Весенний лес

Он явно не был самым удачливым парнем из всех. Бывают такие люди, которым действительно не везёт. И таких чаще всего не любят, при чём очень. А вот вам бы понравилось, если бы человек всё воспринимал с дурацкой виноватой улыбочкой? Брр. Таких людей часто сравнивают с амёбами. Вечно извиняющиеся, маленькие, раздражающие одним своим присутствием. И заметные, как ни странно. В плохом смысле. Август был как раз из таких людей. Если попросить любого из его знакомых вспомнить этого парня, в их голове однозначно возникнет примерно один и тот же образ: смотрящие в пол либо прикрытые глаза, неаккуратно заправленная в серые штаны рубашка, такого же цвета мятый пиджак, правая рука чешет затылок или перебирает волосы, а левая вместе с плечом немного приподнята. Светловолосый, с непонятным цветом глаз, розово-жёлтой кожей после лета и бледно-розовой к зиме. Август был Августом, и всё. Не думаю, что кто-то знал о нём что-то правдивое. Всё глупые факты и домыслы, придуманные злыми языками. Стервозные дурнушки всем рассказывали, что родители Августа им не интересуются и что он вообще из неблагополучной семьи, парни просто стебали. В открытую этого никто делать не мог: школа адекватная, дети в принципе нормальные, так что ни до драк, или чего хуже — избиений не доходило. Ничего сверх-нормального, ничего интересного. Но точно можно сказать что привлекло Стаса Ялового в Августе. Эту историю не забудет никто. Ни я, ни учителя, ни одноклассники. Даже школьные стены её помнят и не смогут стереть с себя. Она не слезет со штукатуркой и её не закрасят краской. Эта история о Стасе и Августе, история непонимания и недосказанности, и хоть в мире есть рассказчики лучше, но поведаю её я, потому что больше некому. *** Это был жаркий сентябрь 2013 года. Десятый класс, время отдыха и так званной «расслабухи». Наверное, прежде чем начинать саму историю, я расскажу немного о нашей школе. Она довольно маленькая, в ней с трудом набирается пятьсот детей, а в том памятном учебном году едва ли набиралось и это число. Само здание находится в дачном посёлке, но восемь лет назад школа заключила один интересный договор. Во всём нашем маленьком округе было единственное здание, что выделялось на фоне остальных — интернат. Интернат для детей, с различными заболеваниями крови: гемофилия, лейкемия, малокровие. Естественно, в первый год новичков гнобили страшно, но администрация смогла принять меры и ввела ультиматум: либо нормальное отношение, либо вон из школы. С каждым новым поколением правила воспринимались всё легче. Но не в нашей параллели. В том году, а-класс имел по праву звание самого худшего класса в школе. Наши «бэшники» и вполовину не могли сравниться с разбойниками «ашниками». Поэтому, на десятом году обучения классы решили перемешать. Сделали это внезапно для детей. Гул поднялся страшный: «Как это?» «В смысле?» «Мы против!». Но нас тут же успокоили, мешать решили лишь тех, кто нарушали спокойствие школы в целом. Так, в наш класс попали Травников, Лабунов и Ялов. В «а» остались Коваров и Никитин. Сказать о Стасе было можно многое: спортсмен, обеспеченная семья, лучший друг Никтина — главного хулигана школы. Но того, что произошло, от него не ожидал никто. *** Первого сентября утром все были на взводе. Перевод всего лишь трёх учеников кардинально менял обстановку в классе и это касалось даже меня, так что с утра пораньше народ уже гудел как улей, ожидая прибытия опаздывающих на линейку. — Простите, извините. Ой, я не хотел, — сквозь толпу к нашему классу продирался Август: неаккуратно завязанный галстук, растрепанные волосы и торчащая рубашка. На него тогда мало кто обратил внимание. Линейка началась. Учителя рассказывали о том, как не хотят прощаться с одиннадцатыми, дали слово президенту школы, а потом настала очередь стишков. Но стишки меньше всего интересовали наш класс, ведь в нашу сторону через всё пространство внутреннего двора шёл Травников. С длинными чёрными волосами с одной стороны и бритой головой с другой, пирсингом в ушах и носу, в тяжёлых чёрных сапогах, кожанке и белой с кричащей чёрной надписью и разводами футболке. Цепь свисала с таких же чёрных штанов, поблескивая на свету. Учителя возмущённо шушукались, а пятиклассник даже сбился со стишка, тут же его продолжив. Это был первый сюрприз нашего первого сентября. Линейка тогда закончилась, и мы пошли в класс, слушать наставления учителя. — Я очень рада вас видеть в этом новом учебном го… — договорить Неля Павловна не успела. В кабинет с диким воем ворвался Ялов, выбивая дверь, а за ним — Лабунов. — Сука, Ялов, вернул быстро! — орал двухметровый детина Лабунов. — Пошёл ты! Идёшь на улицу и покупаешь мне новую пачку, иначе твой телефон полетит в окно! — огрызался Стас, петляя между рядами. Учитель орала, класс перебывал в шоке. И вот, при очередном перепрыгивании Стаса случился казус. Точнее, Август. Не было дня в нашем классе дня, когда этот парень не ронял учебники, вещи, еду, что-угодно. Так и тогда. Извиняясь и мямля что-то, блондин полез доставать упавшую ручку. Как в замедленной съемке отображается летящий вперёд Стас и наклоняющийся Август. Ялов сбивает с ног блондина, который отлетает в другой конец класса и бьётся головой о край парты, брюнет падает рядом, и ударяется о металлическую ножку стола. — Бля, — удивлённо выдыхает Лабунов. А худшее начинается после, когда кто-то кричит, что у Августа кровь. Стас валяется в обмороке, Липов истекает кровью, девчонки орут, а учитель посылает пару детей в медпункт и позвонить в интернат. Я тогда держал и Августа вместе с остальными не боящимися крови, пока его перематывали. Примчавшиеся медики быстро забрали и Стаса, и Августа. — Это просто пиздец, — сказал с последней парты Травников, и это точно описывало наше первое сентября. Но мы тогда не знали, что будет дальше. Стас пришёл через день, с шишкой на голове и полным непониманием произошедшего. А вот Августа не было больше недели. Малокровие. В следующий вторник Липов как обычно утром сидел за своей исконной второй партой первого ряда. С ним не сидел никто, потому что класс и без этого был маленьким, восемнадцать человек всего. Но у нашего физика было другое мнение насчёт первых парт. — Травников, к Шлифовской на первую, быстро. И наушники вынь. Ялов, отсел от Фёдорова и сел, м, за вторую первого ряда, как раз поближе ко мне. Бледный и похудевший Август молча подвинулся к окну, слабо улыбнувшись Стасу. А тот завис, не спеша присаживаться. — С хрена ли ты улыбаешься? Ты, блять, чуть не сдох из-за меня и из-за своего идиотизма, — рявкнул Стас. — Ялов! Следи за языком в кабинете, — крикнул на него физик, стуча кулаком по столу — брюнет наконец уселся и начался урок. — Хватит шатать парту, — грубо кинул Августу его сосед. — Прости, я нечаянно, — виновато ответил блондин, смотря вниз и нервно теребя пальцы. — Хватит извиняться, бесишь, — Ялов говорил тихо, но его было отчётливо слышно. — Я не хотел, прости, больше не буду, — пожал плечами Август. Скрежет зубов Ялова услышал весь класс. А потом произошло следующее: — И теперь тоже извинишься? — Стас прорычал, вставая с места и скидывая учебники и тетради Липова на пол. — Ялов, к директору, живо! — крикнул ему учитель и брюнет, сплюнув, подхватив рюкзак, и вышел из кабинета. В классе воцарилась тишина, нарушаемая лишь громкой музыкой из наушников Травникова. И это тоже было только начало. *** — Не стой на пути, — Стас толкает Августа так, что он отлетает к противоположной стене коридора, а Ялов «случайно» отпихивает ногой его портфель, удачно летящий вниз по ступенькам. Целыми днями Ялов то и делал, что доставал Липова. Ставшие на сторону домовского быстро меняли свою позицию под угрозой быть загнобленными компашкой Никитина, а конкретно — Стасом. За первую четверть, вся ненависть старшеклассников к домовцам сосредоточилась на одном человеке. Август за эти несколько недель осунулся, стал более бледным, зашуганным. Но не смотря на всё это, никто, даже Никитин, не понимал что на уме у Ялового. Стас сидел с Августом на всех уроках, периодически поджидал после тенниса. — Ялов, ты рехнулся, — спокойно сказал Никитин, прикуривая. — Лёх, он меня бесит, — ответил Стас, сплёвывая и докуривая. — Дружба дружбой, но за такое могут из школы выгнать. Если здесь найдётся ещё одна такая — сообщишь мне, хорошо? — так же спокойно отрезал ему Никитин. — Я пас. — Ну и иди нах, я сам, — Стас показал другу фак и ,развернувшись, ушёл. В четыре часа тренировка по теннису закончилась, и Август возвращался в интернат. Помещение находилось довольно далеко и единственная маршрутка отмечала его конечной остановкой. Интернат находился за районом дачных домов, но Август предпочитал проходить этих пару остановок, наслаждаясь яркими красками природы. На остановке было пусто, а сзади плотно примыкал лес. — Эй, труп! — парня окликнули, отчего он вздрогнул. За Августом стояла группа парней из их школы, во главе которых угрюмо высочел Ялов. Липов бездумно отступил назад, во все глаза пялясь на парней, тут же пускаясь в бег, в лес. Интернат находился за лесом, возле озера и большей частью дети оттуда знали местность наизусть. После полчаса бега и пряток, когда в ушах уже стучала кровь, а дышать было тяжело, Август прислонился к большому стволу дерева, сползая вниз. Вдалеке раздавались голоса: — Ялов, он убежал, харе, пошли. Это зверьё здесь местное, дороги знает. — Завалились. Не хотите — идите нах, я сам найду этого отброса. Липов услышал отдаляющееся шуршание листвы и маты отходящей большей части преследователей. Замерев, парень старался не дышать, выжидая несколько минут, что растянулись и стали вязкими, как желе, в котором Август застыл. Опасливо поднимаясь и выглядывая из-за своего укрытия, и натыкаясь на взгляд пронзительных зелёных с коричневыми вкраплениями глаз. — Сука… — прошептал Ялов, одновременно срываясь за убегающим Липовым. Но расстояние меж парнями было слишком маленькое, а выдохшемуся Августу было не сравнится с баскетболистом-Стасом. Делая рывок и сбивая с ног светловолосого, Ялов ударил того в живот, садясь сверху и совершая уже более удобную серию ударов. Август пытался защититься от повреждений, закрываясь, но вскоре руки стали саднить от боли и сами опускаться. Наверное, напряжение тех дней сыграло нехилую шутку с Липовым. Психологическое состояние блондина оставляло желать лучшего: каждодневный стресс, недосып. Нервы были на пределе, звенели натянутыми тонкими струнами, готовыми в любой момент порваться, не сдерживая больше скреплённую ими трезвость сознания. Смешок, эхом разносимый по лесу, оглушительно прозвучал, останавливая занесённую для удара руку Ялова. Сумасшедший смех поднял ввысь стаю ворон, а Липов всё продолжал. Стас же был растерян. Будь на его месте кто-либо из ушедших ребят, выход был бы очевидным: разозлиться и начать снова мутузить интернатника. Но там был Стас и он лишь удивлённо смотрел на Августа, чьё поведение медленно превращалось в истерику. Кажется, Липов сам испугался скатившейся по расцарапанному об ветки лице слезу, что переросла в ручей, что полился из двух серых глаз. — Почему я?! Почему! Зачем вы меня трогаете?!! — громко кричал Август, дрожа всем телом и пытаясь при этом то ли высвободиться, то ли ударить обидчика. — Отпусти! Отстань от меня! Отпусти… Наверное, Стасу стоило тогда просто вмазать парню по лицу и уйти. Но Ялов просто испугался. И испугался не из-за того, что его могут сдать парни или сам Липов, что из школы за такое могут отчислить. Стас осознал, что Август — красный от слёз, со взъерошенными волосами, в которых застряли листья и веточки, с ссадинами и царапинами и будущими синяками на теле — кричал, бился и плакал. Вечно извиняющийся Август, спокойный Август, отрешённый и витающий в облаках… А сейчас Стасу он казался более живым. Сильная рука с опаской провела по чужому лицу. Проверяя, убеждаясь в реальности происходящего. Август притих, замолкая, и повисла тишина. Липов опять дышал тяжело и рвано и выглядел откровенно больным, а сердце Стаса было слышно, казалось, даже около той злополучной остановки. Ялов в глаза не смотрел, склоняясь и прерывисто целуя парня под ним. Август не отвечал. Потому что был в шоке, потому что его целовал парень, потому что было и так тяжело дышать… Ну и потому, что не умел. Отстранился он так же быстро, с горящими глазами, мечущимися насколько это позволяла человеческая природа. Ни слова больше, только испуганно пятиться и бежать. Август устало прикрыл глаза, проваливаясь в темноту. Хватились в интернате его поздним вечером, тут же устраивая поиски. Что конкретно происходило между интернатовскими воспитателями — неизвестно, но выходные прошли для нашего класса в высоковольтном напряжении. Кроме самого Ялового и пары доверенных, включая Никитина, никто подробностей не знал. А в понедельник все лицезрели ещё более помятого и побитого Августа: царапины маленькими полосками покрывали кожу, на скуле алел синяк, а сам блондин немного прихрамывал и морщился наклоняясь или разгибаясь. Я совру, сказав, что остальная часть класса не догадывалась о том, кто виноват в случившемся с Липовым. После первого урока всех парней из компании Никитина позвали на беседу, после второго — говорили только со Стасом, а после третьего Стаса и Августа увели. Спустя пару дней учителя поняли, что Август не назовёт обидчиков, а версии «просто упал» никто и не верил. А Стас… Стал непохожим на самого себя: не гулял больше с компанией Никитина, не устраивал дебош на уроках и переменах, не доставал Лабунова. Ялов всё так же периодически прогуливал школу и исправно ходил на свой баскетбол, но ничего более. К Августу он даже не приближался. Так продолжалось целую четверть, вплоть до предпоследней недели. День Рождения Никитина — праздник для всей старшей школы, повод для зависти средней и головная боль для учителей. Праздновать конкретно свора параллели десятых начала с самого утра, заявившись на урок в весёлом состоянии, но грандиозных сцен никто не устраивал. Ялов и Травников резались на последней парте в карты. Лабунов бесстыже тискал соседку по парте, от чего та неловко краснела, но ничего не говорила. Учительница литературы Светлана Николаевна на это не реагировала, пытаясь объяснить оставшимся вменяемыми тему урока. Постепенно к концу дня всем становилось ещё веселее, но алкоголя при себе парни не держали, а словить их курящими дурь было задачей невозможной. На большой перемене после четвёртого как раз было и запланировано покурить. На следующую физкультуру никто не собирался приходить вовремя или хотя бы просто появиться. Довольный и накуренный Ялов шёл по коридору в направлении кабинета химии: забрать некоторых парней из девятого. Август, шедший навстречу Ялову, испугано замер, не зная как поступить. Зато Стас знал, медленно направляясь к Липову, который стремился обогнуть его по дуге. — Куда намылился, Липов? — Ялов преградил блондину путь, нависая над одноклассником, который казался баскетболисту очень маленьким, с высоты своего роста. Блондин по инерции попятился назад. — Я в класс. Дай пройти, пожалуйста, — как обычно нечётко сказал Август, смотря на деревянный старый школьный пол. — Не дам, — Стас пьяно оскалился, показывая ряд белых зубов, хватая ошалевшего Липова за воротник торчащей из-под тонкого свитера рубашки. — Я знаю всё про тебя, приютник чёртов. Ты пидорас, да? Ялов понимал смысл сказанный слов не больше, чем стоящий напротив парень. А Липов, если и не понимал смысла, то понимал одну вещь: просто так его Ялов не оставит. В испуганную голову приходит всегда много бредовых идей, поэтом вывернувшись из некрепкого захвата, блондин кинулся бежать. Застывший на секунду Ялов кинулся вслед, чертыхаясь и матерясь. Мысли в заполненной дурманом голове стали вязкими, сливающимися и нечёткими. Стас быстро забыл о том, что нужно было позвать девятиклассников, и принялся следовать за уносящимися шагами. Пару раз их окликнули учителя, но дела до это баскетболисту не было. Впереди маячила белесая чужая макушка, которую зачем-то обязательно нужно было догнать Ялову. На первом этаже след одноклассника был потерян. Пнув дверь находившейся рядом раздевалки, Ялов, пытаясь зайти в нужную, ту где был его класс (непонятно зачем) — зашёл в другую, обычно закрытую. Посредине длинная лава, сбоку шкафчики. Всё новое, редко используемое. Спрятаться куда-то Август не успел, настигнутый Стасом. — Я ненавижу тебя, и таких, как ты. Пидор, — выплюнул брюнет, прижимая Августа к стене. Если бы Липов что-то тогда ответил. Если б кто-то ненароком тоже забежал в раздевалку или хотя бы прозвенел злополучный звонок — всё могло бы обернуться иначе. Щербатая стена скребла Августу лопатки сквозь тонкую рубаху. Стас тяжело дышал над ухом, не делая ничего. Ровным счётом. А потом как контрастным душем: прижал одноклассника всем телом к стене, забираясь горячими пальцами под чужую одежду, трогая холодное из-за температуры раздевалки тело. Липов весь сжался. Растерянный, испуганный и сбитый с толку. Чужие руки согревали, но этого не чувствовалось. Где-то в горле клекотал страх. Возможно, Ялов увидел его, сжимая чужое горло яростно, но не в полную силу, будто бы опасаясь. Поцелуй был болезненным и невероятно длинным, горячим и необузданным, как лесной пожар. Как сам Ялов. Вторая рука провела по телу вверх и так же размеренно вниз, сжимая бок, после спускаясь ниже копчика. Липов, набравшись силы, резко оттолкнул Стаса, который в свою очередь споткнулся о скамью сзади и упал на пол, стукнувшись о лаву лопатками. … Стаса нашёл Никитин, зашедший в раздевалку с девицей из своего класса, во всю хохочущей и томно облизывающей свои напомаженные губы. Чертыхнувшись, Никитин кое-как откачал друга, удивляясь горящему у чужих глазах бешенству. После того урока ученики благополучно группками начали сваливать со школы, собираясь у Никитина на дому, где и продолжилась вечеринка. Ялов сидел и хмуро хлестал самогон, закусывая остатками маринованных огурцов. А по факту — просто занюхивая запахом рассола. Закусывать Стас планировал стоящей вдалеке на четверть полной бутылкой. Никитин горестно вздохнул рядом, присаживаясь и наливая и себе. Праздничным он уже не выглядел, разве что сытым. Видимо, девочки хорошо постарались. — Что с тобой происходит, Ялов? — вопросил Лёха. Стас предпочёл выпить, не отвечая. Ему бы кто сказал, что с ним происходит. Но Ялов не имел склонностей к философии или, если говорить откровенно, к обдумыванию поступков вообще. Поэтому баскетболист предпочитал пить и не думать. Никитин смерил друга долгим взглядом. Поведение Ялового волновало Лёху всё больше и больше. Относительно тихий, по сравнению с Лабуновым и Коваровым, Стас вообще до десятого класса слыл неконфликтным звеном компании. Если Никитин свирепея превращался в ледяные глубины севера, Травников парировал полнейшим пофигизмом, то Стас просто ставил правильные и простые вопросы, решая конфликт по-своему мирно. До этого времени. Словно с цепи сорвался. Никитин думал ожесточённо над этим всем. И в голову приходило только одно. — Что ты не поделил с Липовым? — спросил Лёха, выпивая ещё. Стас потемнел от этих слов, нервно сжимая рюмку. — Лёха, — начал Ялов, собирая себя в кучу, — сегодня твой праздник. Так празднуй, блять, и отъебись от меня. На этом их разговор закончился. *** Наверное, все было бы по-другому, если бы о случае в раздевалке не стало известно. Каким образом, и кто увидел их оставалось загадкой тех дней, но точка отсчёта была поставлена. Полнейший невозврат. Слухи распространялись со сверхзвуковой скоростью. Стас молчал, уйдя в глубокий запой. Август заикался, что-то невнятное бормотал и тоже внятно не отвечал. Школа изнывала. Интернат тоже. А слухи ширились, и дошли до верхушки. Августа вызвали к директору. В кабинете, к сожалению, сидел не только Константин Игнатьевич, но и Варвара Абрахамовна — начальница интерната. Она и начала разговор. — Август, — её глаза были полны тревоги, — в последнее время мы стали замечать ухудшение твоего состояния. Ниночка Витальевна говорит, что… Женщина запнулась, покосившись на директора, прерывая свою речь. Константин Игнатьевич был другого мнения о том, как нужно вести эту беседу. — Липов, подвергались ли вы насилию со стороны Ялова Станислава? — вопросил директор. Август помял краешек своей бежевой рубашки, не поднимая глаз. Нога его нервно дёргалась, с лица ещё не сошёл последний синяк и виднелись глубокие тени от недосыпа. — Н-нет, Константин Иг-игнатьевич, всё всё в порядке, — запинаясь проговорил Липов, съёживаясь на стуле. Варвара Абрахамовна порывалась что-то сказать, но скрипучий голос директора школы опередил её. — Твои одноклассники подтверждали неоднократные нападки Ялова. Нам нужно твоё подтверждение явного акта ущемления твоих прав, чтобы исключить Стаса, — директор скрипнул зубами. — Будь он хоть трижды лучшим баскетболистом, но его поведение неприемлемо! — Константин Игнатьевич! — вскрикнула Варвара Абрахамовна, но было уже поздно. Август медленно кренился вбок, теряя сознание. После беседы у директора, ни Липов, ни Ялов не появлялись в школе неделю. Что творилось в интернате передавала десятым классам Лиля Жукова. — Липку не выпускают из лазарета! Он, конечно, болен, но раньше такого не было. Я видела его один раз в коридоре, страх! Его трясёт, он явно невменяем, и это не только малокровие! Стас же уехал в город, к сестре. Никитин отмалчивался, а его примеру следовала и остальная компания. Но ровно через неделю оба виновника появились в школе. То ли злой рок, то ли судьба свели Стаса, успевшего появиться у директора и опровергнуть приговор и вышедшего из больничного Липова вместе после уроков. Стас отрабатывал пропущенные контрольные, Август объяснялся с тренером по поводу больничного. Ялов, увидев Липова, замер посреди пустующего холла, протирая глаза. Многое он надумал за эти дни. Даже слишком, как для такого парня. И по помощи сестры пришёл к выводу, что был не в себе. Перед Липовым нужно было извиниться. И притом срочно. А потом просто вычеркнуть из своей жизни. Август замер точно так же, пятясь назад по мере того, как Ялов приближался. Но бежать не собирался. Во первых не мог, а во вторых — уж слишком необычно выглядел сейчас одноклассник. Ялов подошёл вплотную, дав почувствовать разницу в росте. — Липов, слушай, — начал Ялов, поднимая взгляд и нечаянно встречая чужой. И тут на Августа нахлынуло: парень весь затрясся, в уголках глаз скопилась влага и Липов осел на пол, содрогаясь в рыданиях и мерно пошатываясь. Ялов оторопел. Он сам находился в нервном состоянии, так что истерика Августа окончательно его сломила. Стас раздраженно поднял Липова за ворот рубашки, заставив взглянуть себе в глаза. — Какого. хуя. ты. ревешь? — Ялов встряхнул блондина, уже мерно хлюпающего. — Я тебя не бью, я ничего не делаю. Да я извиниться пришёл! Перед кем? Перед тобой, блять! Стас ещё раз встряхнул одноклассника, а потом уже внимательнее всмотрелся в лицо, на миг вспомнив о болезни того. И увидел то же самое что и тогда: красные глаза и щёки, спутанные волосы, прокушенные губы. И Стас захотел одного: чтобы этот парень перестал так плакать и трястись из-за самого лишь присутствия Ялова. Объяснить себе почему внезапно обнял Августа Стас не смог ни тогда, ни в будущем. Тот дрожал ещё очень долго, пока в конце не успокоился, лихорадочно цепляясь за брюнета. Что делать дальше Стас не знал. Его раздирали самые противоречивые чувства, но преобладала растерянность. И зарождающаяся в глубине пугливая нежность, какая свойственна мужчинам — неловкая и неуклюжая. Стас прижал к себе Августа, прикрывая глаза от навалившегося желания забрать целиком. Поглощённый и ведомый инстинктами, Ялов помог блондину подняться и повёл к выходу из здания. Август находился в полной прострации и покорно брёл за баскетболистом. Домой, в просторное двухэтажное строение, Стас привёл Липова и провёл на кухню, налив воды. Трясло теперь самого брюнета, причём трясло от маниакального возбуждения. Ялов плюхнулся на колени перед сидящим на стуле блондином. — Послушай, Липов… Август, я ничего тогда не хотел. Прости меня, пожалуйста, я не хотел тебе вредить. Ты просто такой… У меня слов нет. Когда ты плачешь, мне хочется что-то сделать, то ли чтобы ты прекратил, то ли чтобы продолжал, понимаешь? — Стас схватил парня за руки, сжимая их в своей большой пятерне. Август уже не дрожал, замолчал и смотрел сквозь Ялова. Тот чертыхнулся и уткнулся головой в колени одноклассника. Август не двигался. Стас медленно поднял голову, смотря чистым безумием из глазниц. Стягивая блондина вниз, на себя, усаживая безвольное тело на своих коленях и порывисто прижимаясь. Стас перестал говорить, притягивая одноклассника к себе, зарываясь в чужие волосы, чувствуя удовлетворение желания, проявившегося месяцы назад. По мере проходящего времени оживал и Август. Наверное, за пятнадцать лет своей жизни блондин никогда ни с кем не делился тем, что было внутри. Ни с врачами, ни с нянями, ни с настойчивым психологом. — Т-ты меня пугаешь, Стас, — дрожащим голосом начал Август, снова всхлипывая, и вразрез своим словам сам положил руку на плечо Ялова, — я не понимаю, зачем ты меня достаёшь. Ты меня тогда… поцеловал. И избил. И потом тоже. Я не понимаю, ничего не понимаю! Фраза утонула в поцелуе. Стас нашёл губами губы Августа, медленно поглаживая чужие черточки лица, проводя свободной рукой по немного влажной спине. Кожа да кости, Август был болезненно худым, явно скинувшим пару килограммов здорового веса с начала учебного года. — Почему? — вопрос опять утонул: во взгляде, в прикосновениях. Август буквально задыхался, царапая открытую шею Стаса, обвивая руками, словно спасительный трос. Кто из них потерял рассудок больше судить было некому. Август шептал, медленно и судорожно: говорил про украденный первый поцелуй, про кошмары ночью, про синяки и про голоса. Стас шептал, горячо и быстро: про пьяные драки, про наказание родителей, про беспокойство друзей и разговор с сестрой. Футболки полетели в конец кухни. Стас дорвался до желтовато-белого молока кожи и не мог остановиться, кусая и оставляя отметины. Август же млел, открыв для себя возможность смотреть в чужие глаза, нырял в них, зарывался в короткие темные пряди на затылке и целовал тонкую ниточку губ. Стас опрокинул блондина на пол, раздвигая коленом сведенные ноги. Август вздохнул, попытался сжаться, но встретил сопротивление. Стас заставил раскрыться, продолжая исследовать тело блондина, вырывая чужие вздохи и слушая тяжёлое дыхание. На полу было неудобно, так что Ялов одним рывком поднялся сам, а после подхватил Августа, жадно кусая чужие губы, будто боясь прерваться хоть на секунду. Кровать подействовала магическим образом на реакцию Августа: парень краснел, бледнел, метался по простыням, что-то лепетал и просил. Проведя рукой вниз к копчику, Стас наконец услышал долгожданный стон, испугавший обоих. Словно ушат воды. И Ялов бы отпрянул, сбежал, потом медленно приходя в ужас от того, чем он занимался. Если бы не рука Августа, жалобно царапнувшая чужую спину. И читаемое выражение в глазах, на лице, само тело кричало о том, чтобы Стас остался. Ялов сгорал, как спичка, Липов — тёк, словно мёд. Уснули они вместе, раздетые и разгоряченные доверием и правдой. Руки Стаса собственнически лежали на плечах и спине Августа, который в свою очередь обнимал Ялового, утыкаясь тому макушкой в ключицу. Но вечер не встретил их с распростертыми руками. Первым проснулся Стас. Секунды на осознание и брюнет резко шарахнулся с кровати, заставив взъерошенного Августа тоже подняться. — Блять, — на большее Стаса не хватило. Но что делать дальше Ялов не знал, осознание факта не дало никакого результата. Бить Августа сейчас Стас был не в состоянии, бежать из собственного дома было бредом, идти на кухню за ужином будто бы ничего не стряслось — ещё хуже. — Вставай и выметайся, — проскрипел Стас, избегая взглядом блондина. Но и боковым зрением было заметно трясущиеся руки Августа, нервно подрагивающую в спазме щеку, острые скулы и глубокие чернильные провалы под веками. Или Стас это просто чувствовал кожей. Внутренними рецепторами, которые романтики называют душой. Стукнула входная дверь. Стас облегченно выдохнул, зарываясь ладонью в короткие пряди. *** Непонятно как они находили друг друга. В бесконечных запутанных коридорах школы, перепутанных номерах классов и маленьких кабинках уборных. В раздевалках и гардеробных, на улицах и в лесу. Где угодно. Ничем хорошим это не заканчивалось. Мнимая стабильность отношения была достигнута синяками, укусами и царапинами. У Стаса не сходил фингал под глазом. Липов поставил его испугавшись, когда в опустевшей столовой почувствовал руки, утаскивающие прочь. Цвет кожи Августа напоминал морозное стекло, покрытое тонкими ледяными узорами. Синяки цвели всеми оттенками: синие, зеленые, грязно-жёлтые. Спина Стаса была похожа на поле боя: царапины старые и новые, покрасневшая кожа. Школа недоумевала. Интернат молчал. Август и Стас изматывали друг друга. Ещё один штрих в картине будущего этих двоих поставили родители Стаса. Как правдоподобно объяснить полураздетого парня, которого яростно прижимал к стене гостиной Ялов-младший? Правильно, никак. Августа с криками выпроводили из дома. Стаса посадили под домашний арест, устроив небывалый скандал. Яся Ялова не остановилась на этом, следующим шагом было обращение к Константину Игнатьевичу. Но расчёт оказался неверным. Без Стаса Августу моментально стало плохо. Ходил словно призрак: невидимый и молчаливый. Падал в обморок от недоедания настолько часто, что уже на третий день был отстранён по больничном. Параллель десятых классов была на взводе. Никитин был сыт слухами по горло и собрал парней поговорить. — Нам нужно к Ялову, — лаконично сказал Лёха, прикуривая. Лабунов бесился. Третья четверть казалась сущим адом для компании. Позиции каждого трещали по швам. — Да Лёха! Какого хуя? Тебе хочется набить ему морду! Да тут уже и тупой поймёт что Стасик твой — пидорас, трахнул Липку и теперь отдувается по полной! Ему повезёт если его не засадят! — Ну зато понятно почему ты это всё понял, — Коваров Дима ехидно прокомментировал речь бугая. — С-сука, — прошипел тот, дёргая Диму за ворот рубахи. — Прекратили, блять! Ослы недобитые, — рявкнул Лёха. — Мы о том, что происходит в нашей школе эту четверть вообще ни сном, ни духом. Я иду к Ялову, вы со мной? Вопрос был чисто риторическим. К сожалению, задуманному Лёшей не суждено было случится. Родители не пускали никого к сыну, пусть те были хоть трижды друзьями, а Никитин вообще — другом детства. Причиной был не столько факт наказания Стаса, сколько его психическое состояние. Ялов не разговаривал с родителям. Если быть честным — он ни с кем не разговаривал. Разве что ночью шептал что-то бессвязно, просыпался с криком. У него начался жар, в бреду он метался, словно загнанный зверь. Яся тревожно кусала губы, вызывая частного врача: как педиатра, так и психолога. На пятый день жар спал, психолог приступила к своим обязанностям. — Стас, ты не хочешь мне рассказать немного о себе? — начиняла разговор женщина. Брюнет молчал, стеклянным взглядом смотря в окно. — Может, ты хочешь поговорить о том мальчике, Августе? — предлагала женщина. От этого имени Ялов младший дергался как от пощёчины, скукоживался в кресле и бездумно сжимал кулаки, не в состоянии скрыть свои эмоции. От этого же имени заводился и отец семейства. — О нём?! Об этом грязном пидорасе, совратившем Стаса?! Да он сам сумасшедший, таких опасно держать рядом с нормальными детьми! Изолировать, посадить в психушку! — брюзжал Василий Николаевич Ялов. — Васенька, тише, — лепетала Яся, и муж нехотя успокаивался. — Всё равно тот скоро сдохнет, осложнения у него, видите ли. А каково Стасу никто не подумал? — примирительно бурчал Ялов-старший. А Стас на секунду превращался в статую. Изящно слепленную восковую куклу: глубоко легла на лице тень от болезни, обострились мягкие ранее черты лица, застыл в совершенстве взгляд карих глаз, не подрагивали большие широкие руки. Ночью Стас бежал. Сквозь охранную систему, с украденными деньгами родителей пошёл через лес. К Интернату. Проскользнул мимо охранника, пробрался через окно второго этажа по пожарной лестнице. Оказался в комнате девятиклассников: повезло. Парни не подняли шума, заворожённые ночным видением демона во плоти. Август был в больничном отсеке. И это была вина Стаса. Не стоило его выставлять в холод на улицу, толкая в снег. Не стоило избивать до состояния немощной хрипоты, когда не можешь пошевелить и пальцем. Не стоило его выматывать целую ночь, не давая уснуть. Стас всей своей статной фигурой превратился в боль и сожаление, кислотно разъедающее его изнутри. В палате больше никого не было, только много жужжали больничные приборы. Брюнет присел перед койкой, вытирая коленями и без того чистый пол. Август не просыпался. Он тревожно сопел, морщил лоб и тяжело дышал. Он выглядел хуже, чем Стас, а это само по себе сложно было представить. Баскетболист догадывался о диагнозе Августа. Под простыней показалось смутное движение. Стас замер, не смея дышать, не смея двинуться. Август спал скрючившись на краю кровати в позу эмбриона. Под рёбрами Стаса засосало, вынуждено сглотнув, брюнет нерешительно коснулся светлых прядок волос, словно проверяя их материальность. Прикосновение вызвало реакцию и Август резво подскочил. Бешеное сердцебиение слышалось отчётливее, чем писк мониторов. — Стас? — не веря глазам, Август схватил руку брюнета, моля чтобы видение не исчезло. Одноклассник перехватил чужую руку. Август снова отпрянул, боясь своей дерзости, своевольности. — Прости меня, Август, — слова лились потоком горечи и вины. На большее Стаса не хватило. Блондин неслышно всхлипнул. Две недели без Стаса. Две недели докторов и больничных стен. Две недели ежедневных процедур. Август простудил почки. Малокровие дало осложнение. Неделю он не мог двигаться. Стас. Впервые брюнет не мог прикоснуться к Августу. Ему нужно было его разрешение. Весь его вид просил этого. Знакомое судорожное касание руки и Стас сжимает в объятиях рыдающего Липова. Светлый, беззащитный, опороченный брюнетом, испачканный в грязи и навечно заклеймённый. На шум прибежали медсестры, не в силах осознать картину действительности. Двум женщинам не под силу было разорвать крепкие объятия Стаса. Вызвали охрану, Август пронзительно закричал, когда брыкающегося Стаса схватил внушительный мужчина, прибежавший на помощь. Крик всколыхнул брюнета, пробуждая в нем запасы, открывая резервы организма, принуждая тело сопротивляться. Укусить за кисть, брыкнуться ногой, растолкать женщин, кинуться к Августу, делающего тщетные попытки встать. Прильнуть к родному, к своему собственному теплу. Дрожащими, мокрыми от пота руками сжимать хрупкое из-за болезни тело так, чтобы не сломать. Уже и так сломали, изранили, разбили хрупкий фарфор. — Стас, — шептал Август на доли секунд зарываясь в чёрные отросшие пряди, — Стас, Стас! Охранник среагировал, снова отдирая рычащего на него подростка. Медсестры держали бьющегося в припадке Августа, сипло выкрикивающего. — Верните! Стас! Верните! — каждое слово ножом проходилось по нервам брюнета, тщетно вырывающегося из рук охранника. В голове ещё долго звучало последнее полное боли «Стас!» *** В местное отделение милиции Ялов все же попал. История набирала всё большие обороты и обрастала подробностями. Яся и Василий Яловы считали сумму, необходимую чтобы откупиться от обвинений. Суровый офицер милиции взирал на подростка и прикидывал возможные осложнения. Стасу было плевать. Он находился в том апатичном состоянии, когда никакая сила не смогла бы заставить его изменить эмоцию на лице. — Вы понимаете, какие обвинения повешены на вашего сына, Василий Николаевич? — вопросил служака. Ялов старший помрачнел. — Незаконное проникновение в государственное учреждение, обвинение в насилии и изнасиловании, возможно даже покушение. — Чушь! — воскликнула Яся. Офицер молчаливо кивнул головой. Дело предстояло нешуточное. Итогом судебной волокиты стало всё же снятие всех обвинений и выписка огромного по размерам штрафа. К концу учебного года Стас вклинился в учебный процесс. Класс уставился на него во все глаза. Ялов проигнорировал и сел за вторую парту. Один. Учителя об инциденте не распространялись. Интернатников призвали к молчанию всеми возможными способами. Почему-то Стаса не выгнали. Вероятно, дали взятку — думал каждый. Компания выловила Ялова на перемене. Лабунов и Коваров угрюмо смотрели на героя слухов, Никитин хмуро курил, Травников слушал музыку. — Ты не хочешь нам ничего рассказать, Ялов? — вопросил Лёша. Стас молчал. Никитин докурил, кинул вниз бычок, растирая его носком кроссовка и размахнувшись ударил брюнета. Стас покачнулся и ударил в ответ. Завязалась драка, никем не останавливаемая. Через пять минут Лёха, сплюнув кровь спросил ещё раз. — Ты не хочешь мне ничего рассказать? Ответом прослужило всё то же молчание. Лёха развернулся и пошёл прочь, сопровождаемый свитой. Стас устало уселся на пол крыши. После всех судебных исков, допросов и бесед, Ялова опять вызвали в просторный кабинет Константина Игнатьевича, но на этот раз хозяина там не наблюдалось. В одном из гостевых кресел сидела добродушная женщина лет пятидесяти с крашеным пучком темных волос и усталыми карими глазами. Наверное, Варвара Абрахамовна была единственным человеком, который за продолжительное время не смотрел на Стаса как на насильника или глубоко больного. Глаза женщины смотрели с тревогой человека, всю жизнь посвятившего детям не кривя душой и не уродуя термина «воспитательница». — Привет, Стас, — поздоровалась Варвара и устало улыбнулась. С ней Ялов уже имел честь вести беседу во время расследования. При прокуроре и диктофоне. — Стас, я не буду от тебя ничего требовать. Я хочу лишь понять, почему? — вопросила наставница интерната. Ялов молчал. Это вошло уже в привычку, с того самого дня в больничной палате. И продолжилось бы и дальше, если бы Варвара Абрахамовна не заговорила. — Знаешь, Август постоянно повторяет твоё имя. Воспитатели и врачи не верят, что ты… Ты невиновен. Но смотря на Августа я понимаю, что ему тебя не хватает, — женщина взглянула в окно, наблюдая за просыпающейся ото сна природой. Брюнет сглотнул. Августа ему запретили навещать, мало того — запретили приближаться. Его шаги контролировали, за ним следили родители. О Липове с ним не говорили. — Как, — Стас прокашлялся, скрывая хрипоту, — как он? Варвара Абрахамовна сжала губы, на секунду прикрывая глаза. В них плескалась материнская скорбь. — Он в тяжелом состоянии. Как физически, так и духовно. Ему очень тяжело, — ответила женщина. — Пустите меня к нему! — сорвался Ялов, широко раскрывая взор. — Вы не понимаете… Мне нужно это, ему нужно это. Просто дайте мне его увидеть! Последние слова Стас буквально выкрикнул в лицо. Варвара покачала головой. — Стас, мы не разглашали этого, но Август болен и рассудком. У него тяжёлое врождённое расстройство. Он всю жизни сидел на подавителях, но с твоим появлением состояние начало ухудшаться. Решение не позволять тебе продолжать общение с Августом обоюдное. И тебя переводят обратно в твой класс. Мы с Константином Игнатовичем уже договорились. На Стаса было больно смотреть, эмоции на его лице сменялись словно листая картинки. Отчаяние, боль, гнев, жалость, непонимание, ненависть, ярость. С грохотом отодвинув стул и скинув со стола документы, Ялов вышел из кабинета. Последние школьные дни слились в сплошную, незаметно сменяя друг друга. Десятые радовались предстоявшим каникулам, а девятые и одиннадцатые парились в предверии экзаменов. Инцидент старательно был замят. Август в школе не появлялся. Оставался день до последнего звонка. Никитин и компания Ялова игнорировала, так что Стас в одиночестве восседал за партой. Внезапно раздалась трель учительского звонка. Биологичка озабочено посмотрела на номер и вышла из кабинета. Вернулась она белая, как полотно и сказав им сидеть в классе, ожидая замены скрылась в неизвестном направлении. Такая же ситуация прошлась по всей школе, оставив классы просто просиживать оставшиеся уроки. Выходя из кабинета истории последним, Стас наткнулся на двух учительниц младших классов, встревожено обсуждающих что-то в сторонке. До ушей доносился обрывок разговора. — Кошмар, кто мог знать что так обернётся? — Да, жалко мальчика, каково его родителям? — Не думаю, что им есть дело, не навещали они его уже долго, говорят… Завидев Стаса, женщины умолкли. Ялов без стеснения подошёл к ним, внутренне холодея. — Простите, не скажете, что случилось? — голос Стаса казался чужим. Женщины переглянулись, кивнув одной, младшая из них с улыбкой сказала. — Ничего такого, внутренние проблемы школы, ступай домой, звонок уже был. Скрипнув зубами, Ялов развернулся, зашагав прочь и выглядывая одноклассниц на пути. На выходе из школы он застал стайку девушек, тоже озадачено перешептывающихся. Подойдя к ним, Ялов образовал зону отчуждения, переключая на себя внимание. — Что произошло? — лаконично спросил Стас, находя девушку из десятого «б», бывшую одноклассницу и ту самую интернатницу, Лилю. Лицо девушки было заплаканным. Остальные утешительно её обнимали. Вытерев слезы и опознав человека напротив, лицо Лили исказилось. — Ты, — протянула девушка, опять всхлипывая, — из-за тебя Август… Он… Внутренности что-то сдавило и перемешало. Что-то подкралось к горлу и начало медленно на тёрке натирать слизистую. Руку свело. — Что он, — выдавил из себя Стас, отчаянно борясь с нахлынувшей слабостью. Ответа парень не дождался, поскольку Лиля опять захлебнулась рыданиями, под настойчивые шиканья девушек, чуть ли не силой выталкивающих Ялова вон. Никакие попытки узнать у них что произошло не привели к результату. — Убирайся по добру, Ялов. Какой же ты всё-таки ублюдок, — сказала ему напоследок какая-то девочка и удалилась успокаивать подружку. В отчаянии, инстинктивно не зная куда податься, Стас направился туда, где ему были не рады. Никитин открыл дверь, с отрешенным видом пожёвывая яблоко и взирая на бывшего лучшего друга. — Чего пришёл? — яблоко хрустело, а с ним кажется и хрустели кости внутри Стаса с каждой секундой времени, которая огромным весом ложилась на спину подростка. — Лёха, — Ялов откашлялся, переводя распалённый взгляд больного с яблока на самого парня, — что случилось сегодня? Повисла пауза, нарушаемся лишь сбившимся дыханием баскетболиста и хрустом сочного фрукта. — С какой стати я должен тебя осведомлять, Ялов? Месяц назад ты не соизволил оказать мне ту же услугу. Стас взглянул другу в глаза с тоской человека, которому давно уже нечего терять. Никитин в очередной раз удивился тому, насколько изменился вечно отрешенный спокойный брюнет, всегда немного ироничный и недогадливый, сейчас напоминал лишь своё искажённое отражение. — Лёша, что с Августом? — губы Ялова потрескались и кровоточили, заставляя владельца их облизывать, дабы не дать тоненьким струйкам ползти вниз. Никитин дожевал яблоко, выбрасывая огрызок в кусты собственного сада. — Умер сегодня утром, почки отказали ночью, плюс что-то там с недостатком железа, — дальше Ялов не слушал, бросаясь бежать в сторону леса, толкая попадавшихся прохожих и собирая на себе удивленные взгляды. Как-то добрался до интерната, встречая знакомого охранника, который угрюмо остановил его. — Это правда?! — прокричал ему в лицо, хватая за грудки. Тот отвёл взгляд и пробормотал: — Чего ты с мальчиком сделал, а, парень? Жалко ведь. Ялов в ужасе отпустил охранника, отходя на секунду, а потом с новой силой вламываясь. На этот раз мужчина отошёл, дав дорогу. Стас бежал по пустынным коридорам интерната. Со всех дверей на его шумный бег выглядывали любопытные головы младших воспитанников дома. Проглядывая все таблички он остановился у одной, вламываясь без стука. В кабинете Варвары Абрахамовны, больше похожем на маленькую гостиную, стояло около десятка человек. Зауч, директор, классный руководитель «б»-класса, главврач, воспитательницы, медсестры. — Ялов! Что ты здесь делаешь! — начал Константин Игнатьевич, но Стас его и не слышал, во все глаза смотря на женщину в пятом десятке, которая в ответ смотрела на него. — Это правда? — тихо спросил брюнет. В глазах Варвары Абрахамовны стояли слёзы, а за ней стоял гроб. В мёртвой тишине не нарушаемой уже ничьими возгласами Стас прошёл в конец комнаты. Холодное лицо, черты которых разгладила смерть уже не смотрело вниз. Руки не теребили края рубашки, не цеплялись за плечи Стаса, не оставляли на спине глубоких борозд царапин. Волосы лежали ровно и были причёсаны. На шее брюнет заметил след от укуса. Его укуса. А потом Ялов закричал. Дико, подвывая, как тогда кричал Август. Упал перед гробом на колени, пригибаясь к полу и вырывая тёмные пряди волос, пучками оседающие вниз. Его успокаивали, его вывели из комнаты, под многочисленные взгляды любопытных детей. Поставили кружку чая, накапали успокоительного, заставили выпить и проводили до дома. Но домой Стас не зашёл. Сбежал через кусты, вырываясь обратно на улицу. Бродил долго, пока не пришёл к воротам школы и не сел перед ними. Спустя пятнадцать минут появился Никитин. Сел рядом. — Я не думал, что так бывает, — начал Ялов, наблюдая за меняющим краски небом, — что не только с девушками. На какое-то время Ялов замолчал, ковыряя носком камень из кладки. Никитин тоже не сказал и слова. Стас поднялся, и пошёл в сторону пруда. Вода серебрилась, а Ялов не мог выразить свои чувства. Вряд ли парни вообще были на это способны. Стас не был поэтом, ему было чуждо искусство. Он не знал, как передать то, что с головой накрыло его и не отпускало весь день. Словосочетание «боль утраты» не подходило. Ничего не подходило. И свой путь, заранее предначертанный ему судьбой теперь тоже не подходил. Стас встал и прошёлся по песчаному берегу, предварительно сняв кроссовки. Вода была ледяной, когда он ступил в неё. Обманчивой тёплой казалась издалека, прямо как кожа Августа в гробу. Ялов рухнул на колени, нарушая тихую гладь озера. Ноги не держали, но нужно было подняться. Нужно было поступить так, как брюнет сам заслужил. Нужно было воздать себе за то, что успел сделать и предотвратить не сделанное ещё. Стас был человеком слова, Стас был мужчиной, хоть и юным, и не лишён был чувства справедливости. Вода окружала со всех сторон и требовалась воля, чтобы поддаться ей. Стас мог сделать это и много чего ещё. А чего Стас не мог, так это признать самого себя. На следующий день на последнем звонке было на два человека меньше. Похороны состоялись в одно и то же время по просьбе Варвары Абрахамовны. На плитах была высечена одна и та же дата. Стас не был романтиком, но он бы оценил. Август был романтиком, но был бы согласен с любым решением Стаса, как и всегда. На этом моя история заканчивается. И позволю себе небольшой эпилог. Никто здесь не жил долго и счастливо, но я вопреки всем остальным не жалею о судьбе тех, кто сами выбрали свой путь. Июль 2017, Марк Ялов