Louis didn't see it coming

За всю свою жизнь Луи люто ненавидел всего несколько вещей: американский футбол, контекстную рекламу в интернете и запах горелого лука. Его история провалов с контекстной рекламой началась, когда ему было шестнадцать, и его мама в выразительном молчании и с приподнятой бровью ждала объяснений. Тогда Луи стоял с пылающими от стыда щеками, уткнувшись взглядом в пол, и мечтал провалиться сквозь землю, чтобы ему никогда в жизни не пришлось объяснять, почему на всех сайтах выскакивает реклама гей-порно. Это был тот день, когда Луи впервые вслух произнес пронзительные слова «я гей». Второй раз он проклял себя за идиотизм, когда вместо голых мужчин, предлагающих грубый секс, на баннерах высветилось предложение обучаться драме в одном из лучших университетов, и не где-нибудь, а в США. И в этом бы не было ничего такого, если бы его отец с самого его детства не строил планы о том, как его единственный сын пойдет по его стопам и унаследует крупную адвокатскую контору в Лондоне. И если гомосексуальность Луи стала причиной постоянных ссор с отцом и ухудшения отношений, то в этот день трещина между ними стала больше походить на пропасть. Когда Луи думал, что больше ничего подобного с ним в жизни произойти не может (потому что с тех пор он пользовался исключительно ноутбуком, больше не жил с родителями и считал себя свободным и самодостаточным человеком), случился третий раз, после которого он всей душой возненавидел американский футбол, запах горелого лука и контекстную рекламу. Однако сейчас, сжимая в кулаках одеяло под самым подбородком и боясь лишний раз шелохнуться, Луи в шоке и с ужасом смотрел на розовый бант приоткрытых губ и нахмуренные во сне брови человека, который никогда, никогда не должен был оказаться в его постели. Луи пялился на его раздувающиеся ноздри, на то, как спутанные кудри мирно лежат на гладкой щеке, как мощные руки в татуировках прячутся под подушкой, и, кажется, в миллионный раз за последние пять минут задавался вопросом, почему он все еще не выпрыгнул из окна, или почему на него до сих пор не упала наковальня, или почему не разверзлись небеса — почему не произошло хоть что-нибудь, что могло бы вытащить его из постели с Гарри Стайлсом. Вся эта немая сцена, включающая еле дышащего Луи в полукоматозном состоянии с в панике прижатым к подбородку одеялом и его мирно спящего на расстоянии вытянутой руки бывшего, больше походила на кадры из самых жутких фильмов ужасов, которые Луи только доводилось видеть. Ничего и никогда в своей жизни Луи не ненавидел так сильно, как сейчас он ненавидел американский футбол, свидания вслепую и Зейна. Особенно Зейна, который устроил ему эту незабываемую встречу с его бывшим тире любовью всей его жизни (в прошлом) тире причиной самого жестокого хартбрейка, который только знала история. И если Луи и драматизирует, то действительно лишь самую малость. Все началось неделю назад, когда Зейн между делом (настойчиво) упомянул, что у Лиама есть друг, который, как тот думает, мог бы понравиться Луи. В тот вечер субботы, когда еще ничто не предвещало беды, Луи полулежа сидел на диване в их общей гостиной и невнимательно смотрел футбол — настоящий футбол, а не это американское говно, спасибо, но нет — с бутылкой пива в руках и с кошкой Зейна на коленях. Он лениво гладил Китти и вполуха слушал болтовню Зейна об их планах с Лиамом отправиться в следующем месяце на фестиваль в Майями, пока сам Зейн укладывал волосы в ванной перед их очередным свиданием. — Не могу понять, зачем ты все еще прикладываешь столько усилий, когда парень уже очевидно твой с потрохами, — простонал Луи, запрокидывая голову на спинку дивана. — Вы вместе уже целую вечность, а ты ведешь себя, как будто это первое свидание. — Я, наверное, упустил момент, когда ты стал специалистом по отношениям, — не сразу отозвался Зейн, видимо, сражаясь с непослушной прядью. Луи закатил глаза. — Серьезно, это просто нелепо. Мне нужно в туалет, а ты торчишь в ванной целый час. — Лу, я зашел сюда пять минут назад, — цокнул Зейн, появляясь из дверного проема и укоризненно глядя на Луи. — Ты уже большой мальчик и можешь потерпеть. Луи недовольно фыркнул — достаточно громко, чтобы Зейн наверняка узнал о его недовольстве. — Даю тебе еще две минуты, после этого я иду в туалет. И лучше бы к тому моменту тебе оттуда убраться. — Ага, — протянул Зейн, возвращаясь к зеркалу и явно не воспринимая угрозу всерьез. — В последнее время ты слишком нервный. Тебе нужно кого-нибудь найти. Ну, знаешь. Спустить пар. — М-м, — Луи отстраненно гладил урчащую Китти, пока нападающий Манчестер Юнайтед атаковал ворота Арсенала, а капли конденсата стекали по бутылке на его пальцы. Вечер субботы просто не мог быть лучше. — Может, и нужно. Зейн присвистнул, наполовину показываясь из ванной. — Я действительно только что это услышал? — Отвали, — Луи закатил глаза, переключая все внимание на Китти, которая только что выпустила когти ему в бедро. — Твоя кошка пытается меня покалечить! — У Лиама есть друг, который недавно переехал из Лос-Анджелеса, — продолжил Зейн из ванной, не обратив ровным счетом никакого внимания на возглас Луи. У его кошки были явные проблемы с воспитанием, и ни для кого это не было секретом. — Передай Лиаму мои поздравления. Не у всех есть друзья из Лос-Анджелеса, — раздосадовано цокнул Луи, сгоняя Китти с колен и потирая оцарапанную ногу. — И Лиам думает, что он мог бы тебе понравиться, — Зейн дернул плечом в немом «не знаю, но мой парень всегда прав». — Я могу поговорить с ним, и вы встретитесь. — Это просто блестящая идея, Зи! Не понимаю, как ты не додумался до этого раньше! — саркастично отозвался Луи, восторженно хлопнув рукой по коленке и утопая глубже в диване. Зейн вышел в гостиную с выгнутой бровью и поджатыми губами. Его блестящие черные волосы и поднятая наверх челка приковывали взгляд к его высоким скулам и вееру длинных ресниц, и, даже если бы Луи не знал его последние четыре года, он бы с уверенностью мог заявить, что сегодня у Зейна будет секс, — чего точно не будет у Луи, — ведь Зейн идет на свидание со своим парнем, — чего у Луи не было уже четыре года, — и это будет не тупой перепих, а занятие любовью, — чего не было уже… Что ж, может быть, идея Зейна на самом деле не так уж и плоха. Очевидно, последовательность его мыслей отразилась у него на лице, потому что губы Зейна изогнулись в улыбку, которая была смесью сострадания и самодовольства. По крайней мере, Луи хотелось верить, что сострадание там тоже было. Друг хлопнул его по плечу и проплыл в свою комнату, бросив на ходу: — Я поговорю с Лиамом. В тот момент на доли секунды Луи почувствовал нечто отдаленно похожее на благодарность. Но лишь на доли секунды. * Когда Луи сидел на заднем сидении в Ауди Лиама, он чувствовал себя подростком перед первым свиданием, но старался никак себя не выдать. Он понял, что его попытки не увенчались успехом, когда Зейн расслабленно протянул с переднего сидения: — Лу, успокойся, ты ведешь себя нелепо. Луи оскорбленно выдохнул, но не нашелся с ответом. — Это всего лишь свидание, — спокойно продолжил Зейн, оборачиваясь назад. — Вы просто поговорите, выпьете, хорошо проведете время… Он сделал неоднозначный жест рукой, который мог означать «а дальше как пойдет», что заставило Луи хмыкнуть. — Что если он урод? — Он определенно не урод, — уверенно отозвался Лиам с водительского сидения, перестраиваясь в левый ряд. — Определенно нет. — Никто не говорит, что ты должен будешь выйти за него замуж. В конце концов, даже если все будет очень плохо, — чего не произойдет, — это будет всего один испорченный вечер, — Зейн дернул плечом. — Ты совершенно точно можешь это пережить. Луи выдохнул, соглашаясь. Он может справиться с одним вечером и пережить одно свидание вслепую. * Чего Луи не может сделать, так это понять, как всего за одну секунду весь его вечер превратился в самый жуткий ночной кошмар за всю историю мироздания, а последние четыре года его жизни по щелчку пальцев обратились в пшик. Луи стоял посреди бара уже несколько часов (на самом деле, прошло меньше минуты), и ему казалось, что его глаза вот-вот вылетят из орбит, так сильно он таращился. У него пересохло во рту, и каждый вдох неприятно царапал горло, отчего Луи хотелось оттянуть ворот своего тонкого бордового джемпера, или сделать глоток воды, или запустить руки в волосы и выдернуть их к чертовой матери с истошным воплем, потому что то, что происходило с ним сейчас, не могло — не должно было произойти никогда. Точка. Вечером субботы в баре было шумно и людно, по телевизору шел американский футбол, и с кухни доносились запахи еды, что очень напоминало луковые кольца, бармен ловко разливал по бокалам пиво, смешивал коктейли и громко шутил про хот-доги и бейсбол, компания студентов праздновала начало учебного года, и парочка за столиком у окна из трубочек потягивала один на двоих коктейль, а девушка в рваных черных колготках, мини-юбке и с цветными волосами, пританцовывая, выбирала песню у джукбокса. Только Луи не был в состоянии зафиксировать ничего из этого, потому что единственное, что он сейчас видел — это пара распахнутых в удивлении зеленых глаз, приоткрытый в удивлении нежно-розовый рот, вскинутые в удивлении брови — Гарри, замерший в удивлении. Единственная вещь, удивлявшая самого Луи, была почему из всех людей на земле, кто потенциально мог испортить это свидание, этим человеком оказался именно Гарри. — Луи? — наконец произнес Гарри, одним звуком своего голоса вновь приводя в движение весь бар. Счет на экране показывал 7:13, и парочка у окна заказывала новый коктейль, студенты пили шоты у стойки, и девушка в рваных колготках выбрала Blink-182, и Луи мысленно поаплодировал ей за посыпанную на его рану соль. Гарри выглядел так же, как и четыре года назад — чуть более возмужавшим, с чуть более длинными волосами, в чуть более узких джинсах — Луи совершенно точно не был ко всему этому готов. — Я.., — начал он, еще не зная, как именно собирается закончить фразу. Я тебя ненавижу? Я бы врезал тебе, если бы не люди вокруг? Я бы проткнул все колеса твоей машины, как и в прошлый раз? Я назвал заплесневелый сыр в холодильнике в твою честь? Я не знаю, как унять дрожь в коленях, потому что все еще люблю тебя? Нет, определенно не так. Луи прочистил горло, выставляя перед собой указательный палец и набирая в легкие побольше воздуха. — Я пошел. Не давая себе времени на размышления, Луи развернулся и направился к выходу. В этот момент он по-настоящему собой гордился, потому что он не произнес ни одной из тех омерзительно-позорных вещей, которые словно сходили с адского, изощренного конвейера в его голове, самой приличной из которых было «ты мудак». Впрочем, если подумать: — Ты мудак! — воскликнул Луи, разворачиваясь на пятках и решительно возвращаясь к остолбеневшему Гарри. Он больно ударил его кулаком в плечо, с удивлением осознавая, что единственное чувство, которое он сейчас испытывал, было гневом — яростным и беспощадным. Несколько посетителей обернулись на его возглас, но Луи продолжал пытаться испепелить Гарри взглядом. — Какого хрена ты забыл в этом баре? Какого хрена ты забыл в этом штате?! — только когда руки Гарри крепко сжали его запястья, Луи понял, что успел вцепиться в его шелковистую рубашку и, наверное, оторвать пару пуговиц. Он тяжело и прерывисто дышал через нос, перед его глазами исступленно пульсировала пелена злости, и Луи никогда не думал, что был способен на такие эмоции. Шок, смешанный с удивлением, смешанный со злостью и воспоминаниями, с этим чертовым американским футболом, гадкими луковыми кольцами и — ради бога — с песней Blink-182, смешанный с тоской, и облегчением, и с законсервированной обидой, и болью, и со всеми мелочами, что были только их, приблизили Луи к истеричному состоянию или к панической атаке — он не знал, что было бы лучше. Луи опомнился, только когда сильные руки насильно развернули его к барной стойке, где уже стояло, кажется, больше дюжины шотов — и, да, с этим он знал, как справиться. Без лишних слов Луи опрокинул пять подряд, морщась от вкуса и вспыхнувшего в горле пожара. — Я ненавижу водку, — хрипло бросил он, закусывая алкоголь лимоном и переводя дух. — Я знаю. Но я не знаю, как бы ты сейчас стал слизывать соль перед текилой, — Гарри выглядел… взволнованно. Он лишь немного приподнял уголок губ, но на его щеке уже угадывалась та самая ямочка. Будь Луи проклят. Будь проклят Зейн и его дурацкие идеи. Луи был слишком трезв, чтобы даже начать воспринимать всю внезапно обрушившуюся на него жестокость реальности. Продолжая прожигать Гарри взглядом, он выпил еще три шота, цепляясь рукой за стойку и вытирая горящие от спиртного губы. — Я ненавижу водку, — прохрипел он, шумно втягивая воздух через нос. В голове начинало мутнеть, и зрение фокусировалось только на Гарри, немного размывая очертания всего остального. Звуки вокруг становились чуть более приглушенными, и голоса вокруг говорили неразборчиво, и только Гарри, чертов Гарри никак не терял своих очертаний. — Ты это уже говорил, — хмыкнул Стайлс, опираясь локтем о стойку и разворачиваясь всем корпусом к Луи, и, если честно, сказать, что он не изменился, было бы ошибкой. Его плечи будто стали еще шире, а талия еще уже, и мышцы на бедрах грозились разорвать по швам узкие скинни. Луи жадно скользил взглядом по Гарри, отмечая новые татуировки там, где раньше были другие, отмечая его уверенно цветущую красоту и неуверенно загибающиеся пальцы, его напряженную позу и неестественно натянутые губы. — Ты мудак, — Луи опасно сузил глаза, гордо вскидывая подбородок. — Лу, ты повторяешься, — осторожно заметил Гарри, обнажая зубы в робкой однобокой улыбке и наконец-то освобождая ямочку на левой щеке. — Еще раз назовешь меня так, и твой труп никогда не найдут, — огрызнулся Луи. Гарри улыбнулся сомкнутыми губами, не отрывая от него напряженного взгляда. — Учту. Водка неуютно осела в желудке Луи, разнося по его телу неуютное тепло, неуютные мысли и неуютные ощущения и чувства, которые могли бы быть своей полной противоположностью при иных обстоятельствах, но — что есть, то есть. За четыре года знакомства с Зейном Луи хотел убить его бессчетное количество раз, но никогда так сильно, как сейчас. Четыре года знакомства с Зейном означали четыре года в относительной безопасности в их квартире с безумной Китти, одну второстепенную роль в спектакле для Луи, после которой он решил стать костюмером, а также два с половиной года отношений с Лиамом для Зейна и примерно двадцать семь игрушек для Китти (Луи хотел хоть немного ее задобрить). Четыре года знакомства с Зейном означали четыре года без Гарри. И Луи очень бы хотел, чтобы так все и оставалось (ложь). — Эй, Лу, — голос Гарри выдернул его из омута неясных мыслей. — Кхм, Луи. — Что? — Что большое и желтое радует маму по утрам? Луи оторопело выгнул бровь, вновь фокусируясь и недоверчиво глядя на Гарри. У того уже начинала играть едва различимая улыбка на губах, и он в ожидании смотрел на Луи в видимом предвкушении. — Школьный автобус, — протянул Гарри, едва заметно демонстрируя ямочки на щеках, но его глаза — о, боже, его глаза сияли почти детской радостью, и Луи не сразу понял, о чем вообще идет речь. Он моргнул раз, еще раз, не отрывая взгляд от самодовольного лица напротив, пока осознание наконец не накрыло его. — О, боже, Стайлс, это было ужасно, — простонал Луи, сокрушенно качая головой и закрывая лицо руками. — Ты превзошел сам себя. Ты ужасен. Когда он отнял руки от лица, Гарри смотрел на него с восторженным выражением и сияющей улыбкой, и — ох, Луи никогда не думал, что увидеть это снова будет так… Гарри перенес вес с одной ноги на другую, почти застенчиво закусывая губу и улыбаясь ямочками. — Два кекса сидят в духовке — один говорит другому: «Как здесь жарко!» Что говорит другой? Луи молча пялился на Гарри как на восьмое чудо света, все еще не до конца осознавая, что все это на самом деле происходит с ним. — «О, боже, говорящий кекс!» — воскликнул Гарри, громко хохотнув и отбросив волосы с лица. Движение казалось привычным, естественным, но Луи наблюдал, словно завороженный — он помнил Гарри с волосами гораздо короче. Ему невероятно шли эти локоны. — Не уверен, что эта была лучше, — заторможено пробормотал Луи, до конца не уверенный, что он вообще слышал окончание этой чудовищной шутки в стиле Гарри Стайлс. Вместо этого он был сосредоточен на том, чтобы не улыбнуться и не выдать себя, потому что эти ужасные, нелепые, абсолютно несмешные шутки вдруг оказались тем, по чему он, оказывается, скучал. «Ах, чтоб меня», — обреченно подумал Луи, опрокидывая еще одну стопку. Девятую? Пятнадцатую? Ему определенно все еще было мало. — Что один флаг говорит другому? — О, нет, Стайлс, тебе нужно остановиться! — оборвал его Луи, вскидывая руки и крепко прижимая ладонь ко рту Гарри. Он сделал это прежде, чем полностью обдумал свое решение, но теперь губы Гарри прижимались к основаниям его пальцев, его испуганно-удивленные глаза смотрели в такие же испуганно-удивленные Луи, и никто из них не решался даже моргнуть. Луи пришел в себя первым, отдергивая руку, но Гарри все равно оказался проворней, быстро, но аккуратно оборачивая пальцы вокруг его запястья. — Ты.., — начал он, тут же замолкая и опуская глаза в пол. Он осторожно держал руку Луи, создавая иллюзию надежности и спокойствия, как было раньше. Луи зажмурил глаза, отстраненно отмечая, что у него участился пульс, и Гарри наверняка заметит его слабость. — Я не знал, что сегодня это будешь ты. Луи резко выдохнул. Вся водка будто разом, безжалостно, ударила ему в голову, вышибая воздух из легких и землю из-под ног. Он вцепился в барную стойку и открыл глаза лишь после того, как досчитал до пяти. Вокруг все было по-прежнему: никто из посетителей бара не кричал, не бегал в панике и не пытался укрыться от землетрясения, что значит — его и не было, и это потрясение задело только Луи. «Люди безжалостны», — пронеслось у него в голове. — Если бы я знал, что это будешь ты, я бы не.., — Гарри неуверенно закусил губу. Его глаза беспомощно бегали по лицу Луи, не задерживаясь ни на чем конкретном и будто ища подсказки. И если в мысленной коллекции Луи хранилось тысяча и одно воспоминание Гарри, то настолько растерянного, напряженного, потерянного Гарри он видел впервые. «Видимо, его тоже задело», подумал Луи, шумно выдыхая. — Ты бы не пришел? — переведя дух и скрепя сердце спросил Луи, наклонив голову. Он не был уверен, что Гарри его слышал за гулом музыки. Он не был уверен, что вообще осмелился произнести это вслух. Но закушенная губа Гарри и его крепче сомкнувшиеся на запястье Луи пальцы подтвердили, что да, что он действительно это сделал, что он только что действительно показал Гарри, насколько его все еще ранит. Гарри сглотнул, внимательно глядя на Луи, и тот только что осознал, что Гарри абсолютно трезв, когда он, Луи, даже не может найти в себе достаточно сил и гордости — ради всего святого, — чтобы просто выдернуть руку из объятий пальцев Гарри. — Я бы заехал за тобой в три на лимузине и поднялся бы по пожарной лестнице с букетом в зубах, — спустя томительную вечность наконец произнес Гарри с робкой, но хитрой улыбкой, и Луи гортанно простонал, запрокидывая голову. — Стайлс, ты действительно ужасен. Даже не думай, что я буду твоей Джулией Робертс, ты гребаный Шрек, — бар вращался у него перед глазами, но Луи знал, что в безопасности, ведь это Гарри держит его руку. — Я сочту это за комплимент, — хохотнул Гарри, и между ними вдруг стало ощутимо меньше напряжения. — Не нужно, — Луи прикладывал все усилия, чтобы улыбка — даже самая крошечная — не появилась на его лице. Судя по сияющим глазам Гарри, у него это плохо получалось. — Эй, Лу… Луи. — Клянусь, если это еще одна твоя шутка… — Нет-нет, не шутка, — Гарри быстро помотал головой, разметывая кудри по плечам и выпучивая глаза, будто сама мысль казалась ему оскорбительной. И Луи всегда думал, что самым удивительным в Гарри были его ямочки на щеках — на левой глубже, чем на правой, — но теперь он начал в этом сомневаться. Блестящие темные кудри будто заигрывали с ним, прильнув к светлой ткани рубашки, и Луи пришлось насильно оторвать взгляд от этого захватывающего зрелища. Они, и довольная улыбка, и близость Гарри — сам Гарри — сводили Луи с ума, и девять (пятнадцать?) шотов водки не желали над ним сжалиться. — Ты выглядишь потрясающе. В эту секунду сердце Луи ухнуло вниз, и от неожиданности он выкатил глаза, с шумом выпуская воздух и отступая на шаг назад, но Гарри ему не позволил, все еще деликатно, но настойчиво сжимая его запястье. У Луи мигом пересохло во рту и начало колоть пальцы от того, насколько шутливо улыбался рот Гарри, но насколько серьезным был его тон и пронзительным взгляд. По спине Луи пробежали подлые мурашки, забираясь по шее под корни волос и заставляя его передернуться от ощущения. — Плавный переход, — сипло отозвался он, прочищая горло. — Ты выглядишь, как Шрек. — Ты завалил меня комплиментами, — кокетливо протянул Гарри, наклоняя набок голову и улыбаясь одной из тех улыбок, от которых у Луи подгибались коленки даже спустя год после начала их отношений, и — ох, это было по-настоящему подло. Внезапно все вокруг стало казаться, будто они все еще в университете, что им едва-едва двадцать, и они та самая парочка, о которой открыто сплетничал каждый, от которой закатывали глаза, потому что они не стеснялись демонстрировать чувства, о которой кто-то собирался писать книгу как о новых Ромео и Джульетте. Внезапно Луи стало казаться, что девять (или пятнадцать, серьезно) шотов водки — это только начало вечера, и что закусывать их лучше всего луковыми кольцами, и что этому бару не хватает живой группы с каверами на Green Day и Blink-182, и что скоро вокруг соберутся другие студенты, которые будут скандировать имя Гарри, потому что он снова привел университетскую команду к победе. Внезапно сложилось впечатление, что завтра утром он с похмельем пойдет на тренировку Гарри перед своими занятиями, а после они будут репетировать роль Луи для спектакля к экзамену, а после Луи отправится на работу в костюмерный магазин, откуда Гарри после своего класса заберет его на своем Рэндж Ровере, в котором лежит коллекция дисков Луи, под музыку которых они будут курить травку, рассказывать друг другу обо всем и смеяться друг другу в губы в поцелуях. Внезапно все, чего захотелось Луи, были губы Гарри, прижатые к его собственным, его руки на своем теле, его дыхание на своей подставленной шее, его неразборчивый шепот, его ласки и его страсть. Внезапно все это обрушилось на него мощным цунами, и Луи пришлось неловко сесть на ближайший стул, чтобы не свалиться на пол. — Закажи себе тоже, — прохрипел Луи, пытаясь унять внезапную дрожь и указывая пальцем на шоты и затем на Гарри, не решаясь поднять на него взгляд, потому что тогда он вряд ли сможет с собой справиться. — И если ты закажешь себе текилу,.. — Мой труп никогда не найдут, — закончил за него Гарри, закатывая глаза и улыбаясь ямочками. Луи его обожал. — В точку, — кивнул он, придвигая к себе ближе оставшиеся пять шотов. В тот момент он уже знал наверняка, что это была плохая идея. Возможно, наихудшая после его решения остаться в этом баре, когда он уже увидел здесь Гарри. Впрочем, если подумать, он никогда не принимал такого решения. Все случилось само собой. Как и всегда было с Гарри. Луи опрокинул еще одну стопку. — И закажи луковые кольца. Я их ненавижу. Наверное, смех Гарри это то, по чему Луи скучал сильнее всего. Потому что тогда он буквально искрился счастьем, с этими своими зелеными блестящими глазами, суженными до размера щелочек, и ямочками на щеках, такой по-детски искренний и открытый, что в его лучах хотелось купаться. Сейчас он смеялся не так — все еще скованный неловкостью, колкими замечаниями Луи и их общими воспоминаниями, но даже это было похоже на глоток свежего воздуха после длительного заточения в темнице. Луи опрометчиво самозабвенно позволял себе вновь насыщаться этими крупицами Гарри, которые четыре года назад одна за другой стали покидать его жизнь. Пускай ему будет больно завтра, когда Гарри снова исчезнет, сейчас он чувствовал себя живым и счастливым. Семьдесят шотов водки (их наверняка было меньше, но Луи ни за что бы этого не признал) сделали его разум мутным, а две тарелки луковых колец покрыли пальцы жиром, но именно поэтому путаться ими в волосах Гарри было особенно приятно. Он заворожено наматывал длинные локоны на пальцы, иногда несдержанно поглаживая шею или кожу под волосами, отчего Гарри издавал урчащие звуки и блаженно закатывал глаза, почти призывно приоткрывая рот. Он выпил, наверное, пятьдесят шотов (слабак, Луи всегда был лучшим во всех алкогольных играх), отчего его губы стали блестеть, а руки тянулись навстречу Луи и касались его мимолетно, но так знакомо. Последнее воспоминание Луи о том вечере это холодный кузов того самого Рэндж Ровера Гарри, неприятно прижатый к его частично оголившейся спине, осторожные руки, обнимающие его лицо и трепетные касания губ Гарри против его собственных. И если на несколько минут Луи поверил, что они никогда не расставались, то завтра он все равно об этом не вспомнит. * Когда Луи было двадцать три, они встречались с Гарри уже два года, и тогда он уже не мог вспомнить, какой была его жизнь до дня их знакомства. Гарри состоял из широких плеч, высокого роста и нахальных улыбок, которые он щедро адресовал всем вокруг, припасая для Луи те самые — с кокетливо закушенной губой, опущенными ресницами и глубокой ямочкой на левой щеке. Из сорока тысяч человек, что учились в университете штата Флорида, Луи по-настоящему замечал только Гарри — его мускулистые руки в татуировках, его безумную, необузданную энергию и его сияющие глаза, что непременно находили Луи в толпе других студентов. За два года, что Луи называл Гарри своим, он стал разбираться в американском футболе лучше, чем в сортах чая (что ему как британцу признать было крайне больно), нарисовал бессчетное количество позорных фанатских плакатов и сходил на еще большее количество игр, где главный квотербек университетской команды Гарри Стайлс бесстыдно посвящал каждый забитый гол своему мальчику, безошибочно и без стеснений указывая на Луи на трибунах. На каждой игре Луи прыгал, размахивал руками и кричал до потери голоса, как безумный, а после — в раздевалке, на парковке, в его (их) квартире — где угодно, правда — хрипло стонал имя Гарри, путаясь пальцами во влажных волосах, смазывая поцелуи и пылая от необъятной любви к своему Гарри. И если Гарри не было равных на поле, то Луи не было равных на сцене, где он самозабвенно играл Гамлета, Джона Уординга, Дэнни Зуко — не важно, правда — и Гарри, одетый исключительно в идеально скроенный костюм и с уложенными волосами, аплодировал и свистел из первого ряда громче всех, неизменно протягивая на сцену букет «своему Л.» с блестящими от гордости глазами. Бессонными ночами перед экзаменами они готовили друг другу кофе, вместе просыпали завтрак и по одиночке думали, как опозорить другого очередным громким, зрелищным и нелепым признанием в любви на публике. На каникулах они били друг другу несуразные татуировки, по вечерам катались с опущенными окнами на Рэндж Ровере Гарри вокруг студии Юниверсал и при любой — любой — возможности занимались сексом до рассвета, чтобы утром разбитыми, но счастливыми пойти на репетицию и тренировку, где от их вида кто-нибудь непременно закатывал глаза. Потому что «эта парочка, честное слово». Гарри состоял из широких плеч, американского футбола, дурацких шуток, сияющих глаз и улыбок-только-для-Луи, а Луи состоял из британского акцента, любви к театру и из язвительных комментариев, из Гарри и из своей ослепляющей любви. Поэтому концом света — вполне буквально — для него стал вид неуверенно переминающегося с ноги на ногу Гарри, который переводил абсолютно разбитый взгляд с раскрытого ноутбука Луи на самого Луи и на смятый лист бумаги в своих руках. Запах подрумянившихся на огне луковых колец за спиной у Луи щекотал ноздри, пока взгляд Гарри все так же бегал между раскрытым ноутбуком, и Луи, и сковородой на плите, и куском бумаги в его руках, и снова… С каждой секундой он выглядел все несчастней, и Луи в панике бросился ему навстречу, когда Гарри издал звук, страшно похожий на всхлип, сминая в руке лист бумаги и зажмуривая глаза. — Господи, Хаз, что случилось? — Луи держал его за плечи, пытаясь заглянуть в глаза, но Гарри смотрел куда угодно, но только не на него. Он кусал губу с такой силой, что та вот-вот готова была лопнуть, и его подбородок подозрительно дрожал, и в тот момент Луи стало по-настоящему страшно. Гарри запрокинул голову, и Луи растерянно погладил пальцем его шею и ключицу, замирая руками на его груди. — Неужели те две полоски и правда оказались тем, что я думал? — попробовал он пошутить, что срабатывало с Гарри в девяти случаях из десяти. И сейчас, очевидно, был десятый, потому что Гарри опустил голову, наконец фокусируя взгляд на Луи, и на его лице не было и тени улыбки. Он тяжело выдохнул и провел рукой по лицу с такой силой, будто пытался стереть его одним движением. Луи неосознанно сглотнул. — Хаз, в чем дело? — Я перевожусь в Лос-Анджелес, — безэмоционально произнес Гарри, и бум. Сердце Луи ухнуло в пропасть. Он не мигая смотрел на Гарри, пока его глотку сковывали один за другим железные обручи, а изнутри безжалостный ком начинал распирать горло. У него зазвенело в ушах, и он был уверен, что больше не чувствовал рук, потому что вся кровь вдруг хлынула в ноги, в голове было пусто, как после забвения, и — что? — Что? — тупо переспросил Луи, не узнавая собственный голос. — Мне предложили там стипендию. И сразу после университета меня возьмут в "Лос-Анджелес Рэмс". Лу, ради этого я так усердно работал все это время, — сдавленно оправдывался Гарри, и он звучал так жалко и так разбито, что Луи хотел его обнять и успокоить. Разве что он все еще не чувствовал рук, и тянущее ощущение в груди никак не отпускало. Какой-то частью мозга, которая все еще функционировала, Луи понимал, что нужно было что-то сказать, потому что Гарри так мечтал о карьере в большом спорте, и его жизнь не сошлась клином только на Луи, но — будь проклят этот Лос-Анджелес, и стипендия, и Рэмс, и все мечты Гарри, что каким-то неведомым образом не включали в себя Луи, потому что все мечты и планы Луи были построены вокруг Гарри. Это было эгоистично, но, черт, Луи любил Гарри со всем, что у него было, а то, что происходило сейчас, было похоже на подлый удар под дых. — Скажи что-нибудь? — голос Гарри почти умолял — тихо и отчаянно, и так мучительно несчастно. Луи растерянно озирался по сторонам, внезапно ощущая себя не в своей тарелке в собственной квартире — в собственном теле — все казалось одновременно знакомым и чужим. На стальном холодильнике были пятна от жирных пальцев, и на стене возле окна отогнулись обои, три чашки на столе были покрыты засохшими следами от кофе, и неплотно закрытый кран ронял капли воды, пока на плите превращались в угли луковые кольца, окутывая кухню дымом и едким запахом — и Луи никогда в жизни так не мечтал оказаться в другом месте или в другом теле, как сейчас. Луи заторможено смотрел, как Гарри порывисто идет к плите и выключает огонь, как он с шумом кидает дымящуюся сковородку в мойку, как включает воду, и кухня окутывается плотными клубами дыма и резким запахом, как он рывком открывает окно и разгоняет полотенцем дым — он делал это так, как будто не уезжал в Лос-Анджелес. Как будто он все еще строил планы на их совместное будущее. Как будто он не раскромсал только что сердце Луи. Луи смотрел на Гарри сквозь развеивающийся дым и сквозь резь в глазах, пока его взгляд не упал на открытый ноутбук, где контекстная реклама предлагала купить обручальные кольца. Луи собирался сделать это через пару месяцев. Ха. Ха. Ха. * Вновь проснуться в постели с Гарри было тем, о чем Луи в глубине души мечтал все последние четыре года. Он представлял себе разные сценарии, каждый из которых был в сто раз приторней предыдущего: с морозом за окном, или цветущими деревьями, или палящим зноем, или концом света — не важно, главное, что в его воображении теплый Гарри всегда был рядом, уютно прижимая его к себе. Он представлял споры из-за одеяла, задравшиеся после ночи простыни, шутливые тычки локтями и коленями, ленивый секс, свои драматичные возгласы не по делу и хриплый смех Гарри перед очередным поцелуем. Он представлял утро с Гарри в их собственной квартире или доме, или на полу в чужой гостиной, или на рассвете у побережья океана, или в палатке в горах, или дома у его мамы, или на футбольном поле, или возле только что закрывшегося бара — где угодно. На каждый случай жизни у Луи был готов сценарий утра с Гарри, потому что это то, о чем он мечтал с двадцати лет. Но ни один, даже самый экстравагантный из них (такие у Луи тоже были), не мог приблизиться к тому, что происходило сейчас. Хаос. Луи заканчивал умываться, когда услышал душераздирающие крики, которые мог издавать всего один человек на свете. Он в панике вылетел из ванной с мокрым лицом и испуганно бьющимся сердцем, чтобы обнаружить конвульсивно извивающегося в одних трусах Гарри посреди гостиной. Его болезненные возгласы сопровождались громким шипением, и тогда Луи наконец понял. — Китти, фу! Китти, отпусти его! — Луи бросился на помощь с грозными криками. — Это друг, отпусти его! Китти продолжала шипеть и наносить когтями новые повреждения извивающемуся и вопящему Гарри, пока Луи пытался к нему подступиться. — Луи, убери ее! — в отчаянии кричал Гарри, закрывая от когтей лицо и пытаясь сбросить с себя кошку, что никак не облегчало задачу для Луи, который прыгал вокруг, пытаясь дотянуться до Китти. На крики Гарри из комнаты вышел явно разбуженный Зейн, и его глаза комично расширились при виде разворачивающейся сцены. Луи бы даже посмеялся над его опешившим видом, если бы не более серьезная проблема: разбушевавшаяся кошка, которая любит (терпит) только тех, кто ее кормит. — О, боже, Китти, нет! — воскликнул Зейн, в три шага преодолевая отделявшее его от Гарри расстояние и проворно и бесстрашно сдергивая свою питомицу с его плеча. Только тогда Луи смог наконец прекратить свои ничтожные попытки помочь и немного перевести дух. Он все еще был в шоке от случившегося, во все глаза таращась на Зейна, стоявшего на безопасном расстоянии с Китти в руках. Гарри, кажется, тоже был потрясен до глубины души. — Зейн, какого черта! — в сердцах крикнул Луи, эмоционально вскидывая руки и пытаясь прийти в себя. Он часто дышал, и его глаза были буквально готовы лопнуть от напряжения. — Твоя кошка чуть его не убила! Зейн испуганно переводил взгляд с Гарри на Луи и обратно, явно не решаясь подойти ближе, чтобы не спровоцировать Китти. Или Луи, на самом деле, потому что он был вне себя. — Не знаю, что на нее нашло, — оторопело произнес Зейн, гладя по голове виляющую хвостом кошку. — Приятель, ты в порядке? Извини, она не любит чужих, но такого раньше не случалось. — Конечно же он не в порядке, Зейн, — процедил Луи, наконец обращая все внимание на Гарри. Он выглядел… Нет, не плохо. Но явно бывало лучше. Четыре длинные глубокие красные полосы тянулись по его щеке к подбородку, более мелкие и не такие глубокие были на другой, еще пара на носу и сбоку на шее, нижняя губа была в крови, но больше всего досталось его рукам и плечам, где все было красным и в каплях проступающей крови. — И он не чужой, это Гарри! Луи крикнул это в запале, совсем не подумав, и тут же был готов дать себе по лицу, когда лицо Зейна осталось таким же виновато-непонимающим. И тут, будто мчащийся на полном ходу грузовик, осознание врезалось в Луи: он никогда не рассказывал Зейну про Гарри. И… О, боже. Почему сегодняшнее утро должно было быть именно таким. — О, мой… Гарри! — Луи резко переключил внимание обратно на Гарри, подступая к нему ближе и в волнении внимательнее рассматривая повреждения, наконец, задумчиво заключив, — жить ты будешь. Но царапины нужно обработать. Гарри коротко кивнул, ощупывая пальцем глубокие царапины на щеке, и Луи издал болезненное шипение вместо него: — Черт. Я убью эту кошку, — пробормотал он, жалобно глядя на исцарапанного Гарри и уходя в ванную за аптечкой. Про кого угодно другого в подобной ситуации Луи бы подумал «бедняга, как ему досталось», но Гарри… он все еще был самым красивым человеком, которого Луи доводилось встречать, даже после атаки Китти. Наверное, такие мысли должны бы были его беспокоить. Но за четыре года, после долгих и мучительных попыток забыть, уничтожить все воспоминания, он успел прийти к заключению, что это было бесполезно: пережить явление Гарри Стайлс для Луи оказалось невозможным. — Слушай, эм… Ты не переживай, она привита, все.., — услышал Луи голос Зейна, снова возвращаясь в комнату, и — он это серьезно? — Скажи спасибо, что ему не придется накладывать швы на лице из-за твоей дурацкой кошки! — в сердцах воскликнул Луи. В душе он был готов сам сказать за это спасибо, потому что иначе он бы просто этого не пережил. — Брось, Луи, это просто царапины.., — начал протестовать Зейн, но Луи не дал ему закончить. — Зейн. Тебе лучше свалить подальше. Вместе с Китти, — не оборачиваясь, отчеканил Луи, приближая глаза к повреждениям Гарри. Это даже выглядело больно, и Луи морщился, будто это его кожа была разодрана и кровоточила. Он осторожно поворачивал в стороны лицо Гарри за подбородок одним указательным пальцем, разглядывал руки и плечи, пока Гарри смирно позволял ему манипулировать своим телом, периодически шипя, когда Луи был не достаточно аккуратен. В ответ Луи несчастно складывал брови домиком и сам начинал шипеть. — Представляешь, если бы я был вором и забрался к вам в квартиру? Полиция нашла бы меня в тот же день, — ухмыльнулся Гарри, и Луи облегченно выдохнул. Это были первые слова Гарри после атаки Китти. — Опасный преступник, который не смог справиться с одной кошкой, — Луи закатил глаза, смачивая стерильную салфетку антисептиком. — Даже не со стаей, Стайлс, всего с одной. Тебя бы подняли на смех всем участком. Не профессионал. Гарри прыснул, улыбаясь. — Думаешь, коты просто сидят и смотрят, когда воры залезают в дом? — он вдруг озадаченно нахмурил брови. — Так же, как когда их хозяева занимаются сексом? Ох, наверняка воры чувствуют себя жутко неловко. Луи запрокинул голову, смеясь в голос. — Не знаю, Стайлс, тут я не эксперт, у меня никогда не было секса в присутствии посторонних. — У меня тоже, — довольно протянул Гарри. — Но ты только представь. Луи покачал головой, улыбаясь и отбрасывая челку с глаз. Он приложил салфетку к глубоким царапинам на щеке Гарри, и тот дернулся от прикосновения. — Ау! — Потерпи, ты уже большой мальчик! — отозвался Луи на болезненный возглас, осторожно промокая рану. Гарри недовольно насупился, но лишь на пару мгновений. — А ты бы пришел забирать меня из тюрьмы? В смысле, если бы меня арестовали? Ты бы пришел за мной? Луи сделал вид, что от прозвучавшего вопроса его сердце не сделало кульбит. Он прикладывал салфетку к царапинам, стараясь сохранить нейтральное лицо под испытующим взглядом Гарри. — Я бы отправил за тобой такси с деньгами. — Но если бы таксист решил оставить себе деньги и не приехать за мной? Тогда бы я так и остался сидеть в тюрьме! — Что ж, тебе пришлось бы надеяться на благонадежность таксиста, потому что иначе твоему хорошенькому личику пришлось бы несладко за решеткой, — прощебетал Луи, не прекращая обрабатывать лицо Гарри. — Впрочем, сейчас на тебя бы вряд ли кто-то позарился. Громкий смешок вырвался изо рта Гарри, заставляя Луи вздрогнуть. Он успел отвыкнуть от этого звука. — Она бросается на всех, кого ты приводишь домой? В смысле, ваша кошка? — спросил Гарри, и его тон звучал будто бы непринужденно, но Луи слышал в нем нотки чего-то постороннего. Как часто ты приводишь кого-то домой? Луи втянул губы в рот, прикусывая их зубами, чтобы ни в коем случае не улыбнуться. Гарри не все равно. Луи сделал равнодушное лицо, неопределенно дернув плечом. — Ты первый, на кого она действительно напала. — То есть всем остальным везло больше, — произнес Гарри, и Луи готов был поклясться, что слышал ревность в его голосе. В этот раз он улыбнулся открыто, прямо глядя Гарри в глаза. — Ты не очень-то скрываешь мотивы своих вопросов, — легко поддел его Луи, и Гарри опустил взгляд, его щеки едва тронул румянец. Это было самым лучшим и самым завораживающим зрелищем на свете. — Мне просто интересно, — пожал плечами Гарри, все так же краснея. Луи хмыкнул, качая головой. Он уже закончил с лицом Гарри, ему осталась лишь губа, и Луи не знал, как ее обработать с минимумом боли для Гарри и неловкости для себя. В конце концов он справился с этой задачей под пристальным взглядом глаз Гарри и в результате остался крайне горд собой, потому что все это время его руки не тряслись даже самую малость. Но, пока дыхание Гарри касалось его пальцев, единственной мыслью в голове Луи было «как моя жизнь превратилась в это?» — Луи, — тихо позвал Гарри после вынужденной паузы, выдергивая Луи из собственных мыслей и монотонных движений вокруг мелких царапин на шее и более глубоких на плечах. — Черт, больно? Прости, — он убрал руку, давая Гарри передохнуть. — Эм, нет, я не об этом, — Гарри покачал головой, на мгновение опуская глаза и ерзая на диване. На его лице больше не было шутливого выражения, и Луи внутренне напрягся, отмечая перемену в настроении Гарри. На его лице вдруг появилось то выражение, которое Луи уже видел однажды — четыре года назад, когда он сказал, что уезжает в Лос-Анджелес. Виновато опущенные глаза, нахмуренные брови, беспокойно сдвинутый в сторону рот, ссутуленные плечи. В ужасе и совершенно неожиданно для себя Луи понял, чем будет этот разговор, ведь он проигрывал его в голове бессчетное количество раз. Но сейчас, когда его время действительно пришло, Луи оказался к нему абсолютно не готов. Не когда Гарри сидел перед ним в одних трусах после того, как на него напала кошка Зейна, после того, как они провели вместе ночь после того, как напились в баре, в котором встретились на чертовом свидании вслепую после того, как не видели друг друга четыре года после самого болезненного расставания в истории. Потому что это бы значило, что нужно принимать решение, то самое, и Луи не был к этому готов. — Знаешь, Стайлс, — вдруг произнес Луи голосом на два тона выше своего обычного, — у тебя стало хреново с реакцией, если ты не смог защититься от кошки. Не представляю, за что "Рэмс" тебе платят деньги. Или квотербеки не должны уметь играть в защите? Луи нес полную чушь и понимал это, но ему нужно было изменить тему, чтобы Гарри не начал говорить о том, что Луи все еще не был готов услышать. Между бровями Гарри пролегла глубокая складка, будто он усиленно что-то обдумывал, губа оказалась между зубов, и он дернулся от боли. Его глаза внимательно смотрели на Луи, и он ничего не отвечал целую минуту, за которую Луи триста раз успел пожелать оказаться где угодно еще, но не здесь. Луи не двигался, парализованный этим взглядом, отстраненно удивляясь в очередной раз, каким красивым Гарри был даже без своей заразительной улыбки. — Рэмс ни за что мне не платят, — будто приняв для себя какое-то решение, наконец произнес Гарри. Он все так же неотрывно смотрел на Луи. — Вот как, — Луи опустил глаза, чувствуя себя голым, абсолютно беззащитным под этим пристальным взглядом и совершенно точно не желая его встречать. Будто Гарри видел насквозь все его мысли. — Тебе следует поговорить со своим агентом и, может, сменить команду, я не знаю. Луи передернул плечами, выпрямляя спину и смачивая антисептиком новую стерильную салфетку. Ему нужно было занять себя хоть чем-нибудь, найти хоть какую-то причину не смотреть на Гарри. — У меня нет агента, — медленно произнес Гарри. Луи все еще чувствовал его взгляд. Настойчивый. — Ох, неужели, — пробормотал Луи. Салфетка пропиталась влагой настолько, что жидкость уже стекала у него по пальцам, но он продолжал брызгать из флакона. Пшик. Пшик. — Луи, посмотри на меня. Луи втянул щеки, беря руку Гарри в свою и разворачивая ее царапинами к себе. Он делал вид, что сосредоточенно рассматривает раны на предплечье, ищет новые и тщательно обрабатывает каждую. С каждой секундой повисшей тишины у него в животе будто сжималась напряженно спираль. Луи не был уверен, как долго он сможет это терпеть, прежде чем сила противодействия перевесит, и в результате произойдет непоправимое. — Луи, — с напором повторил Гарри, и… ладно. Он поднял голову, стараясь придать лицу наиболее нейтральное выражение. — Я не играю в футбол. Уже год, — медленно произнес Гарри, глядя Луи в глаза. Его зрачки почти гипнотизировали, а взгляд был таким сильным, настойчивым, что Луи встрепенулся, садясь ровнее. Он гулко сглотнул, коротко кивая. — И что, по-твоему, я должен сделать с этой информацией? Гарри все так же не отводил глаз, прожигая его взглядом, и в этот раз Луи встречал его с готовностью. Наконец на лице Гарри появилась кривая улыбка, заставившая появиться ямочку — он зашипел от боли, поднося руку к разодранной щеке, но улыбка так и не исчезла, — и глаза зажглись игривым огоньком. «Подло», — подумал Луи. — Сначала я хотел спросить, что ты делаешь сегодня вечером, но потом понял, что до вечера еще слишком долго, — как ни в чем не бывало произнес он, наклоняя голову набок, и улыбка сделала ямочку еще глубже. — Поэтому… я приглашаю тебя на завтрак. Луи удивленно прыснул, убирая руки от Гарри и отклоняясь назад. — У меня дела, — не раздумывая, бросил он. — Мне надо на работу. — Сегодня воскресенье, — лукаво заметил Гарри. — Точно. Значит, мне надо куда-нибудь еще. В магазин. За продуктами. За кормом для Китти. — Я схожу с тобой после нашего завтрака. Даже отвезу тебя и помогу донести пакеты, — не сдавался Гарри, придвигаясь ближе и наклоняясь корпусом к Луи. Он улыбался этой своей открытой, лучистой, дьявольской улыбкой, и фак. Это были те самые низкие приемы, которые Луи ненавидел в университете, потому что они заставляли его кровь бурлить в гневе. Те самые, после которых он впервые угодил в постель с Гарри. После которых они начали встречаться. — Зачем тебе это? — спросил Луи, скрещивая руки на груди и прищуривая глаза, но не отодвигаясь назад. Гарри замер перед ним, как самое красивое произведение искусства. Даже с расцарапанным лицом, со вздувшейся и порозовевшей вокруг ран кожей, с разодранной губой он был самым красивым. Участившийся пульс Луи был тому подтверждением. Из комнаты Зейна негромко доносилась музыка. Луи надеялся, что этого будет достаточно, чтобы заглушить неровный стук его сердца, потому что Гарри… Гарри всегда действовал на него так. Он всегда был немного слишком, и Луи практически приходилось глотать ртом воздух от переполнявших его чувств. Сейчас Гарри ничего не делал, просто был рядом, просто смотрел на Луи с близкого расстояния и будто ждал от него какого-то ответа, хотя это Луи задал вопрос. Он просто сидел напротив, просто смотрел, просто дышал, просто был Гарри, и все это уже было слишком. Все это — взгляды, и вопросы, и касания, и их физическая близость, и почти голый Гарри, и не намного более одетый Луи, и опухающие царапины у Гарри на лице, и пропитанные антисептиком салфетки в руках у Луи, и испачканные кровью салфетки на полу, и музыка из комнаты Зейна — все это вело к тому жуткому, пугающему разговору, где они двое должны вывернуть наизнанку душу. К разговору, в котором Луи должен будет признаться в своей обиде, сказать, как больно ему было — как больно ему даже сейчас, спустя четыре года, — назвать Гарри мудаком и обвинить его в том, что он разрушил их совместное удивительное будущее, а Гарри должен будет сказать, что он сожалеет, что знает, как был неправ, и ему тоже было плохо все это время, признаться, что чувство вины гложет его до сих пор, и он так сильно скучает, и далее по списку, в конце которого осколки сердца Луи дребезжат особенно пронзительно. Ни один из них еще не промолвил и слова, но Луи уже ненавидел этот разговор. — Я хочу дать нам ш.., — в конце концов нарушил тишину Гарри, но рука Луи быстро зажала ему рот, не дав договорить, отчего тот болезненно охнул. — Закрой рот, Стайлс, — поморщился Луи, убирая руку и извиняясь одними глазами. — Замолчи. Гарри послушно не стал заканчивать фразу, но ее фантом настойчиво висел в воздухе. Луи запрокинул голову и сложил руки на коленях, чтобы ему не пришлось смотреть на лицо Гарри, которое он мог читать как открытую книгу. Дай нам шанс. — Ладно, — наконец произнес Луи, опуская голову и сталкиваясь взглядом с глазами Гарри, в которых неспокойно плескалось взволнованное ожидание, и это было так не похоже на Гарри. Луи ненавидел этот взгляд. — Мы позавтракаем. Лицо Гарри просияло, но он тут же болезненно зашипел, осторожно прикладывая пальцы к щеке. — Не знаю, как ты хочешь показаться на улице в таком виде, — задумчиво протянул Луи, закусывая губу и отчаянно пытаясь скрыть, как взволнованно забилось его сердце от мысли о простом завтраке. С Гарри. — Думаю, бывало и хуже, — дернул плечом Гарри, улыбаясь той невинной, почти робкой улыбкой, что когда-то была зарезервирована только для Луи. — Бывало, — подтвердил он, отчаянно пытаясь игнорировать бабочек в животе. * Особенностью последней ночи было то, что Луи абсолютно ее не помнил. Это могла быть лучшая ночь в его жизни точно так же, как она могла быть худшей (в чем Луи, на самом деле, сомневался, ведь Гарри был там, с ним). В любом случае, этот факт значительно облегчал ту часть их с Гарри общения, где они оба игнорировали, что возможно у них было что-то кроме поцелуев. Впрочем, о поцелуях речь тоже не заходила. Быть рядом с Гарри для Луи было настолько же естественно, как дышать. Спустя четыре года они были такими же — конечно, повзрослевшими, с работами и обязанностями платить налоги, с новыми увлечениями и знакомыми, с новыми ошибками и позорными историями, — но быть рядом друг с другом было все так же легко, и это окрыляло. Поэтому их завтрак в кафе вниз по улице (Гарри вернулся из Лос-Анджелеса, потому что больше не играл в футбол из-за травмы колена и «калифорнийский климат — это просто…») плавно перетек в ланч из китайской лапши на вынос в Рэндж Ровере Гарри («Найл купил у меня машину, когда я уезжал, и сам предложил ее назад, когда я вернулся. Знал, что она много для меня значит. И что я не могу позволить себе ничего другого.» (он подмигнул, бога ради)) и после в поход в магазин, на чем настоял сам Гарри. И с каждым часом, с каждой минутой, проведенными вместе, Луи казалось, что его жизнь вновь наполняется красками, легкие наконец расправляются от потока свежего воздуха, а за спиной вот-вот прорежутся крылья. И все это было тем, чего ему так остро не хватало, потому что все остальные… Никто другой не заставлял его чувствовать так, как Гарри. И если Луи любил Гарри в университете, любил его четыре года после их расставания, то сейчас он со скоростью пяти ударов сердца в секунду падал в бездонную пропасть, влюбляясь в него еще сильней. И, если в этот раз они не сработают, второй разрыв наверняка окажется для Луи фатальным. Их главным отличием от Гарри-и-Луи в университете было то, что сейчас не было Гарри-и-Луи, были просто Гарри и Луи. Со всем из этого вытекающим. Не было внезапных коротких поцелуев, не было переплетенных пальцев или сомкнутых друг с другом рук, не было планов на вечер или обещаний прийти на спектакль, не было шуток, понятных только им, как не было и общих знакомых, которые сделали что-то нелепое сегодня, а не пять лет назад, и не было дисков Луи в машине Гарри, как не было абсурдно громких признаний «я люблю тебя». Но это и не было важно, потому что то, что было, было в сто раз лучше, ведь оно происходило сейчас. Были глупые шутки и шутки ниже пояса, до которых слаб Луи, и заливистый смех Гарри сквозь слезы («зачем ты это делаешь, мне же больно смеяться?!»), его сияющие радостью глаза и чертовы бабочки в животе у Луи. Были незначительные и почти незаметные касания, от которых сердце пропускало удар, как были и долгие, не отпускающие взгляды, от которых между ними напряжение со знаком плюс увеличивалось в геометрической прогрессии, и были те самые улыбки, от которых несдержанные мурашки бежали по спине. И не было спешки. Все было так, будто лишь вчера вечером они расстались на ночь, чтобы сегодня утром встретиться вновь, чтобы встретиться еще раз завтра и послезавтра и каждый день после этого. Как будто они не выпадали из жизней друг друга на четыре года, а были рядом все это время. Им было легко, и с каждым новым разом, когда у него екало сердце, Луи думал «наверстаем». Шесть лет назад, в университете, когда Гарри был самым популярным студентом и самым перспективным футболистом (игроком в американский футбол, настаивал Луи) университетской сборной, Луи был вдохновлен театром и не понимал всеобщего помешательства («это даже не настоящий футбол, ради всего святого») и даже считал Гарри заносчивым и самовлюбленным типом. У них не было общих знакомых, общих занятий и общих тусовок, поэтому и пересекаться им было негде, что Луи абсолютно устраивало. Так продолжалось до тех пор, пока однажды их двоих случайно не закрыли на ночь в библиотеке, откуда утром они вышли уставшими, но с опухшими губами и одухотворенными улыбками на лицах. А после этого все было смазанным оттого, с какой скоростью развивались их отношения. Им хватило ровно одного свидания, чтобы официально начать встречаться, одного дня после первого свидания, чтобы переспать, и одного месяца, чтобы сначала в шутку сказать первое «я тебя люблю». Это было истинным безумием, безрассудством, чем угодно еще, но ни один из них не захотел бы изменить хоть что-то. И если в университете у Луи не было времени влюбляться в Гарри с наслаждением, томно и со вкусом, почти мучительно, то сейчас этого времени у него было сполна. Они виделись почти каждый день, и Луи был особенно раздражительным и язвил больше обычного в дни, когда не мог увидеть Гарри. Их смс-переписка была кажется длиннее, чем у Луи со всеми остальными его контактами вместе взятыми, а это очень много. Они ходили на свидания, дарили друг другу приятные мелочи, встречались в обеденные перерывы, проводили время с общими друзьями (с Зейном и Лиамом и иногда даже Найлом), смотрели по выходным фильмы под одним пледом, ходили в бары вдвоем или с компанией и никогда не оставались вместе на ночь: оба слишком боялись спугнуть то хрупкое, что им удалось не воссоздать — построить заново. Единственная вещь, которая пугала Луи до безумия, была остаться с Гарри лишь друзьями и никогда не перешагнуть эту черту вновь. Это беспокоило его с каждым днем все сильнее, потому что Гарри был рядом, на расстоянии вытянутой руки, со своими блестящими зеленью глазами, пухлым ртом и хриплым смехом, всегда такой милый и родной, но как будто недосягаемый из-за их невербально установленного барьера. Поэтому первое, что сделал Луи двадцать второго ноября, после особенно мучительной ночи в беспокойных мыслях об их вновь возможно упущенном будущем, после почти трех месяцев с Гарри снова в его жизни — он поехал к нему в пижаме, почти в панике напялив сверху лишь толстовку и схватив в прихожей ключи. В машине он безуспешно пытался пригладить волосы, но сдался после первых трех попыток, засунул в рот полпачки жвачки, потому что почистить зубы он просто не успел, и нервно барабанил пальцами по рулю на каждом светофоре. — Давай же, — бормотал он, буравя взглядом красный сигнал, будто от этого он бы потух быстрее, уступив место зеленому. Сердце билось у Луи где-то на уровне горла, когда он наконец припарковался возле дома Гарри, тут же выскакивая из машины. Быстрее. — Алло, — отозвался интерком сонным голосом Гарри, и Луи только сейчас понял, что еще, наверное, слишком рано. На улице все еще было темно. Ох. — Гарри. Впусти меня, — отрывисто, но решительно произнес он, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Он правда все еще был в тапках?! — Лу? Что случилось? — голос на том конце стал взволнованным и гораздо более бодрым. — Ничего, просто впусти меня. Луи дернул дверь сразу же, как только раздался сигнал домофона. Он взлетел на третий этаж, почти не заметив ступенек, и свое сердце к этому моменту он был готов практически выплюнуть, так быстро оно билось. Гарри ждал его на лестничной площадке в трусах и футболке, которую он надел лишь из уважения к возможно не спящим в это время соседям — Луи знал наверняка. Его лицо было нахмурено и выражало лишь тревогу, но на щеке все еще были милые розовые полосы от подушки. — Луи, что случилось? — повторил он, обхватывая плечи Луи руками и осматривая его с ног до головы. — Сейчас пять утра. — Да, я.., — Луи пытался отдышаться. В голове стучала кровь, и внезапно он понял, что не знает, как донести до Гарри свои переживания, как объяснить ему весь ужас того, что их может ждать, что они могут так и застрять во френд-зоне, как сказать ему, что им нужно сделать следующий шаг, подняться на ступень выше, что им нужно стать парой, снова быть вместе, но в этот раз по-настоящему. Как предложить Гарри быть только его? Четыре года назад у Луи уже был готов ответ на этот вопрос. Он помотал головой, отгоняя ненужные мысли. — Лу? — снова позвал Гарри, заглядывая ему в лицо и сжимая руки на его плечах. — Я тут подумал.., — он вновь осекся. — Обычно это не приводит ни к чему хорошему, — после паузы напряженно произнес Гарри, поднимая лишь уголок губ. — В общем, — решил подойти с другой стороны Луи. — Я тут смотрел телевизор, какое-то кулинарное шоу, которое нравится Зейну. Тебе наверняка оно тоже нравится. Что-то вроде «Адской кухни», только для детей. И вот вчера они готовили десерты. И там есть маленькая девочка, ей всего восемь. Луи шумно выдохнул через нос, все еще усиленно пытаясь отдышаться. — Лу, ты хочешь детей? — с плохо скрытым смехом спросил Гарри, улыбаясь уже более расслабленно и откровенно подтрунивая над Луи. — Нет же. В смысле, да, но я не об этом, — отмахнулся Луи, переминаясь с ноги на ногу. — А о чем? — все тем же полушутливым тоном. — Я пытаюсь тебе сказать! — Ладно, ладно, я слушаю. Маленькая девочка, восемь лет, — подсказал Гарри, делая серьезное лицо — и, серьезно, Луи бы убил его на месте за то, что он не понимал всей важности происходящего, если бы не более сильное желание оставить его себе на всю оставшуюся жизнь. — Да, Трейси. Она пекла песочное печенье по рецепту своей бабушки, но не успевала закончить вовремя, потому что долго готовила тесто, — Луи активно жестикулировал, мысленно вновь переживая драму восьмилетнего ребенка. — Она начала плакать и даже не стала выкладывать тесто на противень. — Напрасно, наверняка бабушкино печенье очень вкусное, — нахмурился Гарри, и Луи уже не мог сказать наверняка, говорил ли он серьезно или шутил. — И тогда Дилан пришел ей помочь. Он сам выложил все печенье и засунул противень в духовку, и только тогда Трейси успокоилась, — Луи замолчал, глядя на Гарри так, будто надеялся, что все остальное он поймет сам. — И что было потом? Она успела закончить вовремя? — Гарри явно все еще не улавливал главного. — Я не знаю. Она обняла Дилана и поцеловала его в щечку, и потом показали ее комментарий. Она сказала, что, эм… Что-то вроде «если не поцеловаться вовремя, можно навсегда остаться просто друзьями», — Луи нахмурил лоб, пытаясь вспомнить ее слова. Выражение лица Гарри менялось стремительно. С него пропало все веселье, уступая место неподдельной серьезности, и взгляд стал уверенным и невероятно теплым. Его руки на мгновение сильнее сжали плечи Луи, будто привлекая внимание. — Как думаешь, она права? — едва слышно спросил Луи, внезапно чувствуя неуверенность и волнительную дрожь во всем теле. Уязвимость. Он надеялся, что Гарри не подведет, потому что иначе он не переживет отказа. — Думаю, да, — нахмурив брови, произнес Гарри и сделал шаг навстречу. Его взгляд упал на губы Луи, на мгновение снова поднимаясь к глазам, но лишь на мгновение. В следующую секунду они целовались, Гарри обхватил ладонями его лицо и нежно сминал его губы своими. Луи облегченно выдохнул через нос, крепко зажмуривая глаза от затопивших его эмоций и привставая на цыпочки, чтобы быть еще ближе. Он закинул руки ему на плечи, пока пальцы Гарри невесомо гладили его скулы, а его губы со вкусом скользили по губам Луи. И этот поцелуй по ощущениям был как первый: лишь губами, несмелый и такой долгожданный. У Луи кружилась голова от того, насколько сильно он, оказывается, этого хотел, как сильно ему это было нужно, от того, с какой мощью его теперь захлестывали эмоции. Будто целый Мировой океан бурлил неуправляемой мощью внутри него. Гарри приблизился к нему вплотную, опуская одну руку ему на талию и медленно — медленно — притягивая Луи еще ближе, прижимаясь к его животу и груди, и все это значило так много. Луи был уверен, что он все еще был способен стоять лишь благодаря Гарри, потому что сам он уже давно не чувствовал ног. Гарри целовал его томительно сладко, уверенно, и Луи наслаждался каждым движением губ, его дыханием на влажной коже, и едва ли сдерживал тихие вздохи. — Гарри, — шепнул он, прислоняясь ко лбу Гарри своим и не находя в себе сил оторвать взгляд от его губ. — Лу, — отозвался такой же шепот. Большой палец рисовал медленные круги на его скуле, пока остальные гладили кожу под волосами, и Луи был готов мурлыкать от удовольствия и пронзительного счастья. И, наверное, это из-за особой магии утра, или потому что было еще темно, или из-за того, что вокруг было так тихо, или что это просто были они, но Луи хотел обнажать перед Гарри свою душу до тех пор, пока у него не останется секретов. Он хотел с Гарри все. — Хочу, чтобы ты снова был только моим. Моим Гарри, — зачарованно прошептал Луи, не решаясь произнести свое признание громче. — Больше нет никого, как ты. У Луи замирало сердце от собственных слов, от того, насколько откровенными и честными они были, с самой изнанки его души. Он бы произнес их снова и снова, и каждый раз это бы значило «теперь я люблю тебя еще сильнее». Гарри закрыл глаза, и его рука замерла в волосах Луи, пока другой он вновь прижал его к себе, крепко, задевая нос Луи своим. — О чем ты говоришь, Лу. Я и так только твой, — робкая улыбка появилась на губах, от которых Луи не мог оторваться. — Хорошо. Потому что я тоже только твой, — он закрыл глаза, чтобы было проще справляться с эмоциями. — Правда? — прозвучало с такой надеждой, что Луи не смог не улыбнуться. — Да. * Спустя семь месяцев Гарри был тем, кто достал кольцо из внутреннего кармана пиджака на вечеринке в честь дня рождения Китти. Он был слишком пьян, чтобы задать вопрос достаточно членораздельно, и Луи глупо хихикал над его неуклюжестью, расплескивая сладкий коктейль на пол, на свои ботинки, на кремовый пиджак Гарри. Он продолжал хихикать, когда Гарри взял его левую руку, сосредоточенно считая пальцы и останавливаясь на безымянном, и резко замолчал, когда Гарри без лишних слов надел ему на палец кольцо. — Ты только мой, — сообщил ему Гарри, крепко сжимая его руку с кольцом в своей. — Я не переживу отказа. Луи завороженно смотрел на их сомкнутые руки, на пятна на рукавах Гарри, на новое украшение на своем пальце, и его сердце счастливо трепетало в груди, потому что — вот оно. Он склонил голову набок, закусывая губу и глядя на Гарри из-под спадающей челки. — Знаешь, что, Стайлс? — на его губах играла хитрая улыбка. — Ты отложил этот день на пять лет. Лицо Гарри вытянулось и сморщилось, точно от зубной боли, но он лишь крепче сжал руку Луи. Луи засмеялся в голос, запрокидывая голову и расплескивая свой коктейль еще сильнее. Он пьяно повис на Гарри, счастливо улыбаясь и прижимая губы к его уху: — Но я все равно скажу тебе да. The End.