Поговорим?

Воспользовавшись тем, что Криденс его не заметил, Ньют позволил себе немного понаблюдать. Яркие искусанные губы, частое дыхание, заалевшие уши и скулы, пальцы, то и дело сжимающие прутья ограды вольера до треска, — Криденс что-то или кого-то рассматривал, и это, судя по внушительному бугру на брюках, заводило его до крайности. Кажется, он только невероятным усилием воли сдерживался, чтобы не начать мастурбировать прямо там, где стоял. Его возбуждение было так велико и невыносимо, что он непроизвольно двигал бедрами в поисках трения и тихонько жалобно стонал от невозможности получить облегчение. Заинтересовавшись, Ньют всмотрелся вдаль, надеясь узнать, что же настолько увлекло его стеснительного гостя. Это были тридцатишестиноги. Когда-то Ньют подобрал одного из них, раненого и истекающего кровью, второй же успел сбежать. Снова и снова они возвращались в место первой встречи, и вторую особь тоже удалось поймать, как бы не претили Ньюту силовые способы решения таких проблем. Он предпочитал убеждать и покорять, чем пленять, но другого выхода не было. Потом в дело включился Тодд, первый ушастый тридцатишестиног, который очень привязался к Ньюту. Тодд уговорил собрата (или сосестру, сложно было разобраться) остаться, и теперь у того жили два, по-видимому, последних представителя этого вида. Они выглядели настолько идентично, что их можно было отличить разве что по немного различающейся окраске кожи вокруг глаз. Ньют надеялся, что тридцатишестиноги способны размножаться, и первых несколько месяцев очень боялся, что они не пожелают спариваться: те однозначно были разумны и обладали свободой воли. К тому же, второй тридцатишестиног окатил его презрением при попытке подобрать для него женское имя (а по мнению Ньюта, имя “Аманда” тому очень подходило!), и отзывался на Дирка. Впрочем, это не означало, что они не смогут принести потомства. И, когда наступило время первого их совместного гона, Ньют облегчённо выдохнул, радуясь тому, что Тодд нашёл равного себе, но немного огорчился, хотя причину этого он не открыл бы никому... Огромные и не очень агрессивные в своем обычном состоянии, раз в полгода тридцатишестиноги вступали в брачный, как назвал его Ньют, период — и каждая случка превращалась в борьбу. Даже не случка, это был страстный, выверенный до последнего движения танец, невообразимо эффектный для стороннего зрителя. Очень юркие, несмотря на размеры, даже на суше, в воде они становились просто молниеносно быстрыми при необходимости, но их танец всегда был немного ленивым и чуть замедленным: скользили друг о друга тентакли, перевиваясь между собой, сплетаясь в клубок, Тодд с Дирком периодически расходились в стороны, чтобы снова мучительно медленно подбираться друг к другу щупальцами, будто заигрывая. В воде крутились водоворотами разноцветные чернила, тридцатишестиноги, словно выжидая, кружили один напротив другого, и к их озерцу не стоило подходить близко: в период гона те выделяли настолько мощные афродизиаки, что невозможно было устоять ни одному живому организму. В брачный период тридцатишестиногов большинство животных в округе тоже становились невероятно игривыми, и Ньют винил в этом выделяемые вещества, но не возражал: действие было на удивление мягким и вреда никому не наносило. Брачный танец тридцатишестиногов был поистине грандиозным зрелищем. Когда-то, увидев его впервые, даже привыкший ко всему Ньют был впечатлен силой, страстью, но при этом нежностью и стараниями сделать все как можно аккуратнее. От Тодда и Дирка просто невозможно было оторвать глаз, настолько они были яркими, красивыми и завораживающими: щупальца, набухшие на концах, проникающие в обычно незаметные отверстия и растягивающие их, распускающиеся диковинными цветами в воде струи светлой жидкости, щелкающие подобием клювов и издающие волнующие душу трели тридцатишестиноги. Это не было эротично, нет, но однозначно стоило того, чтобы посмотреть. Ньют, видевший все это уже несколько раз, и тот не остался равнодушным. Понятно было, что для не имевшего такого опыта Криденсa , увиденное стало одновременно шокирующим и оглушительно возбуждающим за счет большой концентрации афродизиаков в воздухе. Ньют хотел было пояснить, что это желание наносное, ненастоящее, но, взглянув на Криденса, передумал. Когда тот не знал, что за ним наблюдают, он будто становился другим человеком: выпрямлялся, расправлял плечи и, хотя происходящее его явно смущало, ни на секунду не отрывал взгляда от открывавшейся перед ним картины. Он смотрел прямо и с любопытством, обычно им тщательно скрываемым. Как бы Ньют хотел, чтобы тот был таким всегда! Чтобы можно было бы подойти сзади и, прижав Криденса к зачарованному частоколу, приникнуть губами к его шее, легонько покусывая и одновременно запуская руки под легкую рубашку. Пройтись по бокам с легким нажимом, накрыть ладонью возбужденный член пока через ткань брюк и чуть сжать его, вызывая стон. Легко было представить, как Криденс в ответ бы выгнулся, приник к Ньюту, потерся о его пах ягодицами… Или же можно бы было повалить его на траву, рывком стащить брюки и трахнуть, жестко и без нежностей, чувствуя, как Криденсу все это нравится, как он подмахивает, как подставляет шею под поцелуи-укусы, как разводит шире ноги и просит еще… Что бы Ньют не представлял, это были не более чем фантазии. Реальность же была совсем иной: хоть Криденс и повзрослел, пережив многое, с чем и более взрослые и опытные люди не справляются, эта сторона жизни до сих пор так и оставалась тайной за семью печатями. Приди Ньюту в голову такая мысль, он бы без труда смог убедить Криденса позволить взять себя, и ему, может быть, даже понравилось, но это было бы невероятно неправильным решением. Криденсу требовалась длительная реабилитация и время, чтобы осознать, в чем была вина Гриндельвальда и чего же он на самом деле хочет. Пока, хоть и прошло достаточно времени, Криденс еще не был готов, и это даже радовало Ньюта: у него не было ни одного шанса на то, чтобы последовать своим темным желаниям. Увлекшись размышлениями и наблюдением за чертовски привлекательным в этот момент юношей, Ньют забыл про осторожность. Хватило одной ветки, хрустнувшей под ногой, чтобы Криденс чуть ли не подпрыгнул испуганно, вскинулся и оглянулся, при этом выглядел так, будто готов в любую секунду сорваться с места. Длилось это буквально две секунды, потом он чуть расслабился и даже немного улыбнулся Ньюту, бросив короткий взгляд из-под ресниц. От неприкрытого желания в этом взгляде стало не по себе и сладко заныло в паху. А когда Криденс непроизвольно облизал неестественно яркие губы, Ньют вообще забыл, как дышать. — Пожалуй, я оставлю тебя с твоей небольшой, — еще какой большой, насколько он мог судить, — проблемой… наедине, — еле выдавил из себя Ньют. Возбужденный, смущенный, раскрасневшийся Криденс был настолько соблазнительным, что, задержись он еще на несколько минут, они могли бы повторить за тридцатишестиногами, причем с не меньшей страстью. — Зачем? — нахмурился Криденс непонимающе, отворачиваясь. — Думаю, чтобы ты мог... уединиться. — Последнее время Ньют значительно поднаторел в выражении своих мыслей наиболее цензурным образом, хотя со своими зверями он обычно слов не подбирал, но Криденс неизменно заливался краской от малейшей грубости, однако ни разу еще не возмутился. Блестящие глаза и упрямо поджатые губы говорили о том, что на самом деле тому нравятся непристойности из уст друга, но он не хочет в этом признаваться. — Я и не собирался. — Ньюту пришлось напрячь слух, чтобы услышать ответ Криденса, настолько тих тот был. — Почему? — вырвалось у него, прежде чем он обдумал сказанное. Совершенно глупейший вопрос, и так понятно, что парню засрали мозги всякими “греховно” и “не следует”, которые в первые дни их общения сыпались из того как из рога изобилия. — Можешь не отвечать, — поспешил добавить Ньют, стремясь свести неудобную ситуацию на нет. — Акт любви следует совершать только тогда, когда от него может быть потомство, — упрямо заявил Криденс, кого-то цитируя. — Как у них, — он кивнул на Тодда с Дирком. Ньют чуть не рассмеялся, понимая, что Криденс попросту завидует животным, ведь у них есть то, чего у него нет и чего, судя по неспадающей эрекции, тому невероятно хочется. О том, что потомства у этой пары после первых двух брачных периодов не было, Ньют говорить не стал. — Послушай, мы же разговаривали с тобой об этом. — Ньют похлопал его по плечу и прислонился спиной к ограде, надеясь, что рубашка навыпуск и мешковатые брюки достаточно скрывают его собственный стояк, и ушастые тут были не при чем. — Ты же согласился, что делать приятное один одному, если люди любят друг друга, не греховно. Так чем хуже делать приятное себе? — Наверное, ничем, — растерялся Криденс, бросая на него беспомощный взгляд. — Я просто никогда… — Я понял, — ободряюще улыбнувшись, перебил его Ньют. Он уже хотел покинуть Криденса, надеясь, что тот прислушается к его совету, когда услышал тихое “не уходи”. Обернувшись, он вопросительно поднял бровь, не понимая, что же они могут еще обсудить в этой ситуации. — Покажи. — Ньют не был уверен: кажется, это был неуклюжий, по-криденсовски неловкий, почти незаметный незнающему человеку, но флирт. — Если это не греховно, я… хотел бы… посмотреть. Несмотря на паузы и полыхающие красным уши, смотрел Криденс с вызовом, с такой похотью, что попросту подкашивались ноги и кружилась голова. — Хммм, — Ньют сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, уговаривая себя, что сейчас повалить того на траву будет не самым лучшим выходом. — Не греховно, но интимно. Думаю, ты вполне в состоянии разобраться в… процессе, без меня. — Прости, — Криденс выглядел сконфуженным. — Мне просто показалось, — он сделал шаг в сторону Ньюта, который застыл, не зная, чего и ждать от этого обновленного Криденса, который может, пусть и смущаясь, но говорить о своих желаниях, — что тебе этого тоже хочется. Он был прав: хотелось безумно. Так уж получилось, что Ньют оказался запертым в чертогах своего чемодана. Да, он выходил на улицу, но под неизменной маскировкой: Гриндельвальд вырвался на свободу и явно жаждал мести. Ньют со своим чемоданом, который, из-за чар расширения пространства, нельзя было трансфигурировать или каким-либо образом модифицировать при помощи магии, был достаточно заметен, чтобы на него обращали внимание. С другой стороны, Ньют не рисковал оставлять чемодан надолго даже в безопасном месте, поэтому с интимной стороной жизни пришлось повременить. Криденс же, и без того высокий и, стоило признать, привлекательный, чуть огрубел от постоянного физического труда, и, убрав со своего лица вечное выражение обиженного ребенка, превратился в очень сексуального и притягательного юношу, без малого мужчину. Криденс сделал шаг вперед и, совершенно неожиданно, уверенно, будто делал это десятки раз, притянул Ньюта в свои объятья. Крепко прижавшись, он двинул бедрами, давая ощутить свое собственное возбуждение и чувствуя ответное возбуждение Ньюта, который пытался осмыслить, что же сейчас происходит. Криденс тем временем повернул их так, чтобы зажать Ньюта между собой и частоколом, и забрался ладонями под рубашку. — Знаешь, иногда мне снятся сны, — прошептал он, не прерывая своего занятия, — мне потом стыдно смотреть тебе в глаза, но в этих снах ты очень любишь, когда я делаю вот так, — и он чуть сжал соски Ньюта, наблюдая за его реакцией. — И вот так, — он оттянул зубами мочку уха и прихватил ее губами, чуть посасывая. — А еще так, — оставив в покое соски, он огладил живот, скользнул на спину и, просунув пальцы за пояс брюк, сжал в ладонях ягодицы. Ньют от этого выгнулся и прикусил губу, чтоб не застонать. Нужно было найти в себе силы и остановить Криденса. Но все это произошло так неожиданно, и настолько расходилось со всеми его предыдущими действиями, и было так горячо, что единственное, что Ньют мог сделать в такой ситуации, это беспомощно прикрыть глаза, прижимаясь к сильному телу рядом. — А тебе снилось, как я прихожу к тебе и предлагаю себя? — шепнул Криденс, проводя языком по его шее. — Ты представлял, как призывно приподнимаю задницу, выставив напоказ свою узкую девственную дырку? Как прошу тебя поиметь меня? Скажи мне, представлял? — Да, — выдохнул Ньют. Он не был затворником, и секс в его жизни присутствовал во всевозможных формах: ему не чужды были эксперименты. Во всех его фантазиях Криденс смущался и зажимался, и Ньюту приходилось прикладывать множество усилий, чтобы раскрепостить его достаточно и не превратить удовольствие в изнасилование. Однако, глядя сейчас на этого нового, открытого и распаленного наблюдениями за тридцатишестиногами Криденса, он с легкостью мог представить себе их страстный, огненно-горячий, полный страсти секс, причем впервые представлял себя в пассивной позиции. У Ньюта целую вечность не было подобного, а у Криденса большой член и совсем нет опыта, но это только заставляло хотеть его еще больше. Пальцы Криденса пробрались между ягодиц, и Ньют зашипел от неприятных ощущений от вторжения насухую в его тело. — Тшшш, прости, — сжав напоследок задницу, Криденс принялся расстегивать его брюки. — Надо… смазку, — еле выговорил Ньют, когда тот обхватил пальцами его возбужденный член. — Можно? — он потянулся к ширинке Криденса. Дождавшись кивка, он с трудом расстегнул пуговицы и, потянув вниз брюки и белье, залюбовался открывшейся ему картиной. Большой, без преувеличения огромный член, на удивление ровный и красивый. Он так и просился в рот, и Ньют не стал себе отказывать в этом желании. Опустившись на колени, он попытался обнять его губами, но потерпел неудачу. Решив найти потом соответствующее заклинание, Ньют оставил свою идею и сосредоточился на том, чтобы ласкать, целовать и облизывать все это великолепие: он еще никогда не видел подобного… у людей. Надолго Криденса не хватило, что было закономерно, если он в своей жизни даже ни разу не передернул. Семени было много, он кончал и кончал, и это было невероятно красиво: запрокинутая голова, закушенная губа, тихий стон, сокращающиеся мышцы на животе, превосходный член, так и не опавший, несмотря на недавний оргазм. Ньют сглотнул ту часть спермы, что попала ему на язык, облизнул губы, улыбнулся и вытер лицо собственной рубашкой. — Могу я? — казалось, к Криденсу вернулась его нерешительность. Он мягко потянул Ньюта на себя и с жаром поцеловал, не обращая внимания на то, что теперь они оба испачкались в сперме. Когда он отстранился, они переглянулись и, быстро скинув с себя остатки одежды, упали на траву. Ньют позволил Криденсу лечь сверху и потерся о него все еще возбужденным членом. — Хочу тебя, пожалуйста, — если бы губы Криденса не были совсем рядом с его ухом, Ньют в жизни бы не расслышал этой просьбы. — Ты меня порвешь, — простонал он, когда тот коленом раздвинул ему ноги и лёг между ними, головкой своего гиганта проходясь между ягодиц. — Мы же маги, — мотнул головой Криденс, обернув вокруг его члена ладонь и начиная надрачивать. — По крайней мере, ты. Есть же чары, наверное. — Ох, нет, — Ньют дернул бедрами вверх, вслед за рукой Криденса. — Маги не всесильны. — А я одно заклинание видел, для расслабления мышц, — Криденс перевернул его на живот и поцеловал в плечо. — Я его даже выучил. Это было безумством. У Криденса самые простые заклинания выходили совершенно не так, как должны были: Люмос поджигал все вокруг, Акцио могло проломить стену. Отдавать себя в руки волшебнику-недоучке было очень рискованно, но в голосе Криденса была такая уверенность, а в голове Ньюта такая блаженная пустота, что тот просто промычал что-то утвердительно, выпячивая задницу и раздвигая ноги. Криденс пробормотал заклинание неразборчиво, внутри будто полыхнуло огнем, и Ньют почувствовал, как приятно расслабилась вся половина тела ниже пояса. Мелькнула мысль, что Криденс вряд ли мог найти такое заклинание в их библиотеке, но тот уже прижался губами к чувствительному местечку чуть выше ягодиц, а потом повел языком от копчика к анусу, и все мысли снова пропали, оставив только удовольствие и желание ощутить член Криденса в себе. Как он дрожал, хватался за траву, скреб ногтями по земле, вскидывал бедра, стонал жалобно, вжимаясь задом в лицо Криденса, вылизывающего его неторопливо, но жадно, Ньют помнил слабо. Следующим в горячечном мареве своего возбуждения он почувствовал, как Криденс медленно входит в него, прижимая к траве. Ньют попытался двинуться, но в ответ его накрыло тяжелым телом, а в плечо впились достаточно острые, чтобы отвлечь укусом от болезненного проникновения, зубы. Ньют застыл, стараясь по максимуму расслабиться и немного приподнимая бедра для лучшего угла проникновения. Криденс рыкнул, вжимаясь в него пахом, и Ньют понял, что каким-то неведомым образом громадный член поместился в нем весь. Боясь даже дышать и ощущая себя настолько растянутым, каким не бывал никогда, Ньют сжал мышцы, насколько позволило заклинание и насладился беспомощным вскриком Криденса. Тот опирался руками по обе стороны от головы Ньюта, которому было видно, как пальцы свело судорогой от накатившего удовольствия. Попривыкнув, Ньют двинул бедрами, намекая на продолжение. Криденс уловил посыл и так же медленно двинулся немного назад. Потом снова толкнулся вперед и стал двигаться, будто покачиваясь, все больше набирая скорость и амплитуду. Вскоре он попросту вбивал Ньюта в землю, в какой-то момент схватив его за волосы и оттянув голову назад, заставляя выгнуться и проникая внутрь под таким углом, чтобы постоянно задевать внутри простату, заставляя того вскрикивать и сжиматься вокруг члена. Ньют кончил, так и не прикоснувшись к себе, хрипя от недостатка воздуха и содрогаясь от растягивающего его до красных кругов перед глазами огромного члена, проткнувшего, казалось, до самого горла. Криденс почти сразу последовал за ним, изливаясь внутрь с утробным рычанием. Дождавшись, когда Криденс упадет рядом, предварительно нежно поцеловав его в укушенное плечо, Ньют, борясь со слабостью и шатаясь, поднялся на четвереньки. По внутренним сторонам бедер текло, задницу жгло, а ноги все еще не хотели его держать, будучи под действием заклинания. Больше всего в жизни хотелось трансфигурировать из чего-нибудь одеяло и уснуть, прижавшись к горячему боку превосходного, стоило признать, любовника, но этого делать было нельзя. Ньют, с трудом собравшись, все же дополз до своей одежды и вынул палочку. Бросив на себя “Финиту”, он почувствовал, что теперь при необходимости сможет хотя бы встать на ноги. Криденс удовлетворенно потянулся и перевернулся на бок: — Я тебе не навредил? — спросил он с тревогой. Ньют покачал головой, грустно улыбнувшись. — Зачем ты это сделал? — спросил он, направляя на Криденса палочку. — Ревелио! — Ты же так и не ответил на вопрос, что в тебе нашел Дамблдор, — пожал тот плечами. Кончики его темных волос начали светлеть. — Теперь я вижу — что. — Ты не прав. — Ньюту стало неуютно под взглядом теперь уже разноцветных глаз, но надевать брюки он не рискнул, опасаясь выпускать Гриндельвальда из поля зрения. — Мы с профессором Дамблдором не были близки. Так близки. — Я в курсе, — Гриндельвальд, совершенно не стесняясь своей наготы, сел напротив, скрестив ноги и демонстрируя, что даже и не собирается искать свою палочку. Впрочем, это ничего не означало: наверняка при необходимости он мог призвать ее невербально. — Я пришел поговорить. Ньют весь подобрался, бешено соображая, что же делать в этой ситуации. Сердце колотилось, и хотелось позвать Тодда с Дирком, которые бы, несмотря на миролюбивый характер, моментально превратили Гриндельвальда в гору кровавых ошметков, но что-то подсказывало, что против одного из самых могущественных темных магов физическая сила — не выход. — За мальчика не беспокойся, он в этот момент сладко отдается тебе в своих сновидениях. Он мне тоже нужен, но, думаю, вы двое идете в комплекте, — Гриндельвальд блеснул белыми зубами в полуулыбке-полуоскале. — Что ж, Геллерт, — Ньют усилием воли постарался успокоиться и всем своим видом показать, что он считает себя "ровней" собеседнику. — Поговорим.