В безопасности

"Это один из самых снежных горнолыжных курортов США: здесь выпадает до 400 дюймов снега в год", — проносится ерунда в голове Сэма, когда он слышит тихий гул в небесах и нарастающий шорох, отдающийся под ногами. Он отпихивает ноут и выскакивает из домика, который им предоставила администрация "Биг Скай", обеспокоенная таинственным исчезновением отдыхающих и надеющаяся, что хотя бы этим странным Винчестерам удастся что-то сделать, чтобы спасти курорт. Сэм успевает еще подумать, что 400 дюймов в год — это чертова прорва за месяц, даже если бы снегопады шли весь год равномерно; и что уж сейчас-то, в сезон, лавины неизбежны, — а после видит, куда именно сходит с вершины густо пылящая белая река. Туда, где катался последний из пропавших и куда они с Дином собирались отправиться через час-другой. И Дина нет нигде вокруг настолько окончательно, что Сэм даже пару секунд не смеет нажать кнопку вызова на мобильнике. После бесконечных мучительных гудков его переключает на ящик голосовой почты. *** Шуршало долго. Теперь, когда все стихло, света почти нет. Но и столько не нужно: насквозь все равно не увидать. А чутье говорит, что там кто-то есть. Он принимается рыть, и вскоре натыкается на маленького. Та-что-кормит как-то раз принесла одного такого в пещеру, но не давала съесть. Маленький стонал так тонко и слабо, что ясно было — еле жив. Та-что-кормит пыталась его согреть, устраивалась рядом, но маленький все равно замолчал и остыл. Потом его все же съели — не так-то просто найти другую добычу в непогоду. Он уносит этого маленького к себе и собирается выйти снова. Сейчас, когда все спят и только ему всё видно, самое время. *** Опять ведь Сэм разоряться будет... С этой мыслью Дин открывает глаза — и все равно не видит ни зги. Но ему больно, и это утешает — в том смысле, что он, видимо, жив. Хотя пребывание в аду учит, что одно необязательно следует из другого — больно бывает и после смерти, но это место непохоже на ад — пахнет не так плохо. И здесь тихо и холодно. Очень тихо и очень холодно. Мало-помалу Дин начинает ощущать всю необъятность тишины и стужи. С отстраненным интересом он прикидывает: насколько острой должна быть боль, чтобы пробиться сквозь этакую ледяную гору? Выходит, что очень острой. И как его угораздило? О, да лавина же! Он помнит первые мгновения после того, как она его настигла. Потом что-то впилилось в спину между лопатками, еще что-то шарахнуло по голове, и он перестал чувствовать. Ну и отлично, не хотелось бы знать, как там его волокло и тащило дальше. Тут, как назло, начинает страшно чесаться нос — так, что даже не до боли уже. Дин внушает себе, что шевелиться пока не стоит, да и дышать лучше неглубоко. Зуд постепенно стихает. Сходит на нет, а потом возвращается — и Дин чихает. Вот не зря пытался удержаться! Его снова выключает. *** Сэм звонит Бобби через сутки — и то только потому, что тот позвонил сам еще в день событий. Позвонил и вместо ожидаемого "Ругару?" спросил: "Лавина?". — Я в порядке, Бобби, — отозвался тогда Сэм, — ищу Дина. Перезвоню. — Завтра, — потребовал Бобби, — позвони обязательно. И вот завтра пришло и почти иссякло, и Сэм не знает, что сказать. Дина нет и следа, поисковики сворачивают работы до рассвета — и начинают поглядывать косо. Сэм гадает, кто из них первым намекнет ему, что они ищут уже только тело, да и его, скорее всего, обнаружат лишь к лету. Сэм прикидывает, кому первому сломает нос за эти слова. В принципе, ему все равно. Это будет не очень-то вежливо с его стороны и, скорее всего, подпортит его отношения с администрацией "Биг Скай". Но тут ему тоже все равно. Интересно, слушает ли кто-то сообщения в голосовой почте неиспользуемых номеров? Есть кому-то до них дело? Сэм оставляет еще одно короткое сообщение. И звонит наконец Бобби. — Я в порядке, — рапортует, услыхав живой голос. — Поиски продолжаются. — Завтра, — рявкает Бобби, — выезжаю к вам! За "вас" Сэм обнял бы его, да далеко. — Не надо, Бобби, — вздыхает. — Жди, — падает ему в ухо сердитое. И гудки. *** Для маленьких этот довольно большой. И не стонет. Но и не шевелится... Он нюхает маленького в сомнении: лучше это или хуже, что молчит? А тот все молчит и очень странно пахнет — едой и не-едой вместе. Однажды он уже находил пахнущее не-едой: было невкусно и не грызлось. А он думал, что может разгрызть все! Выкинул. Кстати, когда принес этого, тоже что-то выпало. Тогда спешил, а сейчас находит, подтаскивает к себе. И возвращается, отгораживая собой маленького от выхода. Так ему будет теплее. *** Дин снова приходит в себя — от вони? Дуновения ветерка? От того, что мимо него двигалось что-то большее и дурно пахнущее, соображает он. Впрочем, вонь не кажется ужасной: то ли принюхался, то ли и впрямь она какая-то заурядная. Вонь себе как вонь — почти приличная, без явной ноты гниения. Немного на псину похоже. Но кровью пахнет. Дин открывает глаза и — видит! Перед ним — нечто с бизона ростом: в свете первой зари, занимающейся где-то позади громадины, он различает только силуэт. Но еще он слышит! Это нечто сопит, оно живое. Дин оглядывает его, насколько хватает глаз, косится в сторону (черное пятно, пахнущее кровью, в постепенно прибывающем свете начинает походить на козу или горного барана), возвращается взглядом назад — и натыкается на ответный. Прямо на него смотрят темные внимательные глаза. Он затаивает дыхание. Через секунду-другую сопение тоже умолкает. *** Бобби приезжает к вечеру, когда спасатели опять начинают расходиться. У них, должно быть, нюх на опасность, решает Сэм, раз до сих пор никто ему про "тело" не сказал. Видно, чуют, чем это обернется. А может, и нет у них никакого нюха, а просто видят они, как он замирает, когда подводят собак, как бродит, проваливаясь чуть не пояс, в поисках больших камней, как проверяет снег щупами и раскапывает его вместе со всеми. Делает то же, что и другие, только без перерывов. Потому что у Дина — там, где он есть, — нет перерывов. Сэму кажется, что пока они в равном положении, Дин точно где-то есть. — Ужинать пошли, — приказывает некто голосом Бобби, и Сэм вскидывает голову. Это действительно Бобби, а день действительно на исходе. Второй. Сэм утирает пот с лица. Бобби смотрит колюче, и Сэм благодарен, что во взгляде еще нет жалости. Они идут к домику. — Спишь? — спрашивает Бобби, окинув взглядом едва смятую постель. — Снится что-нибудь? — Сплю. Ничего, — выдавливает из себя Сэм. — Просто темно. Бобби кивает. — Я вот думаю: может, он в каком-нибудь "кармане" — знаешь, воздушные мешки образуются иногда у обломков скал или в мелких пещерах, — объясняет чуть позже Сэм, глотая кофе, в который Бобби щедро плеснул чего-то жгучего. У Сэма глаза щиплет от этого пойла. Ну, или от света и недосыпа. — И Дин тепло одет — мы тут прикупили кое-что, чтоб не очень выделяться. Аванс нам дали, представляешь? Первый раз... Бобби кивает снова и подливает еще немного спиртного в их чашки. Сэм морщится. — Пей, — говорит Бобби. — И спи. Завтра ты должен быть на ногах. *** Маленький смотрит на него. Так, как смотрят только большие темные, которых даже он старается не трогать! Он удивлен и остается лежать тихо. Но и маленький тих, ничего не делает. Ждет? Он чувствует, как внутри рождается рык от... от неприятного. Злится. От больших темных надо держаться подальше, этому еще Та-что-кормит учила! Давно; она давно ушла, с тех пор он жил один. Так долго, что это место сжалось, стало меньше. И светлые косматые снаружи стали меньше. И нетемные со светлыми носами и каменным лбом. И даже те, что как тьма, стали меньше, хотя они очень большие. Вот как долго! Но он все помнит. А теперь рядом маленький, а с ним странно. Он знает, что кто-то рядом нужен, но отвык быть не один. С горя пробует на зуб то, что выпало, когда принес этого. Оно хрустит, но остается невкусным. Зато маленький больше не молчит — шипит. *** Чертова тварь грызет мобильный! Дин настолько ошарашен, что тянется отнять — и дух у него занимается от боли и злости. По правому боку точно кипятком плеснули, и рука висит плетью. Спине и ноге тоже досталось. Судя по всему, ребра помяты или сломаны и выбито плечо. На спине вроде только ушибы... Да, позвоночник цел — ноги двигаются. От этого-то и больнее всего — похоже, правая сломана в щиколотке. Или треснула. Зашибись, так и так полтора месяца в гипсе! Видение аккуратной гипсовой повязки на ноге прямо тут, в пещере неизвестной вонючки, вдруг приходит Дину — и смех поражает его, как молния. Дин ржет, и скулит, и смаргивает слезы, и снова ржет и фыркает — уже над слезотечением. Дин Винчестер рыдает по гипсовой повязке! Сэмми, ты должен это видеть... Да не истерика, отвали — у твоего брата просто хорошее воображение! Когда смех и плач выдыхаются, в мозгах у Дина проясняется. Наверно, аккумулятор был в ноль, раз зверюгу не стукнуло током, пока жрала его. Значит, трубка уже тогда была бесполезна. Похоже, остается разговаривать с Сэмом только в собственной голове. К этому он давно привык. Ладно, все — ничего. Но как выбираться будем? ...И отлить бы еще для начала. Все это время неизвестная вонючка сидит тихо, но теперь Дину становится слегка неловко. *** — Ругару — чертовки быстрые твари, — говорит Бобби вместо "Доброго утра". Потому что в этом утре нет ничего доброго. Сэм, во всяком случае, знает про себя, что никак не добр. — И? — сбит он с толку. — Я почти уверен, что ругару удрал от лавины, — Бобби отхлебывает из вчерашней чашки то, что пахнет уже только кофе. Сэм пожимает плечами — не до того сейчас. Тем более, что к вечеру операцию свернут — штат не оплачивает дальнейшие поиски. Или Бобби о том, что спасатели уедут — и туристам снова станет опасно? Но Бобби, оказывается, как раз о самом насущном. — Что если Дин вышел-таки на его след и подвергся нападению? Эти твари иногда тащат к себе добычу про запас. Сэма передергивает. С другой стороны, большинство погребенных лавиной живут максимум полчаса. Больше двух часов — очень немногие. Уж это-то он первым делом выяснил. Забыть не забыл — но верить отказался. А никто из спасателей ему про это так и не сказал, спасибо кому-то там за это. Больше вроде не за что благодарить: для надежды нет оснований. Да Сэм надежду и не берет в расчет — не с их везением жить надеждами. Так что все, больше не за что благодарить. Хотя нет — за Бобби. *** Нельзя же прямо тут, где живут! Но маленький не может выйти... Так что он не особо зол — просто ворчит и зубы показывает. Ну, и отодвигает маленького с фырканьем. Зубы у маленького тоже мелкие, он видел. Но есть же ими можно? Просто раз этот теперь тут, надо кормить. Его самого Та-что-кормит кормила, пока не вырос. Вряд ли маленький вырастет и станет сильным, как он, но маленьким тоже надо есть. Всем надо. Он знает, он о разных многое знает. Он отрывает заднюю ногу оставшейся половины светлого мохнатого. Маленький смотрит, будто сам вот-вот укусит. Он ест, раздирает мягкое зубами, грызет твердое. Отбрасывает, отрывает вторую ногу и... толкает к маленькому. Хотя уже вправду сердится и рычит. Потому что мохнатый — пффф, самому мало, а этот еще и не берет! Незачем и давать! Сам бы лучше... Но сколько там этому надо? На один укус! Он фыркает и подталкивает пищу вперед, еще ближе к маленькому. Этот... Пффф, ффф... Ест! *** Никогда больше никаких сырых стейков! Дина рвет, но тухлый привкус все равно остается во рту. До чертиков обидно: сумел же освежевать кусок козьей туши левой рукой, вместо еще бесполезной правой придерживая мясо коленом, — и?! Нет, прок есть: отделенным куском шкуры — толстой, негнущейся, невыскобленной — обернул щиколотку и обвязал поверх. Теперь в ней отдается уже не каждое движение. Плечу тоже легче — кое-как вправил его в полукувырке назад: ребра жалуются до сих пор, но вроде щелкнуло как надо и только где надо. Во всяком случае, кашлять кровью он не начал. Но рвет конкретно ею, и хорошо еще, что это не его кровь. Под встревоженное ворчание за спиной Дин в изнеможении откатывается в сторону, и что-то впивается ему в бедро. Зажигалка! Отличная вещь, только дров нет и попросить принести их некого... Дин готов к переговорам с хозяином пещеры, но так далеко их взаимопонимание не заходит. А больше жечь здесь нечего — разве что собственную одежду. Вряд ли такой способ согреться оправдает себя. Да, разве одежду… Или шкуру! Шкуру козы — там же еще осталось! Дин заставляет себя вылежать еще пару минут, чтобы набраться сил, и снова подползает к остаткам козьей ноги. — Обожаю мясо на углях, — бормочет он, щелкая колесиком зажигалки. — Сэмми, да у меня тут свой ресторан, прикинь... Э, нет! Вот эту штуку не трогай! *** — Если правда ругару, — Сэм щурится на окрестные горы, — где, по-твоему, он живет? — Я-то не ругару, — Бобби озирается, тяжело ковыляет по снегу, — чтобы это знать! Но по мне, логово должно быть подальше отсюда. Ни одно животное не охотится рядом со своей норой. — Это не животные, — хмурится Сэм. — Не настоящие, я имею в виду. — Если уж люди — животные, — хмыкает Бобби, — то и ругару тоже. Сэм не слушает. — Наверху, — медленно говорит — и с каждым словом чуточку распрямляется, расправляет плечи. — Лавины идут вниз, и мы искали внизу. И не нашли. Но не искали наверху. А логово должно быть там — там безопаснее в смысле лавин. Бобби не сказал бы, что глаза Сэма начинают как-то нехорошо сверкать, — они и прежде горели маниакально. *** Это вылезает из-под руки маленького. Блестит. Видел такое раньше издалека. Совсем мелкое — и жрет светлого мохнатого, рычит. А маленький не отнимает. Почему? Боится? Оно может напасть? Он придвигается, хочет отнять кусок мохнатого сам. А маленький кричит большим голосом, машет рукой и кричит. И на руке что-то. След! Яркий. Он садится и смотрит, не приближаясь. Понял он, понял: то мелкое яркое, меняющееся — опасно, сильно кусает. Потому и не дают трогать. С тех пор, как ушла Та-что-кормит, никто не защищал его от опасного. Ему опять странно. Потом делается тепло. *** Дин трясет кистью руки, сует пальцы в рот. Сплевывает, качает головой и ухмыляется: угораздило, блин! Будешь смеяться, Сэмми: хотел ведь только изобразить, будто обжегся, чтобы Кинг-Конг не лез к огню, — а сам по правде, под пеплом гореть продолжало... Что, интересно? Не дрова же этот дылда запасал и не каменный уголь! Разве что… старые кости? О, да здесь их еще много! От костра с головой макает в жар, потом снова кидает в холод. В краткий миг, когда липкая духота отступает, а озноб еще не слишком силен, Дин сознает, что отнюдь не в порядке. Но он, определенно, не умирает. Может и вырубиться, но потом точно очнется. И Сэм точно ищет его — возможно, поставил на уши весь курорт. Сэм замечательно умеет ставить окружающих на уши, уж Дин-то знает! Дин пока не видит способа дать о себе знать, но обязательно отыщет. Все будет в порядке. Он придвигается к сходящему на нет огню и поглядывает через плечо на обитателя пещеры. — Иди греться, только не трогай костер, — говорит строго. Похлопывает по земле рядом с собой и снова машинально трясет рукой — больно. Боль от ожога совсем еще свежая, и то, как быстро она притупляется, говорит о его состоянии больше, чем жар. Дину срочно нужен отдых. И питье. Хотя в отсутствие нормальной воды он готов обойтись и снегом с золой. Жаль, что в пещере снега нет и что выход перекрыт. Но он выберется. Должен же Кинг-Конг иногда отлучаться, верно? Дин дождется и улизнет. А пока полежит. Совсем немного. *** — Ужинать, — бурчит опять Бобби, но Сэм не двигается с места. Стоит себе спиной к домику и пялится на горы. Тьма давно уже легла на их вершины и понемногу стекает вниз, но Сэм смотрит словно сквозь, будто она не является препятствием. Бобби откашливается в попытке привлечь его внимание. — Пойдем, — просит. — Уже ничего не видно. Не говорит, что Сэм целый день на ногах и обшарил чудовищные кручи, на которые Бобби и смотреть-то было страшновато. Потому что — толку-то об этом говорить? И вдруг Сэм хватает его за руку. — Что это? Там, наверху? "Там" Бобби не по глазам, как ни щурься, но все-таки похоже, будто во тьме что-то есть. Проступает, как если бы там было немного светлее. А может, им просто чудится от усталости. Бобби совсем уже было решает попросить отпустить его руку, чтобы сходить за биноклем, когда и сам различает яркую блестку. Мелькнувший свет! — Дин, — выдыхает Сэм и рвется туда. И теперь уже Бобби вцепляется в него мертвой хваткой. — Веревку! Ледоруб и фонарь! — орет. Про оружие не напоминает. Не конспирации ради — Сэм за все это время ни разу не выходил пустым. Может, Сэму и не до ругару было, но охотник — всегда охотник. *** Он понимает, зачем это вот блестящее. Есть же яркие, которые быстро ползут прямо по прозрачному и больно кусают, но их нарочно ищут, чтоб вкусное забрать. И это блестящее нарочно держат, пусть и кусается. Потому что от такого видно и тепло. Маленький спит. Или не совсем, но близко. Темные пятна скачут по нему, как быстрые мелкие кусаки. Он удивляется, как только они не будят. Но не будят. Маленький спит тяжелым, мутным сном. Когда блестящий зверь начинает уменьшаться, он подталкивает в блестящую пасть то, что давал маленький. Того старого, что сам он не смог разгрызть давно-давно, не жалко. А блестящий зверь это жрет — хрустит, и урчит, и тянется вверх. Ему нравятся эти звуки, и он подгребает к блестящему больше того, что не догрыз. *** Дину снится не ад, но и не мир людей: духота давит горло, жмет на грудь, выжигает воздух вокруг. Еще снится, будто не спит он: глаза открыты и смотрят на повисшее наверху — не плоский потолок и даже не купол, а словно бы дикий камень, свод пещеры или огромной норы. По камням над головой мечутся пятна тьмы, прячутся в щели, шарахаются от выступов. От этих прыжков мутит. Еще, снится Дину, позади него сидит кто-то — он-то и заставляет пятна скакать. Но повернуться и взглянуть, кто там, не выходит — сон-то оказывается кошмаром. Зато краем глаза Дин видит чернильное пятно сбоку. Откуда тянет холодом — безвоздушным, как жара, но хотя бы не затемняющим рассудок. И там, в холоде, что-то движется со знакомым металлическим щелчком. Дин рвется сесть — плевать, что не может, это его сон и должен ему подчиняться! И, садясь, видит: из холода вышагивает Сэм. У Сэма в руках — ружье с серебряными пулями, а смотрит он еще и пострашнее, чем ружье. И тот за спиной — Кинг-Конг, вспоминает Дин, — рычит. Тихонько пока. — Сэм! — орет Дин и поднимается, сам не зная как, вскакивает прямо. — Опусти ружье! Он меня вытащил. А ты не подходи к моему брату, слышишь? Нельзя! Орет так громко, что понимает: не снится ему. Сэм здесь — добрался, выследил. Пришел. Дин делает шаг Сэму навстречу, и нога, конечно же, подводит его. Сэм успевает подхватить. *** Уходят, а он не мешает — ясно же, нельзя. Они пахнут одинаково, смотрят одинаково, одинаково ворчат — маленький, которого он нашел и принес, и этот другой. Этот тоже маленький, но еще больше. И свой первому. Теперь с тем будет хорошо. И вот уходят, а он не смотрит — занят. Дает блестящему еще еды для урчания и тепла. А сам тут же тоже идет — вдоль их следа, но выше. Низачем, просто вдруг что… А если постарается, его никто не увидит. Ни оба маленьких, ни хоть кто. Ни даже тот испорченный, что выскакивает на них из-за камня-клыка — и падает, когда второй маленький раз, и еще, и еще, и еще поднимает ту штуку, которую первый в жилище использовать запретил. Штука гремит, гремит и гремит; испорченный падает! И пятна вокруг, и пахнет тем, что внутри. Штука тоже опасна? Маленький и тогда его защитил? В испорченном все криво, но силы — как в десятке светлых мохнатых. Снова вскакивает! И быстрый — трудно догнать, даже ему бы трудно. Но второй маленький бежит, и штука снова гремит и гремит. И у испорченного вдруг дыра в груди. Тогда падает насовсем. — Дин! — зовет маленький со штукой, возвращаясь. Первый маленький сидит в снегу — а позади, прямо из-за спины выглядывает второй испорченный! Он прыгает сверху и ломает испорченному шею. *** Бобби едет первым — Дин сам так предложил, как бы Детке ни казалось обидным глотать снег из-под колес. Дин потом извинится, да она, наверно, и так простит. Она умница. На повороте, с которого открывается вид на памятные вершины, Дин притормаживает и бросает взгляд в окно. Ну, и на Сэма. Тот словно тоже горами любуется, но ухо у него багровеет. И лицо заметно краснеет, когда Сэм заставляет себя повернуться и говорит: — Прости. — Хватит! — взрывается Дин. — Неделю назад ведь обсудили: ты не виноват! Никто не знал, что их двое! Повезло, что они не напали на тебя раньше, еще на подходе к пещере! Сэм ежится. Но смотрит упрямо, словно и не было этой недели, а все только что случилось. — Я не должен был отходить от тебя! — повторяет в сотый раз. — Не должен был гнаться за ругару. — Я был в безопасности! — в сотый раз огрызается Дин. Подумав, добавляет: — Хорошо, мы оба думали, что я в безопасности. Но так и оказалось. — Придурок, откуда мне было знать, что йети станет тебя защищать! — кричит Сэм. Кричит, пользуясь отсутствием Бобби, при котором орать "Я идиот!" после криков "Ты идиот!" было бы совсем уж дурацки. Тем более, что Бобби их обоих "идиотами" припечатал сразу же. — Неоткуда! Кто вообще хоть раз слышал, чтобы йети защищали людей, а? Значит, нельзя мне было отходить! — Хочешь сказать, ты в меня не веришь? — хмыкает Дин. — Ладно, для охоты я был не в лучшей форме, но ты-то знаешь, что я всегда — само очарование. Легко завожу друзей! Глаза его смеются. — Я тебя прибью когда-нибудь! — закипает Сэм. — Ну-ну, я постараюсь не злить тебя вдали от этих мест! — расцветает Дин. — А вообще — Кинг-Конг был крут. Даже жаль, что он не может поездить с нами! Сэм фыркает, представив это. И Дин, поймав его ухмылку, жмет на газ. fin