Никто ничего не заметил или Он просто превосходная актриса

Никто ничего не заметил. Просто в один момент еще одна яркая звездочка потухла. Он был так же весел, как и накануне. Остроугольные акульи зубки сверкали в несменяемой улыбке, что не давало повода усомниться в чем-либо. Лишь в последний день, когда он уже предчувствовал свой конец, в глазах появилась легкая грусть. Он словно прощался со всеми. Но никто так и не придал этому значения. После смертей Алана и Эрика все успокоились и решили, что никому из них это не грозит. Он стал доказательством, что они ошибаются. _____________________________ — Грелль! Демон, опять бездельничаешь, разгильдяй? – Алый жнец вздрогнул от резкого голоса Рональда и смазал кисточкой маникюр. Он накладывал этот лак в течении десяти минут, старательно водя кисточкой по ногтям, поэтому, само собой, такое происшествие его весьма огорчило. — Какого демона ты орешь?! Ты хоть знаешь, каких трудов мне стоило наложить такой чудесный маникюр! Ты все испортил! – взбесился Грелль, кидая злобные взгляды в сторону сотрудника. – Как тебе вообще не стыдно отвлекать даму от таких важных дел?! — Да тише ты, – Нокс устало поморщился, вздохнув. У него была трудная ночь, начальство все-таки заставило поработать сверхурочно, причем в любимом стиле всех начальников: « а не хочешь ли ты сделать что-нибудь « от души», так сказать порадовать организацию? К тебе и сотрудники лучше будут относиться, и поможешь ты нам…» Рон, конечно, уважал Уильяма за то, что тот-то не позволяет себе таких намеков, но видимо того тоже зажали сверху, раз тот высказал подобную «просьбу». Теперь настроение было не к черту, а тут еще и Сатклифф собственной персоной уселся на ЕГО стол, нагло накрашивая ногти. Нокс просто должен был отыграться за бессонную ночь. И если сначала эта идея казалось ему хорошей, то после возмущенного писка аловолосого он резко передумал, усаживаясь на свой стул. Ему ведь еще отчеты писать. Грелль, якобы весь униженный и оскорбленный, всплеснул руками и смылся куда-то в коридор, видимо, рассказывать всем и вся о коварнейшем преступлении Нокса. Судя по радостному «Уиииииллиииии!» жнец нашел себе новую жертву. Последовавшие за этим возмущенное «ой» и обиженное «ай» обрадовали не так, как тишина после них. Тихий голос начальства никогда не действовал на нервы, если, конечно, Спирс не пытался убить тебя выдыхаемым кислородом, поэтому Рон чуть расслабился, отстранено водя по бумаге ручкой. Через каждую минуту из коридора слышалось только тихое «ой», видимо, когда Грелль пытался возражать, то встречался макушкой с секатором. Уильям недавно напугал его, что обстрижет на лысо, если жнец не станет хотя бы вести себя более приемлемо, причем угрозу он подкрепил тем, что лезвием своего секатора отстриг небольшой клочок волос у Сатклиффа. Ор стоял такой, что весь Департамент стонал потом от головной боли, но главное, что Грелль все же стал чуть сдержаннее, и даже на работе появлялся чаще. — Сатклифф, марш работать, пока я не уволил вас, демон побери!!! – Видимо, начальника все же достали, раз он повысил голос. Вообще Сатклифф уникальное создание. Он единственный, кому удается выводить Уильяма из себя, да еще настолько сильно, что бы тот демонстрировал свои эмоции. — Ну Уиииилллииииии… — Не фамильярничать! Что б через два часа души и отчеты лежали у меня на письменном столе, Вам все ясно? – тихий вздох, цокот каблучков, удаляющийся, и все наконец-то стихает. Рон расслабленно сползает в кресле, прикрывая глаза. ______________________________ Ощущение, когда кажется, что сердце пропускает удар, довольно страшное. Эта гнетущая тишина, разрывающая сознание на части. А потом приходит боль. Много боли. И слезы льются из глаз, размазывая идеально наложенную косметику. Ноготочки с идеальным алым маникюром впиваются в ткань рубашки, стремясь освободить тело от сковывающей одежды, порвать ее, будто это чем-то может помочь. Когда рубашка летит на пол, а облегчения не наступает, когда впиваются в кожу. Разрывая, утопая в крови, стремясь уже вырвать к черту нахальное сердце, что так судорожно сжимается в страхе перед неизбежным. Горло сдавливает чья-то невидимая рука, перекрывая ход кислороду, мешая кричать. Ноги подгибаются и тело встречается с холодной поверхностью пола. Он сжимается в клубок, стремясь уйти от боли, спастись в пространстве между прижатым к груди коленям и занавесью из алых волос. Но ничего не помогает. И некому быть рядом, некому успокаивать, шептать глупые слова о том, что все будет хорошо. Пусть это просто ложь, но пусть кто-нибудь все же шепчет их, обнимает трясущееся от холода и страха тело. Один. Снова один. И это страшно. И слезы льются уже не потому, что Шип все ближе к сердцу, а потому, что страшно умирать в одиночестве. Приступ проходит так же неожиданно, как и начинается. Тело отпускает боль, позволяя расслабить напряженные до предела мышцы, глубоко вздохнуть так, что бы голова пошла кругом от внезапного прилива кислорода в организм. И приходит мысль, что пусть лучше один, чем кто-то увидит его в таком жалком состоянии. И он встает, поднимается на ноги, подходит к зеркалу и натянуто весело улыбается отражению. Пусть лучше так. __________________________________ — Грелль Сатклифф, где Ваш отчет? – Уильям, как и всегда, холодно смотрит на извивающегося ужом Грелля. Тот строит печальную мордочку. Надувает губки и жалобно щебечет. — Не успел! — Чем же Вы вчера таким важным занимались, что не успели сделать свою основную работу? – у Спирса уже нет сил сердиться, он прекрасно знает, что это будет повторяться опять и опять, целую вечность. — Ах, ну я не мог устоять перед таким искушением! Себастьянчик такая лапушка! Ах, а его глаза, глаза! — восклицает чуть ли не в экстазе Сатклифф. Подняв глаза к потолку, словно видел там те самые глаза, обняв себя руками. — Диспетчер Сатклифф, еще одна подобная выходка – и я Вас уволю к дьяволам! А ну марш работать! – он не кричит, лишь грозно смотрит. Грелль вздрагивает, растерянно хлопает ресничками и покорно испаряется из кабинета. __________________________________ Опять? Неужто снова? Ведь был же недавно! — шепчут губы в панике, руки наскоро развязывают узелок ленты-бантика, отшвыривая ее в сторону. Лента красивым узором вьется в воздухе и ложиться на пол, сиротливо сжимаясь. Не может быть, не может быть! – исступленно повторяют все те же губы, судорожно открываясь, но не выпуская из себя и звука. Нет сил уже терпеть, рука тянется к знакомой рукоятке, пусть так, пусть жалко, грязно, слабо, но сил терпеть уже не осталось! Теперь, когда осознание происходящего накатило волной на несчастное сознание, виднеется только один выход, одно спасение. Знакомый рев моторчика под пальцами, свист звеньев и зубчиков, но приступ передавливает волю, прижимая к полу, вырывая заведенную пилу из ослабевших пальцев. Красавица — коса отъезжает в сторону, царапая пол, и затихает, обиженно уркнув моторчиком. Но хозяин ее уже не слышит, он вновь вцепляется алыми уже не от лака, а от крови, ноготками в шею, ведет ими по груди, по животу, вспарывая. Выпуская из себя кровь. И снова холодно, и снова одиноко, и снова страшно. ___________________________________ — Да сколько ж можно! – Уильям устало прикрывает глаза, не желая больше видеть это алое пятно перед глазами. – Прочь из моего кабинета! Вы просто ходячая бездарность! — он все же позволяет повысить себе голос. Но что-то останавливает его от дальнейших обвинительных реплик. Что-то, застывшее в глазах диспетчера. Холодное, пугающее. – Диспетчер, с Вами все в порядке? Вы хорошо себя чувствуете? На миг на лице Грелля отражается растерянность, потом губы растекаются в улыбке, глаза вновь искрятся жизнью и радостью. — Ах, Уилли, я болен! Я болен любовью к тебе! – Алое чудо призывно облизывает губы, уже восседая на столе начальства, игриво закинув ногу на ногу. Спирс лишь брезгливо морщится. Опять эти шуточки! — Диспетчер, что Вы себе позволяете? Пока не доделаете ВСЕ отчеты, Вам хорошо меня слышно? Все! Можете даже не показываться мне на глаза! – И молча встает и выходит, зная, что только так можно отвязаться от этой прилипчивой заразы. — Ронничек, ну пожаааааааалуйста! – Сатклифф молитвенно складывает руки, глядя на младшего сотрудника. – Ну я тебя очень прошу! Ну как ты вообще можешь отказывать такой милой даме, как я? – возмущается Грелль, но искринка в его глазах дает понять, что он сердиться не всерьез. Нокс тяжело вздыхает. Почему бы и нет? Он уже не раз писал отчеты за Сатклиффа, еще один раз ничего не изменит. Потратит меньше времени на препирательство – быстрее уйдет домой. Поэтому он соглашается и садиться за работу, краем глаза отмечая довольное лицо старшего сотрудника. — А я пока тебе кофе сделаю. – Щебечет Алый жнец и убегает делать кофе. У него, кстати, неплохо получается. Видимо, сказывалась «практика» по отработке сверхурочных у Спирса. Через пару минут на его рабочий стол мягко опускается белая кружечка с манящим напитком внутри. Аромат от нее исходит просто восхитительный, чем вызывает улыбку на лице Нокса. __________________________________________ Это последний — мысль уже не бьется об сознание, призывая что-то сделать. Холодная отстраненность. Пустая реальность. Что он может сейчас, если не смог раньше? Это последний – и от этого только легче. Больше не будет боли. Больше не будет слез, метаний на холодном полу, беззвучных криков, царапин на теле. Осталось лишь чуть-чуть потерпеть и все кончится. Абсолютно все. Дальше только пустота. У жнецов нет второго шанса. Они его уже использовали. И все же немного жалко. Обе жизни впустую. Что он сделал особенного? Да ничего. Просто яркое пятно. И снова один. Он не знает во сколько. Но знает, что будет. И очень надеется, что ночью, когда темнота обступит его со всех сторон, обнимая своими мягкими, но холодными, лапами, убаюкивая тишиной. И только ручка дрожит в руках. Зачем? Да просто так. Скомканные листы летят на пол, придавливаются ступней, жалобно хрустят, смазывая написанные витиеватым почерком слова. Дыхание сбивается. Ну вот и все. Театр завершает свое представление и выхода на бис не будет. Все, как он хотел: тишина, ночная мгла, лишь звезды успокаивающе сияют с холодных недоступных небес. Он не один. С ним целая ночная симфония, что не дается забыться в боли, отвлекает он неприятных ощущений. Короткий вскрик, глаза широко открываются, пушистые реснички с маленькими капельками слез дрожат, глаза, желая запомнить раз и навсегда, смотрят на студенческую фотографию на стене у окна, рядом висит другая. Пятеро. Только пятеро. Он не один. _______________________________________ — Где этот чертов диспетчер? – Спирс отстукивает пальцами по столу, нервно поглядывая на часы. Он должен был явиться уже час назад! — шеф, можно? – В дверь деликатно стучат, дождавшись ответа, входит Рональд Нокс, неся в двух руках отчеты. – Вот. Это мои. – Кладет одну из папочек на стол. – А это – Сатклиффа. – Друга папочка ложиться рядом. — Сколько раз я велел Вам не поддаваться его выходкам и не делать за него его же работу? – устало выдыхает Уильям, просматривая мельком отчеты. — Зато он меня кофе напоил. – Смеется Рон, разворачиваясь на каблуках. – Ну ладно, я пошел? — Стой, диспетчера Сатклиффа видел утром? – Спирс поправляет очки на переносице. — Не-а. – Развязно отвечает Нокс, глядя на наручные часы. – Но если хотите, могу помочь разбудить. Уильям кивает в ответ, поднимаясь со своего кресла, берет в руки косу смерти и молча выходит из кабинета. До квартиры Сатклиффа всего несколько минут ходьбы. На дверной звонок никто не откликается, но Уилл знает что если нажать на дверную ручку чуть сильнее, то она поддается. Квартира встречает их холодом из открытого окна и балкона, мертвой тишиной и беспорядком на полу. — Как всегда неаккуратен. – Нарочито громко говорит Спирс, что бы разбудить жнеца свои голосом. Как всегда, не срабатывает. — Мда, сразу видно – квартира его. – тянет Рон, оглядываясь по сторонам, отмечая огромное количество красных тонов. — Подождите меня здесь. – Говорит Уильям, нажимая на ручки двух створчатых дверей, ведущих в пышную спальню. Двери открываются безмолвно, не желая нарушать мертвую тишину. Лишь занавеска дергается при открытии двери в сторону вошедшего, словно говоря «уйди!». Рон не слушает, ему любопытно. И его просто поражают триумфальность спальни, напыщенная роскошь, и в то же время уютность. Не замечая ничего, он врезается в спину застывшего впереди Уильяма. Обходит его сбоку, интересуясь, что же ввело невозмутимое начальство в ступор, удивленно моргает, глядя на распластавшееся на полу у открытых дверей балкона тело. — И как можно спать на полу, когда такая шикарная кровать? – Искренне недоумевает Нокс, подходя ближе, косясь оголенного плеча, показавшегося из под полу расстегнутого ворота рубашки. И только сейчас замечает пустые глаза, направленные в небо, виднеющееся с этого места, прокушенную губу, в засохшей крови ногти и пустую безжизненную улыбку. Уильям быстро оттаскивает его, отворачивая лицом к дверям, закрывая собой мертвое тело. Он сам не может поверить в происходящее. Всего лишь шутка, верно? Игра умелой актрисы, разве нет? Оставляет Нокса сидеть в ступоре на полу, подходит к Греллю, проверяет пульс, бьет по щекам, желая что бы тот очнулся, но реакции нет. Под ногами хрустит листок бумаги. Спирс, в полном замешательстве поднимает дрожащими руками, расправляет и вчитывается в витиеватые строчки. « Не знаю, почему пишу все это. Наверное, от безделия. Уильям бы сейчас сказал, что лучше бы работой занялся, но руки дрожат, и я обязательно испорчу отчет. Вчера приступов было два. За довольно короткий промежуток времени. В последнее время они случались каждый вечер, иногда днем, но вчера их стало два….» Далее шел неразборчивый рисунок, словно жнец просто расписывал ручку. « Теперь мне проще понять Алана. Не знаю, как я мог так легкомысленно относиться к его болезни. Надеюсь, он сможет меня простить. И я рад, что у него был Эрик.» Дальнейший текст плывет, как будто что-то влажное размазало чернила. « Сначала было страшно. Потом одиноко. А теперь хорошо. Я так и не могу себя понять. Порой мне хочется, что бы кто-нибудь близкий, родной. Прижимал меня к своей теплой груди, обещал, что все будет хорошо, не важно, насколько это правда. А порой я счастлив, что никто не видит моих метаний. Единственное, о чем я жалею – так это то, что я только мешался всем. Моя «роль» отпугивала всех, когда так хотелось близости…» Почерк обрывается резко, словно его владелец понял всю глупость своих действий и решил не продолжать писать. — Как так? – Шепнул Нокс, поднимаясь на ноги, приходя в себя. Уильям не ответил. Если к смерти Алана и Эрика он отнесся более легко, ведь те были все же нарушителями, а предателей не жалеют, и это было не так уж сложно сделать, когда каждый день он убивает сотни людей, то к смерти Грелля он был не готов. Кулаки невольно сжались. От злости, от бессилия и от многого другого. — Как мы могли не заметить? – Рон с ужасом смотрел на бездыханное тело. — Он просто превосходная актриса. – Голос не подвел, тон бездушно-деловой, да только вот глаза предательски слезятся.