Нет, вовсе не опасны

Когда Ньют, прихрамывая, пришел кормить Тодда, тот грустил, прячась под корягой на дне небольшого озерца в своем вольере. — Привет. — Ньют поставил ведро с кусками мяса на песок и опустил ладонь в воду, пропуская кончик одного из щупалец между пальцев. — Я не злюсь, иди сюда. Тодд подполз ближе и посмотрел на него своими большими печальными глазами. Ньют погладил его по голове (тела, как такового, у него не было) и пощекотал за «ухом». Функционально это был один из двух плавников, но из-за расположения по бокам от глаз, треугольной формы и персикового цвета они настолько напоминали уши, как у кошки или поросенка, что Ньют привык их называть именно так. Тодд весело забурлил и коснулся в ответ его щеки одним из своих длинных розовых тентаклей, обычно приятно шероховатых и теплых, сейчас же мокрых и скользких. — Ну, все не так плохо, я не в обиде, да и ты, мне кажется, тоже, — улыбнулся Ньют, опуская ведро с лакомством в воду. Явно голодный после прошедшей ночи, Тодд накинулся на мясо, отрывая куски клювом и перемалывая их своими крепкими челюстями. — Нравится? — спросил Ньют, не рискуя трогать Тодда в такой момент и радуясь, что брачный ритуал тридцатишестиногов (надо же было Ньюту как-то назвать этот вид) не включает в себя покусывания или удушение: Ньют и так еле-еле свел синяки этим утром. Тодд в ответ постучал его по колену «рукой» — одним из десятка самых коротких щупалец, — что было одним из жестов, обозначающих расположение. Он не был известным человечеству магическим существом. Впрочем, это не было проблемой, Ньют часто находил в местах магических аномалий животных, до этого никому не известных. Плохо было другое: Тодд был разумен, пусть и не очень умен, но он явно распознавал речь, у него был характер, эмоции, желания, предпочтения. Он отвечал на простые вопросы, делая знаки и рисуя щупальцами на песке, иногда что-то напевал, точнее, издавал клювом звуки, которые можно было бы назвать мелодичными, и даже «танцевал»: покачивался вперед-назад и влево-вправо, приподнявшись на «руках» в такт песне. Он жил в чемодане уже несколько лет и совершенно не доставлял проблем: Ньюту было несложно приносить ему еду, время от времени составлять компанию и зачаровывать для него музыкальные инструменты. На крайний случай годилось и радио: Тодд любил музыку без изысков. Все это очень забавляло Ньюта, и когда ему было грустно или скучно, он шел к Тодду: тот, в отличие от большинства людей, искренне радовался его приходу, напрашивался на ласку, приносил ему красивые ракушки, которые сам Ньют для него и наколдовывал, смешно шевелил ушами и на удивление быстро для своих габаритов передвигался. Одно печалило Ньюта: он не смог ни поймать сородича Тодда, мелькнувшего пару раз в озере, а потом и в кустах около его пещеры, ни убедить того вернуться назад. Теперь Тодд был вынужден неизвестно сколько времени провести в одиночестве и, судя по агрессивности местных аборигенов, мог и вовсе остаться единственным из своего вида. Может быть, кроме разве что гигантского хогвартского кальмара, если тридцатишестиноги сильно растут с возрастом — пока Тодд, если не учитывать тентакли, был Ньюту по пояс, но понемногу увеличивался в размерах. Однажды, когда Ньют в очередной раз пришел к нему, чтобы накормить, его нигде не оказалось. Такое бывало и раньше, он умел прятаться: африканское племя пигмеев не подозревало о таком соседстве, хотя в двух шагах от их поселения Ньют и нашел Тодда. Тот истекал кровью недалеко от своего разоренного гнезда, устроенного в уютной пещере рядом с озером. До сих пор было непонятно, какое животное и как умудрилось совладать с существом, оснащенном более чем тремя десятками сильных тентаклей, длиной от пяти до десяти футов — Ньют ставил на человека, животные на такое не были способны. Если бы не вовремя подоспевшая помощь, тогда еще безымянный тридцатишестиног точно бы скончался от нанесенных ему ран. В вольере поддерживался теплый климат, и Ньют, ожидая, пока Тодд покинет свое убежище, раскинулся на траве в паре шагов от воды и даже задремал, когда его ноги что-то коснулось. Приоткрыв один глаз, он понял, что это щупальце, с непривычным утолщением на конце. Тодд был достаточно тактильным существом, но за почти полгода, что прожил в вольере, никому не навредил, он даже мясо редко ел, обычно ограничиваясь фруктами. Именно поэтому Ньют позволил себя трогать, нежась в лучах волшебного солнца. Поглаживания тем временем становились все настойчивее, Ньют даже сел и, поймав кончик тентакля, дотрагивающегося до него, убрал щупальце от своего бедра. Тодд придвинулся к нему немного ближе, защелкал клювом, дернул кожистым «ухом» и боднул его плечо, предлагая потрепать себя по голове, что Ньют и сделал. Стоило только ему убрать руку и откинуться на траву, как он снова почувствовал прикосновение, на этот раз уже к голой коже под штаниной. Второе щупальце медленно приподняло полу рубашки и скользнуло по животу над кромкой брюк. Первой реакцией был страх. Ньют сглотнул испуганно, размышляя о том, что Тодд со своими тремя дюжинами длинных мускульных тентаклей наверняка сильнее и, похоже, принимает его за самку. Палочка же осталась в каморке: он настолько привык, что в чемодане безопасно, что не всегда носил ее с собой. Эта беспечность сейчас выходила ему боком. Щупальца Тодда тем временем трогали уже везде: одно поглаживало шею, второе мочку уха, третье обвило руку, четвертое — бедро, подбираясь к паху. Ньют пристально посмотрел на Тодда и четко произнес: — Нет. Я не хочу. Отпусти меня. Тодд замер, уставившись на него своими огромными глазами — от его застывшего стеклянного взгляда Ньюту захотелось поежиться, — и медленно, но настойчиво протянул щупальце к его паху, где возбужденный член уже натягивал брюки. Мысленно Ньют застонал. Он ненавидел эту свою реакцию на опасность: чем больше шансов было погибнуть, тем больше его заводило происходящее вокруг. Он не привык верить своим глазам: милый Тодд, похожий на карикатурного осьминожка, только больше размером, вполне тянул на довольно высокий класс опасности. И, будь тот простым животным, Ньют бы без труда освободился, но Тодд был разумен и понимал, что совокупления тут жаждет не он один. — Да, это меня возбуждает, — согласился Ньют, не видя оснований отрицать очевидное, — но я не хочу, ты не моего вида! — так же твердо закончил он. — Ты должен меня отпустить. Тодд проигнорировал приказной тон, все больше и больше оплетая Ньюта своими тентаклями и приподнимая его в воздух. Одно из щупалец щекотало сосок, еще одно гладило чувствительное местечко на шее, а третье проникло за пояс брюк сзади, прошлось между ягодиц и стало поглаживать за мошонкой, от чего Ньют возбудился еще больше и даже не смог сдержать стон. Затрещала одежда. Рубашка, истончившаяся от множества чистящих заклинаний, и старенькие брюки стали расходиться по швам. Первыми не выдержали пуговицы: некоторые из них оторвались и покатились по песку и траве, некоторые просто расстегнулись. Странно набухший кончик тентакля мазнул чем-то вязким и скользким по щеке и губам, двинувшись после этого ниже. Ньют машинально облизал губы. Вкус был странным, сладко-соленым, но не противным. Когда щупальце обернулось несколькими кольцами вокруг члена Ньюта и начало неторопливо двигаться, то ослабляя хватку, то сжимаясь туже, он уже стонал в голос, не переставая. Тодд не пытался проникнуть ни в одно из отверстий в теле Ньюта, хотя у него были и очень узкие щупальца, которые бы поместились куда угодно, и широкие, некоторые из которых сейчас еще увеличились в размерах на кончиках, в которых собралась та самая сладковатая жидкость. Несмотря на то, что Тодд пока только доставлял ему удовольствие, Ньют попытался вырваться, понимая, что так не может продолжаться, ведь концепция размножения была в том, что семя следовало поместить внутрь самки. И интуиция Ньюта не подвела: погладив по щеке, Тодд уже целенаправленно провел по его губам, недвусмысленно намекая, чтобы он открыл рот. Тем временем с телом Ньюта творилось что-то невообразимое: щупальца окончательно порвали на нем одежду и оплели его, поглаживая, чуть надавливая, скользя по коже за счет выступающей на кончиках субстанции. Кружилась голова, и все тело горело. Член стоял, как каменный, и постоянные касания и движение колец по нему только делали его тверже. Одно движение, второе, осторожные поглаживания мошонки и за ней — и Ньют выгнулся в крике, выплескиваясь себе на живот, на Тодда, на траву под ними. Будто поняв, что Ньюту теперь неприятно, Тодд расслабил кольца щупалец, баюкая его в своих объятьях и едва прикасаясь. — Может, ты — самка? — поинтересовался Ньют и тут же наткнулся на недовольный взгляд круглых, как блюдца, чернильно-черных глаз Тодда. Возбуждение вернулось почти сразу, из чего Ньют сделал вывод, что в секрете, который он слизнул, содержится афродизиак. В паху собирался жар, и секса хотелось все больше и больше. Тодд настойчиво гладил по губам, но, хоть и мог словить момент, когда Ньют стонал и кричал, не пробовал толкнуться внутрь. — Ты разрешения просишь, что ли, — выдохнул Ньют, извиваясь от возбуждения. Его в ответ погладили по щеке. — Ебаный Парацельс, — только и смог протянуть он. Желание охватило его, сознание начало уплывать, растворившись в жажде ощутить что-то в себе. Что-то большое, растягивающее так, чтобы дух захватывало, чтобы силы оставались только на то, чтобы вскрикивать, когда это нечто будет таранить простату. Рассмеявшись, Ньют словил губами головку безумно походившего сейчас на пенис тентакля и, обведя ее языком, пощекотал щелку на кончике. Если закрыть глаза, можно было представить, что это не существо с многофутовыми тентаклями его сейчас имеет в рот, а шикарный длинный и толстый член. Когда долбящий его нёбо тентакль выстрелил порцией густой жидкости, которая, хоть Ньют и старался глотать, попросту не уместилась во рту и потекла по подбородку, он кончил второй раз. И его оргазм длился и длился, проходя судорогой по всему телу и перехватывая дыхание. Через несколько минут, казавшихся вечностью, Ньют обмяк и повис в воздухе, удерживаемый только щупальцами. Когда одно из них прошлось между ягодиц и мягко проникло внутрь, у него даже не хватило сил хоть как-то сопротивляться этому. Наоборот, он тихонько застонал, ощущая, как узкое упругое щупальце двигается вперед и назад, будто дразня. А потом застонал громче, чувствуя, что к одному щупальцу присоединилось и второе, а потом и третье. Что-то потекло по внутренней стороне бедер, а тентакли внутри стали двигаться активнее, будто Тодд понимал, что со смазкой шансы навредить гораздо ниже. Погладив одно из щупалец с его руку толщиной, Ньют с трудом повернул голову, чтобы посмотреть на его обладателя: — Хочу вот этот. Если у Ньюта и были сомнения в разумности Тодда, то последовавшие за этим события развеяли их в пух и прах: заласкав его чуть ли не до потери сознания и полной расслабленности, Тодд наконец-то извлек все те щупальца, которыми он имел его до этого, растягивая до легкой боли, и стал проникать внутрь тем самым, выбранным Ньютом, тентаклем. Ньют кричал, настолько это было прекрасно. Таких ощущений он еще ни разу не испытывал. Вдобавок к тому щупальцy, на которое Ньют насаживался, раз за разом массируя простату, его имели везде, где только можно было придумать: проникали в рот, толкались в подмышки, между бедер, одно щупальце даже терлось об ухо. В какой-то момент он оказался полностью покрытым светлой густой жидкостью, пахнущей резко, мускусно и непривычно, и это безумно заводило. Тодд давно поставил его на землю, и Ньют, прогнувшись в спине и вскрикивая от особенно сильных толчков, отдавался так страстно и с таким жаром, с которым не отдавался никогда и никому. Впоследствии одно воспоминание о той ночи вызывало у него твердокаменный стояк, а на тентакли Тодда он не мог спокойно смотреть минимум несколько месяцев. Очнувшись на следующий день, Ньют, как мог, отмылся в озерце и, так и не найдя Тодда, ушел одеваться, пить перечное зелье (ночи, несмотря на зачарованный климат, были прохладными), сводить синяки и писать статью «Брачные повадки разумных ушастых тридцатишестиногов», которую никто и никогда не увидит. *** — Послушай, приятель, — Ньют, жмурясь от воспоминаний и легкой приятной боли в мышцах, дождался, когда Тодд доест принесенное ему мясо, и ласково погладил его по голове, отчего тот замурлыкал, как большой кот. — Тебе точно не надо чаще? Тодд приподнялся на тентаклях и потерся «ухом» о центр его ладони. Выглядел он при этом виновато. — Ну ладно, рад, что ты не прячешься от меня, как обычно, — улыбнулся Ньют и с тихим стоном поднялся на ноги. — Не скучай, я еще зайду! *** Ньют никому не рассказывал об этой своей маленькой тайне. Каждые полгода, когда Тодд начинал проявлять беспокойство и становился все более и более тактильным, Ньют принимал укрепляющее зелье и, оставив одежду у ограды вольера, обнаженным шел навстречу самому горячему и страстному сексу в своей жизни.