Вавилон

      Однажды Ева проснулась и узнала, что ее жизнь больше никогда не станет прежней. Ей позвонил врач и сказал, что ее родители и младшая сестра попали в аварию, возвращаясь с концерта в другом городе. Сначала шок, лицо начало холодеть, побежали мурашки от шеи и по всему телу, ее начало трясти, как при температуре. Все, что она могла сделать, это трясущимися губами спросить, куда ехать. Получив ответ, что ее семья в больнице скорой помощи в 15 минутах езды от их дома, она начала собираться. Натянуть джинсы и свитер, схватить сумку, кинуть в нее телефон. Казалось, что воздух вокруг пропитан кислотой, и организм реагирует на окружающую срезу отторжением. Только сев в машину, позволила задать себе главный вопрос, живы ли они.       Хорошо, что ночью на дорогах никого нет, потому что сознание Евы было скованно бессильным страхом, рефлексы заторможены, хоть и адреналина в крови было до чертиков много.       Заблудившись среди больничных корпусов, она все таки нашла реанимацию. Ева вошла в помещение и сразу все поняла. Уже не нужны были ни слова врачей. Каким-то внутренним инстинктом, интуицией она поняла, что ничего уже не будет как прежде. Наверное, это было понятно еще и до того, как зазвонил ее телефон этой ночью. Мир сошелся в одной точке, в этом моменте, когда нет прошлого и нет будущего. Этого не передать словами потому что это настолько на уровне чувств, на уровне химических реакций, настолько за пределами символьной языковой системы, что, кажется, такого не бывает. Ева поняла, что осталась одна.       Мама с сестрой погибли еще до приезда скорой, папу успели довезти, но он умер на операционном столе. Водитель фуры заснул и вылетел на встречную полосу. Он тоже погиб. Родственников у Евы почти не было, только очень дальние или которых она никогда не видела. Она еще никогда в жизни не была на похоронах. Ей приходилось бить себя по щекам и орать на себя же во весь голос, заставляя собраться, казалось, что родители не простили бы ей, если бы она рыдала целыми днями и ничего не предпринимала. В конце концов, кто, если не она.       Одним из ее девизов по жизни был «Кто, если не я». Ее папа когда-то служил срочную службу в ВДВ, так и повелось у них в семье. Но умение брать на себя ответственность, даже желание это сделать было одним из столпов характера девушки. Конечно в ее относительно спокойной рафинированной жизни было немного проблем, но когда семье или друзьям нужна была помощь, они ее получали.       Так и теперь, услышав от врача краткий пересказ произошедшего, узнав, как действовать дальше с телами, Ева вышла на улицу. Был октябрь и было холодно. Было странно и непонятно. У нее больше нет семьи, у нее больше нет мамы, которая была доброй и мудрой, папы, веселого и, одновременно, строгого и сестры. Теплая и ласковая, иногда вредная и любопытная.       Неизвестно откуда девушка нашла в себе на это силы, но она высоко подняла голову и мысленно сказала всего миру:       - Тебе меня не сломать, слышишь. Мне будет плохо, я развалюсь на куски, но тебе меня не сломать. Хоть из вредности, но я стану счастливой.       Следующие дни прошли как в тумане, сознание периодически отключалось, словно Ева находилась в состоянии алкогольного опьянения, в той его фазе, когда реальность отступает: вот она договаривается с ритуальным агентством, вот она выбирает венки. Какого это, в 20 лет выбирать рядом 3 места на кладбище, зная, что там будет лежать вся ее семья. И все-таки не удержаться, выбрать место с расчетом на то, чтобы четвертый гроб там тоже поместился. На всякий случай, мало ли что.       Конечно, на похороны пришли друзья родителей, некоторые дальние родственники, коллеги отца. Из своих друзей Ева позвала только одну очень давнюю подругу, Наташу, которая жила в другом городе. Люди искренне не понимали превратности судьбы, почему такие хорошие люди в простой будний день погибают из-за какой-то случайности. Почему случай, судьба ну или Бог, кому как удобно, способствовали этому. Конечно, все пытались поддержать Еву, говорили утешительные слова и обнимали, предлагали помощь, но было ясно, что мало чем тут поможешь. Это надо просто пережить. Взгляд девушки четко выцеплял из толпы эмоции людей, у кого-то тоска по временам, которые теперь уже не вернуть, у кого-то жалость к ушедшим и оставшимся, у кого-то светлая грусть. В этот момент никак нельзя было забывать, что все проходит, и печаль, и радость, что можно жить дальше, что можно быть счастливой. Но как поверить в это, когда ты хоронишь свою семью, когда ты слышишь как о лакированную поверхность крышки гроба ударяется земля. Та неделя так и осталась навсегда в Евиной памяти по четкости напоминающей сон. Но пустота, которую она испытывала, влезла под кожу, сама Ева стала пустотой. Жизнь разделилась на до и после и это после было хуже некуда. Это все равно что заново учиться ходить и говорить – возвращаться домой и знать, что никого там нет и не будет, кроме тебя. Сидеть за обеденным столом на папином месте и знать, что ты теперь и мама и папа для себя. Знать, что больше никогда не будешь рассказывать девятилетней сестре о способах закалывания волос или красить ее губы детской помадой.       В университете Ева сказала, что заболела. На сообщения друзей отвечала, но, давая понять, что не надо ее трогать, что у нее осенняя депрессия. Почему она никому не сказала, что у нее погибла семья? Может, не хотела произносить это в слух, может, подсознательно понимала, что никто ей не поможет в ее горе, а может, не хотела чтобы ее жалели. Ева всегда была сильной. Она не плакала по пустякам и, сталкиваясь с неприятностями, не опускала голову, а шла напролом. Еще она была умной. Не заучка, она не была отличницей, не бежала угождать преподавателям, но сообразительная и все понимающая. Ева училась на 4 курсе эконома, но ей всегда было интересно применять знания на практике. Она мечтала однажды открыть свое дело, конечно женское: кафе или салон красоты, глупость, конечно, но кто говорит, что это легко? Папа бы помог ей, дал бы стартовый капитал, но, что важнее, советы, поддержку. А теперь папы нет. Проведя несколько дней после похорон в одиночестве, собираясь с силами, восстанавливая себя как личность после такого страшного удара, Ева начала разбирать вещи. Это оказалось даже сложнее, чем выбирать гробы. Вот мамино платье, в котором она была на Евином школьном выпускном, папины костюмы, в которых он ходил на работу. Хуже всего было с игрушками сестры. Она в свои 9 лет этого точно не заслуживала. Даже если верить в теорию греховности, в карму или воздаяние, маленькая Алиса была достойна жизни. Все вещи пахли ими. От этого было не скрыться, не спрятаться, Ева часами просижвала на полу в поисках моральных сил продолжать, иногда просто плакала, иногда билась в истерике. Это даже помогало, потому что, нарыдавшись, можно было в изнеможении уснуть и не вздрагивать каждый раз, когда боль вытягивала ее из дремоты.       Но дело по разбору вещей помогало, по крайней мере можно было совершать механическую работу и не бояться собственных мыслей. Ева не знала, что делают в таких случаях с вещами, посоветоваться не с кем, так что она поступила самым логичным для нее способом. Она не ходила в церковь и не верила в какого-то названного Бога. Для нее Бог был и в Иисусе, и в Будде, и в Мухаммеде, и во всех остальных. Но детские вещи она раздала в детские дома, а взрослые отдала в ближайшие несколько церквей. Тяжело было спускать их с 7 этажа, и физически, и морально. Знать, что ты их никогда больше не увидишь на владельцах, что это конец. Но выбора не было, надо было прощаться.