброволец, да и согласился застрелить его. Давно пора. Не человек, а камень. Смотрит – словно убить хочет. Таким на свете нет места, Эпонина. ‘Понина резким движением прижала Комфебера к стене и ударила его в плечо. – Что ты сказал? – Эй! Эй! – студент завертел головой, боязливо оглядываясь. – Еще раз ударишь, и я клянусь, что смогу тебе ответить тем же. Блаженная дура. Какое тебе дело до старого пса? Твое счастье, что подох. Сможешь любое дело провернуть – он уже за преступниками не погоняется. Эпонина отпустила студента. Он выдохнул. – Какие же вы твари, - прошептала девушка. – Скажи, ты видел, как в него стреляли? – Нет, - фыркнул Комфебер. – Говорю же, его доброволец увел. Тоже странный тип. Зато слово свое держит. Выстрел прозвучал что надо. Ну, я удовлетворил твое любопытство? Эпонина ничего не ответила. Она медленно попятилась назад, холодно глядя студенту в лицо. Тот смотрел на нее со страхом. Свихнувшаяся! Девушка побежала, ничего не видя на своем пути. Взор снова застилали слезы, но она не позволяла эмоциям одержать верх. «Этого не может быть. Просто невозможно». Возможно. Как возможна смерть Гавроша. «Нет. Он же всего час назад… может чуть больше…» А теперь он мертв. Еще один мертвец на твоей совести. Великая спасительница. «Я его поцеловала… Я была уверена, что…» Вот и все, что ты успела. Храни память о поцелуе и будь счастлива, Эпонина, потому что ты притягиваешь несчастья. Ты и твоя дурацкая любовь. Мариус кричал, что она сошла с ума, но Эпонина не слушала. Она просто рванула из-за укрытий в надежде попасть под пулю, но в нее никто не выстрелил. Смерть дышала ‘Понине в затылок, но не протягивала приглашения. Этого-то она и боялась больше всего, пробегая мимо знакомых мест и лихорадочно вспоминая путь домой. Оставалась еще последняя ниточка, держащая рассудок. Последний человек… Азельма.