Red Sun

Не так, чтобы Хёнджун чего-то ждал от этой жизни, но Красное Солнце изменило всё. Если что, это не о песне. Точнее, не совсем о ней. Спать Хёнджун не может уже так долго, что уже давно потерял счёт дням и месяцам чёртовой бессонницы. Каждый раз, когда он закрывает глаза, ему видятся моменты из той аварии, с которой всё в его и без того нелёгкой жизни пошло по наклонной. Это не даёт покоя, фантомные боли начинают мучить так, словно он солдат, прошедший не одну войну. К тому же, ночь означает темноту, и даже если бы никакой аварии не было – он слепнет, и темнота пугает его, как маленького мальчика. Он тратит на лечение все доступные деньги, нервы, всё время, но ничерта не помогает. Вообще-то, об этом не знает никто, кроме пары самых близких друзей. Хёнджун из тех людей, кто предпочитает делать вид, что всё оки-доки, и никогда не жалуется. Наверное, это правильно, по крайней мере, ему так кажется. Из-за бессонницы он плохо соображает, зачастую бывает рассеян и потерян, да и вздрагивает от каждого шороха, если находится на хоть сколько-то незнакомой территории и с хоть сколько-то незнакомыми людьми. Иногда ему кажется, что левая половина черепа страшно болит. Врач говорит, что это невозможно, и мягко намекает на необходимость прохождения психотерапии. Посттравматический синдром и всё такое. Но к мозгоправам Хёнджун не хочет, потому что это не в его характере. Поход к психиатрам, психологам и прочим лекарям душ человеческих – это проявление слабости, равносильно поднятию белого флага. That`s no-no. Но зрение падает, спать не получается, и нервы начинают сдавать. Когда он стоит на небольшой сцене show me the money, и, впервые открыто говорит о том, что его левый глаз почти ничерта не видит, ему страшно так, как ещё не было никогда. Боится он всего: осуждения, того, что от него отвернутся, будут делать скидки, жалости… Но он говорит это, и убеждает себя в том, что это поступок. Что он набрался храбрости, что он сознался, но помощь ему не нужна. Он справится со всем сам. Смеясь. Обязательно смеясь. Наверное, с этим походом на шоу, дающим хоть какую-то надежду вырваться из безвестности и отверженности, с Хёнджуном могла бы приключиться довольно красивая история про рифмы, биты и взлёты. Даже если бы он не победил. Даже если бы не случилось Красное Солнце. И история приключилась, только совсем не об этом. Совсем не та. И Красное Солнце озарило его жизнь, но не песней, а человеком. Эта история началась не со знакомства, и даже не со слова «увидел», а со слова «услышал». Словно тонкая издёвка судьбы – тебе уже незачем рассчитывать на свои глаза, привыкай, всё самое главное в жизни ты будешь осознавать на слух и на ощупь. Первой реакцией был протест. Потому что сам Хёнджун не поставил на себе крест, и никому этого не позволит, даже дурище судьбе. Впрочем, скоро он будет ей до слёз благодарен. Когда Хёнджун впервые услышал Вондже, ему показалось, что мир остановился. Остановился, замер и поблек. Но эта темнота не имела ничего общего с удушливым бессонным мраком, с размытой картинкой мира, предстающей перед ним, если не закрыть левый глаз. Эта темнота была неважной, бессмысленной и пустой, как чёрный лист бумаги, в центре которого разгоралось Красное Солнце. Вондже показался ему слишком непонятным. Слишком другим. Весь – боль и надрыв. Полная противоположность: сам Хёнджун всегда молчал о том, что больно, а этот ребёнок выкладывал всё, что мешало ему жить. Честно, прямо и без купюр. Отвратительно мрачно, черно, чернее чёрного, но без театрального и постановочного преувеличения. То, что Хёнджун понял сразу – Вондже и правда считает себя убогим, не правильным, чуть ли не уродцем. Квазимодо наших дней. Только вот «урод» и «калека» не может говорить таких слов таким голосом. Таким голосом, от которого в сердце моментально появилась дырка, размером с кулак. Хёнджун пошёл знакомиться сам. Балагурил, смехотворничал, шутковал. Вёл себя неподобающе, не впечатлил. Загрустил от этого страшно. Вондже вёл себя, как лесной зверёныш, впервые попавший к людям. Отходил в сторону, опускал глаза, прятался за своей глупой шапкой. И продолжал читать такие тексты, что внутри Хёнджуна появлялись иголки, нежные тонкие свёрла, грозящие пройти навылет и навсегда оставить решетом. Все вдруг стали носиться вокруг мальчика и превозносить его мрачность, как высшее достояние, а Хёнджун видел в нём Красное Солнце, видел в нём то, к чему сможет стремиться чья-то мечта. Та, что настоящая. То, что этим «кем-то» оказался он сам, Хёнджун понял совсем не сразу. Когда понял, было некуда отступать. Так и началась его История. Всё, что происходило после первой недовстречи, Хёнджун помнит урывками и цветовыми пятнами: белыми, фиолетовыми, алыми – на чёрном фоне. Только чёрный цвет Вондже для него был не депрессией и увяданием, а спокойствием, космосом, что окружает то самое солнце. Именно поэтому он сказал Чихо, что судьбоносный трек должен называться именно так. Хёнджун помнит, как радовался каждой победе Вондже больше, чем своей. Как молился за него, держал кулаки, и просто облегчённо выдыхал, когда мальчик взбирался на новую ступень, ведущую к победе. Хёнджун помнит, как Вондже иногда, редко, неумело улыбался шуткам своих продюссеров. Страшно завидовал, хотел так же. Улыбнуть. Хоть разочек. Хёнджун помнит, как тихо и невнятно мальчик бурчит что-то в ответ на вопросы шумных старших, как едва заметно краснеет, не зная, как себя лучше вести. Хёнджун помнит, как поймал себя на мысли, что не может называть Вондже иначе, чем «мальчик» с доброй сотней нежных прилагательных. Впрочем, только у себя в голове. Бессонница никуда не делась, но страх и боль стали отступать, понемножечку, недовольно шипя, потому что все мысли теперь занял один конкретный человек. Мальчик с поломанной судьбой и с невероятным бардаком в самооценке. - Наверное, - говорит однажды Чихо, не в меру самоуверенный малец, которого Хёнджун полюбил с первого взгляда просто невероятно, - тебе пора заводить детей. Ты так на Вондже смотришь, что… - Он не ребёнок. Чихо тут же себя оборвал и не стал развивать тему. Наверное, это называется «корректность». Хёнджун ходит вокруг Вондже кругами, постепенно сужая траекторию, но толком не даёт себе отчёта в том, зачем и почему делает это. Просто хочется сблизиться. Увидеть улыбку вблизи. Ему, чёрт подери, всё сложнее хоть что-то увидеть достаточно чётко. Что-то в Хёнджуне ломается, когда он застаёт Вондже за съёмочным ангаром с сигаретой в зубах. - Чёрт, - говорит он, и подходит поближе. – Ты куришь, мальчик. Вондже тут же начинает обороняться, бурчать что-то о том, что он уже совершеннолетний, что ему можно, и он имеет право сам решать, как гробить собственное здоровье. Только Хёнджун и не думал сердиться. Как он произнёс «ты куришь», обычно говорят «вы безумно красивы, верните моё сердце, как мне теперь жить» прекрасным незнакомкам. И что, что вместо незнакомки – мрачно глядящий из-под шапки Маугли? Хёнджуну – наплевать. Потом проходит много времени, много встреч, общих сомнительно весёлых тусовок, и, каким-то образом в один из вечеров они оказываются вдвоём на полупустой улице, когда дует тёплый летний ветер. Вондже кажется ужасно смущённым, он явно не умеет находить темы для разговора, и Хёнджун вдруг говорит сам. - Я почти ничего не вижу левым глазом. Это началось довольно давно, и теперь у меня бессонница. Я ужасно боюсь темноты. Это очень странно, говорить такое почти незнакомому человеку, но Хёнджуну всё кажется правильным. Вондже же на него смотрит, и явно не понимает, как реагировать. К чему всё это. Что будет дальше. - Я никогда об этом не говорю, потому что весёлым быть проще. - М. - Но ты, кажется, очень хорошо знаешь, что значит жить в темноте. - Знаю. - М, - Хёнджун перекатывается с пяток на носки и улыбается своей кривой, глупой, настоящей улыбкой, - гулять всю ночь… ты пробовал? - Н-нет. - Значит, сегодня идеальный момент, чтобы попробовать. Пошли? Почему Вондже соглашается, Хёнджун не знает, но, в целом, ему наплевать. Он старше на десять лет, на бесконечные десять лет, которые не имеют ровным счётом никакого значения. Вондже больше молчит, но он слушает и, кажется, ему действительно интересно. - А я боюсь людей, - вдруг говорит он, останавливается и прикуривает. – Абсолютно всех людей. Я не понимаю, как им удаётся жить, смеяться, радоваться и быть такими вот… живыми. Наверное, это от того, что я совершенно не правильный. - Ты правильнее всех, кого я успел узнать за свою не самую короткую, и не самую простую жизнь, мальчик. Вондже поднимает глаза и смотрит недоверчиво. - Почему вы мне это говорите? - Потому что ты – Красное Солнце. Песня выйдет чуть позже, и чуть позже Вондже поймёт очень многое. А пока он просто кивает. - Я не вижу ничерта, - говорит Хёнджун, и сейчас нет необходимости воображать из себя и смеяться, - но тебя вижу очень хорошо. Ты очень хороший ребёнок. Такой, как нужно. - Кому? - Ну, например, мне. – А вот тут можно и улыбнуться слегка. Искренне. - Вы странный. На это Хёнджун только небрежно пожимает плечом, мол, быть может, и что. А потом, вдруг, ни с того, ни с сего, Вондже улыбается. Просто и хорошо улыбается, глядя прямо Хёнджуну в глаза. -Мы же ещё погуляем? Свёрла, те, что нежные и мягкие, выходят, наконец, наружу, и за ними тянутся нити, красные, как Солнце, и дырка в сердце затягивается. И становится тепло. Они погуляют. И ещё кучу всего сделают, но это будет немного позже, это будет уже другая история. OWARI