А проблемы всё равно у меня

— Доктор, к вам можно? — в дверной проём просунулась голова взволнованного Маршалла. — Да, Уильям, конечно, проходите. Вас что-то беспокоит? Хотя нет, не так. Что вас беспокоит? — Стивен, дружище, прошу вас, давайте говорить тише, — сказал штурман полушёпотом, — на этом корабле слышимость до неприличия высокая, я бы не хотел, чтобы наш разговор слышали посторонние уши, — тут Стивен кивнул, показывая, что готов выслушать, и Маршалл продолжил: — Вы, как и все прочие, уже наверняка догадались, что я влюблён в капитана, верно? Стивен повторно кивнул, на этот раз куда более убедительно. — И вы понимаете, что я не хочу, чтобы он об этом узнал, но притом каждый раз, когда он ко мне обращается, я просто, что называют, «палюсь»! — Поверьте, друг мой, перед Джеком вам надо будет ох как постараться, чтобы спалиться. Уверяю вас, он ни о чём не догадывается. В любовных делах он полный профан, — и, только Уильям спокойно выдохнул, Стивен продолжил: — но не сомневайтесь, что команда давно всё поняла. — Я знаю. Диллон, чёрт бы его побрал, пользуется этим. Он шантажист! Страшный человек, страшный, не вижу другого названия ему. Простите, что нагружаю вас своими проблемами, но я считаю вас своим другом и готов довериться вам. Надеюсь, всё будет секретно. Спасибо, что выслушали меня, — с этими словами раскрасневшийся от смущения, грусти и злобы Маршалл вылетел из каюты. «Любовь, дружба… В чём их различия? В дружбе есть своя любовь, а в любви без дружбы никуда. Различие в том, что люди обнимаются, целуются, всюду ходят за руки и в один прекрасный день идут под алтарь? Но ведь при всём желании это можно и с другом проделать. Отношение к человеку после произношения слов „я люблю тебя“ никоим образом не меняется, разве что его проявление в действиях. Ах, Джек, Джек, ну и почему любят тебя, а проблемы всё равно у меня?» Стивен долго размышлял о природе любви и дружбы, об отношениях людей в общем, об увиденных за жизнь девушках. Питал ли он хоть к одной из них «нежные чувства»? Но особенно долго думать ему не пришлось. Сначала его отвлекли дела и больные, что уже почти стало синонимами, а с наступлением темноты в каюту его ворвался Диллон: — Этот Маршалл, идиот влюблённый, всё время идёт мне наперекор. Видит Бог, всё время! Видите ли, капитан другой курс назначил, капитан то, капитан сё, пойду драить капитанскую каюту и укрывать его одеялком. Вот что делает любовь! Тем более, если такая слепая. Ну на что он надеется, скажите мне на милость? Он всерьёз считает, что если будет пай-мальчиком, сможет понравиться Джеку? Да неужели он считает Джека таким, а? Только к концу тирады Джеймс заметил, что место рядом со Стивеном пустует, и присел, сложив руки перед собой на колени. С минуту они пребывали в полной тишине, но потом Диллона снова прорвало: — Скажите мне, Стивен, друг мой, как можно утихомирить этого слепого барана? А если он начнёт лезть к Джеку? Я уверен, стойкости у него может хватить, это он только прикидывается таким бедным романтиком. Но разве Джек станет отвечать ему взаимностью? — С абсолютной уверенностью скажу, что нет. У Джека вполне здоровый интерес к женщинам, и я смею утверждать, что с мужчиной вы его не застанете. А насчёт штурмана я вам ничего конкретного не скажу. Я никогда особо не ладил с людьми, а в их отношениях тем более мало что понимаю. Но почему бы вам просто не поговорить с ним и Джеком? — Исключено! Вот теперь я точно вижу, что в людских отношениях вы невежда. Нет, это только усугубит ситуацию, а до берега нам слишком далеко, чтобы так рисковать. Ладно, дружище, простите, что снова завёл эту тему. Давайте достанем чего-нибудь выпить. Как ваш день прошёл?.. *** «И о чём я тогда думал? Ах да, о любви. А ещё любовь — вещь проблематичная. Люди слепы от этого чувства, а иногда и не замечают, что предмет обожания — конченный кретин. Когда люди добиваются цели, она перестаёт их интересовать. То же самое и с людскими отношениями. Ты добиваешься человека, обращаешь его внимание на себя, но когда он отвечает взаимностью, ты разом охладеваешь. И настаёт тогда его черёд. Недолго длится человеческое счастье, когда привязанность невзаимна. Помимо слепоты чувств, хлопот хватает другим. Все разговоры только о возлюбленных, мысли где-то не там, равно как и здравый рассудок». После разговора с Диллоном Стивену дали пару спокойных дней. Он видел тоску и страх на лице Уильяма, презрение к Уильяму и сильную усталость Джеймса, а Джек… с капитаном всё было труднее. Он не был ни в чём виноват, но платил притом за всё. Обри устал не меньше лейтенанта, это Стивен мог сказать точно. Он выглядел как никогда бедно, так, что его хотелось пожалеть. Наедине с собой Джек предавался отчаянию и хватался за голову, он не понимал, что происходит с командой, Джеймсом и Уильямом. И, пусть эти проявления эмоций не выходили за грани каюты, экипаж «Софи» чувствовал настроение своего капитана. По кораблю пошёл недобрый шёпот, слухи. Обстановка становилась всё тревожнее, люди — подозрительнее, и это угнетало Джека ещё больше. Стивен наблюдал за этим замкнутым кругом с трепетом и волнением, не в силах помешать развитию недоброжелательности. Джек часто заходил к Стивену, как к единственному человеку, которому мог довериться. И вот что он каждый раз говорил: — Стивен, дорогой, как мне быть? Я не представляю даже, с чего между Маршаллом и Диллоном такая пропасть. Всё это терзает меня. Я капитан, я чувствую, как меняется настроение команды. Все до беспредела напряжены, как и я, как и Джеймс… один вы — оплот трезвого ума, друг мой. Вы не подвержены такой чувствительности, и я вам сейчас завидую. Знали бы вы, как я страдаю! Не хочу много ныть, но по-другому, увы, не могу, простите меня. Ну вот что, что я должен сделать, чтобы всё стало прежним? И Стивену это изрядно надоело. После одного такого извержения он сказал: «Джек, зайдите ко мне в каюту после ужина, а пока я подумаю над вашей проблемой». *** Джек минуты три уже был у Стивена, но сидели они при полном молчании, волнительном, как перед вынесением вердикта в суде. Капитан не видел и тени эмоций на лице друга, он просто осел в кресле, сложа руки, и закинул ногу на ногу. Но вот из коридора послышалась ругань, и Джек с тревогой узнал голоса Диллона и Маршалла. Стивен словно очнулся, резко вскочил и скрылся за дверью. Пара секунд — и звуки стихли, а через мгновение доктор буквально закинул в комнату разгорячённых спорящих. Они последний раз гневно переглянулись, когда захлопнулась дверь, после чего заметили ошарашенного капитана. Маршалл, сделав вид, что ничего не было, приложил палец ко лбу и, нацепив гримасу самого что ни на есть серьёзного человека, стоял перед капитаном в чуть ли не боевой готовности. Диллон же с презрением посмотрел сначала на этого, как он выражался, напыщенного индюка, а затем удостоил взглядом капитана, не уделив ему притом и доли должного почтения. Но сейчас это как-то мало волновало Джека. Похоже, он вообще перестал что-либо понимать. Стивен, стараясь не срываться на крик, гневно заговорил: — Вы двое, вы можете хоть час побыть в обществе друг друга молча, без ссор и драк? Я уж не говорю о простом переходе по коридору. И разбираться не стану, кто из вас первый начал. Ей-богу, как дети малые. Позвал я вас сюда, джентльмены, для весьма и весьма серьёзного разговора, если не губительного для некоторых, — он многозначительно посмотрел на Маршалла. — Итак, вас всех здесь кое-что объединяет. Точнее, кое-кто. И этот человек — я. Вы все приходите ко мне со своими проблемами и переживаниями, будто я не судовой врач, а психолог. А это. дорогие мои, не одно и то же! У вас проблемы одного корня, но всё по порядку. Что ж, самым, не побоюсь этого слова, невинным из вас оказался Джек, — капитан до сих пор сидел с бедным видом. — Он виновен лишь в том, что существует на белом свете, ведь всё тут вертится вокруг него, хотя сам он к этому кавардаку руки не прикладывал. Именно поэтому, как бы я долго ни ломал над этим голову, право выбора, с кого начать, я отдаю ему. Глаза капитана были круглыми от испуга. Он никогда не видел Стивена таким яростным и серьёзным, не видел, чтобы он так обходился со своими другом и сокомандником, и он уже боялся сказать что-то не так. На самом деле он даже мало понимал, что от него требуется, но, поймав на себе взгляд ожидающего его решения друга, нехотя произнёс: — А… Маршалл, — и, словно извиняясь, жалобно посмотрел на штурмана. — Маршалл. Отлично. Сразу по несчастным. Итак, Маршалл. Он провинился достаточно — он влюблён. И не знает об этом здесь только один человек, и ведь именно он — предмет обожания. Да-да, я сейчас о вас, Джек, — Уильям сильно покраснел, потупился, смотря притом прямо в глаза Стивену. — Я неправ? — Вы правы, сэр… — прошептал он. Джек медленно перевёл взгляд в пол, краснея не меньше бедолаги-штурмана. Однако он не проронил ни слова, и после заминки Стивен продолжил: — Однако, он во всём был честен с вами. Уильям, пребывая вашим воздыхателем, честно исполнял свой долг, отдаваясь чувствам только в свободное от службы время. Его слепая невзаимная влюблённость — единственная вина. Мне было его искренне жаль, и я не стал вам обо всём рассказывать, друг мой, и простите, что так вышло. Я косвенно заставил вас страдать, в чём ныне раскаиваюсь. Кто-то хочет что-то добавить? — в ответ молчание. — Тогда продолжим: сладенькое, Джек, вы оставили напоследок. Хороший выбор. Ваш первый лейтенант и друг, Джеймс Диллон. Он-то по большей части и закрутил эти интриги, так ведь, друг мой? — Так, — Диллон отвечал чётко и громко, как и всегда. Он сохранял невозмутимый вид, стоял прямо, ничто не выдавало его истинных эмоций. — Мне нравится ваш самоконтроль, это достойно уважения. Но сейчас можете не пользоваться этой маской. Снимите её, как при разговорах со мной. Почему нет? Но для начала я расскажу всё со своей позиции, если говорить по-военному. Может, я в чём-то окажусь неправ, может, но я говорю, что знаю, только и всего. Джеймс Диллон, наш рыжий вояка. Вы, Джек, ломали голову, почему он охладел к вам, верно? Он хотел в бой. В настоящий бой. А ещё — вы не забыли, что Джеймс ирландец? На кой чёрт вы послали искать тех двоих именно его? Это было очень опрометчиво. Но это не столь важно. Диллона выводит из себя Маршалл и его влюблённость. Их ссоры — ссоры из-за вас. За друга и любовника, за право находиться рядом с вами каждый в своей роли. Но Джеймс допустил ошибку и прибег к шантажу, надеясь, что не напорется на судно с соотечественниками. И, долго споря с Маршаллом, он просчитался: корабль был найден. Вы ведь помните, с каким лицом он прибыл на борт «Софи»? Он нашёл священника! — и, повернувшись к Джеймсу, сказал: — Простите, друг, так надо. Пора раскрываться, дорогой. Итак. продолжу: священника он нашёл, но скрыл это. И после того случая стал ещё подозрительнее. Вы ведь встретили его взгляд, Джек, вы не заметили? Но на Маршалла он смотрел злее. Всегда. Диллона изрядно бесила его правильность, преданность вам и долгу. Он презирал любовь штурмана, ведь вы оба — мужчины, хоть иногда и забываете об этом. Вы, Джек, были слепы, не видя любви Уильяма, и также слепы до моих вам на неё намёков. А Джеймс её увидел сразу. Не скажу, что он волновался о Маршалле, но доля заботы в его действиях была, хотя и неосознанная. Мнение о Джеймсе весьма и весьма двояко во всех смыслах. Но вот и подходит к концу мой рассказ. Мне просто надоело всё время вас выслушивать, господа, не имея права высказаться самому, теряясь в ваших тайнах и не разбираясь в своих. Вы — команда, главные её члены. Ваше настроение — настроение всех. Может, я поступил неправильно, но теперь я свободен.