You know my name

      Это был самый обычный рабочий день, ничем не отличавшийся от предыдущих. Утром я запустила загрузку данных для еженедельного отчёта, потом раза два или три попила чай, начала этот отчёт формировать, сходила пообедать и продолжила заниматься делами. А потом внезапно объявили пожарную тревогу. Сначала все решили, что это просто плановые учения для сотрудников, которые у нас в офисе устраивали каждый год. Но когда мы вышли в коридор, оказалось, что тревога не ложная. Было не ясно, что и где горит и как вообще это допустили, но пожар, видимо, был нешуточный. Весь коридор был в дыму, все закрывали себе лица рукавами, толкались и возмущались чьей-то безалаберностью.       Отвратительная вонь плавящегося пластика пробиралась сквозь рукав пиджака, заполняла дыхательные пути и лёгкие. Я закашлялась, голова начала кружиться, перед глазами поплыли цветные пятна. В панике я стала протискиваться сквозь толпу вперёд, стараясь как можно скорее пройти задымлённый участок. Но паника в таких вещах — плохой помощник. От накатившего страха дышать стало ещё тяжелее, и я потеряла сознание прямо на лестнице, ведущей вниз.       Когда я очнулась, то сначала не поняла, где нахожусь. Но на мой офис это место было совершенно не похоже. Я бы решила, что это какая-то больница, правда, почему-то она больше была похожа на больницы из голливудских фильмов, чем на привычные лечебные заведения отечественного образца. Оглядевшись, я обнаружила сидящего рядом с моей кроватью незнакомого мужчину в наброшенном на плечи медицинском халате. Довольно симпатичного, надо сказать, мужчину. Тёмные волосы, тонкие черты лица, похоже, высокий. Но однозначно незнакомый, я видела его впервые в жизни. Он читал газету, но отложил её сразу же, как заметил, что я уже очнулась, и обратился ко мне (так как больше не к кому было), но я не поняла ни слова. Язык, на котором он говорил, я определить не смогла. Честно говоря, вся ситуация была настолько странной, что я уже начала подозревать, что схожу с ума. Мужчина ждал ответа, так что я не придумала ничего лучше, чем заговорить с ним по-английски: — Простите, я вас не понимаю.       Если до этого его выражение лица было обеспокоенным, то после моей фразы оно стало откровенно шокированным. — Ты не помнишь меня? — он тоже перешёл на английский, что меня очень порадовало. Было бы обидно нарваться на иностранца, который не говорит ни на одном из известных мне языков.       Однако переход на английский был единственным радостным моментом. Интересно, почему это я должна его помнить? — Эм… Нет… Извините.       Мой ответ шокировал мужчину ещё больше, чем моё незнание языка, на котором он со мной пытался общаться. Он смущённо преступил с ноги на ногу, покосился на дверь, потом перевёл взгляд обратно на меня. — Я… Я сейчас вернусь. Я на минуту.       Я пожала плечами, и мужчина торопливо вышел из палаты. Ничего не понимаю. Может быть, я просто сплю? Хотя нет, обычно если я действительно сплю и мне приходит такая мысль в голову, я сразу просыпаюсь. А сейчас я просыпаться явно не собиралась. Что же происходит? Было очевидно, что меня приняли за кого-то другого. Но за кого? И почему так вышло? Нужно было разобраться с этим как можно скорее, желательно до того, как меня сочтут сумасшедшей.       Вернулся мужчина действительно быстро — и в сопровождении врача, пожилого, благообразного дядечки в очках. Он внимательно и с каким-то непонятным мне интересом посмотрел на меня, приспустив очки на кончик носа, чем вызвал у меня неуместную ассоциацию с одним незабвенным бородатым директором, и спросил: — Как вы себя чувствуете, дорогуша? — Нормально… — осторожно ответила я, не зная, чего ждать от этой ситуации. — Очень хорошо, — врач покивал головой и задал следующий вопрос. — А что вы последнее помните?       Приплыли. Что же с этим мужиком не так, что они все решили, что у меня потеря памяти? Я глубоко задумалась. Что же мне ответить? Рассказать всё честно и потребовать объяснений? Боюсь, что этим я сделаю только хуже. Тут явно происходит что-то не то, и пока я не получила максимум информации, лучше сидеть тихо и по возможности не отсвечивать. Но говорить, что я ничего не помню, тоже не выход — меня могут задержать тут на неопределённое время, а это только затруднит мне поиск информации о том, что случилось. Про что же лучше сказать — про офис или про пожар? Врач терпеливо ждал ответа, а я опустила взгляд на руки, чтобы не смотреть ему в глаза. Странное дело — мне почему-то показалось, что руки не мои. Я смотрела на них и не узнавала ни длину пальцев, ни форму ногтей… Тут я заметила на одном из пальцев пузырь от ожога. Значит, будем говорить про пожар. — Я… Я помню огонь, дым… Кажется, был пожар. Мне было нечем дышать и… Наверное, я потеряла сознание. Не знаю. Не помню больше ничего.       Кажется, прокатило. Врач снова покивал головой, записал что-то в блокнот и снова обратился ко мне: — Ну, а кто вы такая, вы помните?       Я только открыла рот, чтобы ответить, как тут же закрыла. Всё-таки что-то тут было не так. Не может быть такого, что я вдруг забыла, что была знакома с каким-то иностранцем. Врач, разговаривающий по-английски, тоже добавлял бредовости происходящему. Зачем нашему отечественному врачу говорить со мной на иностранном языке? Он-то наверняка знает моё имя, у меня при себе был именной пропуск в офис. Да ещё и мои-не-мои руки для полного счастья. Поэтому я просто покачала головой и попросила: — А можно мне зеркало?       Ну что я могу сказать… Ни одно матерное слово не передаст всю глубину того попадалова, в котором я оказалась. Как я не заорала на всю больницу, не знаю. Наверное, это просто был ступор. Из зеркала на меня смотрела незнакомая баба. Видимо, выражение моего лица было достаточно красноречивым, потому что иностранец сел на краешек моей кровати, приобнял меня за плечи и обеспокоенно спросил: — Мисора, с тобой всё в порядке?       Мисора? Это он мне? Мозг отказывался работать в таких условиях. Имя казалось смутно знакомым, словно где-то я с ним уже сталкивалась, но вспомнить ничего не получалось. Поэтому я просто покачала головой, зажмурившись, вывернулась из объятий мужчины и легла обратно на подушку, отвернувшись от всех. — Пойдёмте, мистер Пенбер, — раздался голос врача. — Пускай она отдохнёт.       Пенбер? Острое чувство дежавю подбросило меня на кровати, и я резко обернулась, но успела увидеть только, как упомянутый мистер Пенбер покидает палату вместе с врачом. Я снова взяла в руки зеркало и стала вглядываться в своё незнакомое лицо. Может быть, все мои воспоминания — это лишь плод моего воображения? Галлюцинация? Почему фамилия этого мужчины показалась мне такой знакомой? Я же ни разу не видела его раньше. Или видела? Пенбер, Пенбер… Что-то знакомое… Почему-то за этой фамилией по ассоциативной цепочке протянулось имя Рей… Стоп. Осознание свалилось на меня так внезапно, что я выронила из рук зеркало, которое, к счастью, упало на одеяло и не пострадало. Я вспомнила, где я слышала и фамилию мужчины, и имя, которым он меня назвал, причём слышала вместе. Рей Пенбер и Мисора Наоми — вымышленные, мать их, герои аниме, которое я смотрела, дай Бог памяти, не меньше семи лет назад. Ничего удивительного не было в том, что я не смогла сразу вспомнить эти имена — слишком много времени прошло с тех пор, плюс ещё стресс от того, что я оказалась непонятно где. И потом я совершенно не связывала выдуманную историю с окружающей меня обстановкой. На самом деле, вероятность того, что этот мистер Пенбер — действительно Рей, а девушка, отражающаяся вместо меня в зеркале, именно та самая Мисора Наоми, была довольно низкой, на мой взгляд. Во всяком случае, я на это надеялась, потому что в противном случае выходило как-то совсем уж печально. Желание поскорее разобраться, что же со мной произошло, сейчас было как никогда сильным.       Недолго думая, я полезла в тумбочку, благо стояла она рядом с кроватью. В конце концов, раз я не в реанимации, значит хоть какие-то вещи, по которым можно определить мою (или всё-таки не мою?) личность, должны были быть. Если, конечно, всё не забрал мистер Пенбер. К счастью, мне повезло — в верхнем же ящике тумбочки лежал прозрачный пластиковый пакет на застёжке, в котором я обнаружила красивое кольцо, пластиковую карточку прав, ключи, ещё какую-то ерунду, не заинтересовавшую меня, и старый телефон. Ну как, старый… Нет, так-то он был новёхонький, без единой царапины или скола, но вот модель… Я не была уверена, что такие ещё вообще производят. Это была довольно крупная кнопочная «раскладушка», Моторола… Это было так странно, что я даже решила в первую очередь заняться им, а не изучить права на предмет имени.       Внутри всё было на чёртовых иероглифах. Одна радость — почти у каждой строки была иконка, дублирующая текст, так что я смогла почти без труда найти языковое меню и выставить английский, обратив внимание, что перед этим стоял японский. Теперь телефоном можно было пользоваться, и я решила сделать попытку позвонить маме. Но тут меня постигло разочарование — вежливый механический голос сообщил мне, что вызываемый номер набран неправильно или не существует. Я удивилась и даже слегка испугалась — у мамы этот номер был уже очень давно, и я не могла придумать ни одного логичного объяснения тому, что мне только что сообщил робот. Закравшееся нехорошее подозрение я постаралась подавить, и чтобы развеять его окончательно, решила внимательнее посмотреть на дату в телефоне. Когда я его только открыла, я машинально отметила, что день тот же — двадцать второе августа, а значит, со мной ничего серьёзного точно не случилось. И вот теперь я закрыла список последних вызовов, вышла на главный экран, взглянула еще раз на дату и заорала. Две тысячи второй год. Две тысячи, мать его, второй! Какого чёрта тут происходит? Утром же был семнадцатый! Что за шутки?!       В панике я схватила права и разочарованно застонала, вцепившись в волосы. Они были выданы в Японии, и всё, абсолютно всё на карточке было написано по-японски. Это была катастрофа, самая настоящая катастрофа. Что же делать? Как выяснить, где я и кто я на самом деле? Вдруг врачи запретят рассказывать мне обо всём, надеясь, что я сама всё вспомню? А что, если мне нечего вспоминать? Вдруг произошла какая-нибудь мистическая хрень, и я теперь не совсем я? Это было так жутко, что я не удержалась и начала плакать.       И как раз этот момент выбрал мистер Пенбер, чтобы вернуться, как будто специально ждал, когда я заплачу. Хотя, наверное, он просто был в коридоре и услышал, как я ору, вот и прибежал. — Мисора, что случилось? Ты плачешь?       Нет, блять, смеюсь. Ржу, как лошадь, не видно? Но я, естественно, не стала ему так отвечать, а просто спросила: — Кто я?       Пенбер нахмурился, закусил губу и строго ответил: — Врач считает, что лучше пока тебе ничего не рассказывать. Он хочет, чтобы ты сама попыталась всё вспомнить. — Да не вспомню я ничего! — взвизгнула я, а потом уже чуть спокойнее добавила. — Мистер Пенбер, я могу вам доверять?       От моего обращения к нему, он дёрнулся, словно я ударила его. Потом нахмурился ещё сильнее и кивнул: — Конечно. — Понимаете, дело в том, что… Я боюсь, если об этом узнает кто-то из врачей, меня тут же отправят в сумасшедший дом… Я… Ох… — было чертовски страшно, вдруг он всё-таки сдаст меня. — Просто пока я была без сознания, мне снилось, что я — совершено другой человек. А теперь, из-за того, что я про себя ничего не помню, я не знаю, кто же я на самом деле… Я просто боюсь, что за то время, пока все будут ждать, что я что-то вспомню, я только сильнее поверю в то, что я — тот человек из своего сна…       Пенбер мрачно посмотрел на меня, вздохнул и отвёл взгляд. — Пожалуйста, не говорите никому! Мне так страшно! Я… Я не могу… Чем сильнее я стараюсь вспомнить, тем больше чувствую, что ничего не выходит! Помогите мне, пожалуйста! — Хо-хорошо… Я надеюсь, что это не навредит тебе. Мне тоже не хотелось бы, чтобы тебя поместили в… — Пенбер не договорил, вздохнул и начал рассказывать. — Тебя зовут Мисора Наоми, ты родом из Японии, но последние годы живёшь здесь, в Штатах. Работаешь в ФБР, правда тебя примерно месяц назад временно отстранили от работы…       Едва он назвал имя, как внутри у меня всё оборвалось. Нет, конечно, оставалась надежда, что это всё — лишь глупое совпадение, но с каждым словом Пенбера она улетучивалась. Япония, ФБР… Правда, про отстранение я ничего не знала, но всё остальное наводило на печальные мысли. Пенбер тем временем продолжал говорить. — Меня зовут Рей Пенбер. Мы с тобой познакомились, когда ты только устроилась на службу. Там… Много всего было… — он уставился на свои руки. — Я понимаю, ты сейчас ничего не помнишь и можешь решить, что я специально всё придумываю, чтобы, ну… Но я надеюсь, что ты всё-таки вспомнишь, — он полез в карман, вытащил оттуда бумажник и извлёк из него фотографию, которую протянул мне. Я нерешительно взяла бумажный прямоугольник в руки. На фотографии был сам Пенбер и девушка, чьё лицо теперь смотрело на меня из зеркала. Они обнимались и радостно улыбались в камеру. — Вот… Это в начале лета мы с тобой фотографировались. В тот день я сделал тебе предложение… — Пенбер вздохнул и взял валяющееся на одеяле кольцо. — Я так долго его выбирал, хотел, чтобы тебе понравилось… А теперь ты меня даже не помнишь.       Он выглядел таким расстроенным, что мне стало его жаль. Я нерешительно погладила его по плечу. — Всё будет хорошо. Я всё вспомню. Обязательно вспомню.       Да уж… Хорошо, блин… Нет таких слов ни в одном из языков, чтобы описать всю степень той задницы, в которой я оказалась. И всё-таки, что же реально — та жизнь, которую я помню и в которой всё, что окружает меня сейчас, было выдумкой, или же здесь настоящая реальность, а всё остальное мне приснилось?