МЕНЯ ЖДЕТ НА УЛИЦЕ ДОЖДЬ
– Невозможно, – шепчу в никуда. Зачем я вообще записался на этот бесполезный факультатив? Идиотское решение. «Введение в профессию» и то лучше было. Там я хотя бы мог спокойно заниматься своими делами, спрятавшись на последних рядах. Здесь же десять задротов, – хуй скроешься. И до чего же бесит сидеть прямо над двором, слышать голоса товарищей, которые сейчас кайфуют на солнце, пока я послушно слушаю самую скучную пару на свете. Ну, в жопу! Не стесняясь создаваемого шума, выхожу из аудитории. Все коридоры залиты солнечным светом, и даже в здании пахнет весной. Завтра, пожалуй, вообще сюда не пойду. Первые теплые дни в году как-никак. Хотя нет. Знаю я, чем все закончится, – по истечении пары-тройки дней я проснусь в гребаном Чертаново с гудящей головой и изрядно горящей жопой. Проходили. Как только я оказываюсь на улице, слышу возглас моего одногруппника. Только вот, оборачиваясь на источник шума, я врезаюсь в невысокого парня. По тому, как недружелюбно он смотрит, можно сделать вывод, что уступать дорогу придется мне. – Темка! – доносится сзади еще громче. Ладно, пускай пройдет уже скорее, бесит. Делаю шаг в сторону, и он, всем видом показывая свое превосходство, продолжает путь. Будучи уже у дверей института, парень нехотя разворачивается, стремительно пробегая по двору глазами, и, останавливая взгляд на мне, ухмыляется. Черт с ним, ебнутый походу. – Вы знакомы, что ли? – уточняет приятельница, когда я наконец-то подхожу к ребятам. – Впервые вижу, – хмыкаю, – кто он? – Очередной заносчивый ублюдок, – внедряется однокурсник, предлагая сигарету, – он наш ровесник, а учится на четвертом. Это единственное, что отличает его от остальных. Неплохо, однако. Всего девятнадцать, а уже с дипломом на руках. Девочки, видимо оскорбившись, начинают возражать: – Ты точно должен был о нем слышать. Он очень талантливый! – А как говорит! Он красавчик, что ли, или типа того? Не успел толком рассмотреть. – Не слушай их, Тем. Чувак еще ничего в жизни не добился, а уже ведет себя так, будто бы мы все ему должны. Хотя реально странно, что ты о нем ни разу не слышал. Как его, кстати? – обращается к девочкам. – Марк, – выдают хором. Такие они, конечно, дурехи иногда. Забавно. – Ладно, – резюмирую, – это все очень интересно, но пойдем лучше пить сидр. А то развели тут дебаты из-за какого-то старшекурсника с завышенным ЧСВ.***
На этой неделе была очередная защита, буквально выжавшая из меня все соки, а вечерний кафедральный добил окончательно; месяц работы на износ уложился в какие-то жалкие десять минут, по истечении которых осталось лишь разочарование; и тут уже невольно возникает вопрос: – К чему все это? – то ли вслух, то ли нет, – не знаю. Вроде бы адресую себе, но не могу узнать собеседника в зеркале лифта, как бы ни всматривался: вымокшие под проливным дождем волосы спутанными патлами спадают на лицо, еще неделю назад зеленые глаза вновь обрели серый оттенок, прекрасно сочетаясь с цинковым цветом лица, а свет энергосберегающих ламп кабины лишь дополняет образ эффектом героиновой ломки. Который час я на ногах? Хотя какая разница. Заваливаюсь домой и, с трудом ориентируясь в пространстве, направляюсь в спальню, не удосуживаюсь даже включить свет. Мигающие часы на прикроватной тумбе дают понять, что я задал верное направление. Что там у нас? Десять вечера. Прекрасно, самое время для сна. Одежду скидываю на ходу. Похуй. Чертова неорганизованность, как же бесит. Я мог спокойно расправиться с проектом досрочно, оставляя время на себя, но нет же, надо каждый раз проверять организм на выносливость... а как иначе? Ворочаюсь больше получаса, уговаривая изведенный организм отключиться, – безрезультатно. Хочу жрать, а еды и нет. Придется тащиться в магазин... почему именно сейчас? Хотя утром тоже будет западло. Поднявшись, подхожу к окну – прекрасно, ливень лишь усилился. Ну что? Пробежечку до «Азбуки»? Сука, что же так холодно?! На улице стало еще омерзительнее, чем днем. Со всех сторон, на излюбленный поэтами питерский манер, дует пронизывающий ветер; и я, втыкая наушники и запахивая посильнее куртку, выдвигаюсь в сторону магазина. Нормальные люди консервами закупаются, крупами, макаронами, в конце-то концов, но не я... нет! Мне же все свежее подавай, натуральное! Довыебывался, вот и мокну. Так, тут можно срезать через парк. Увеличиваю громкость музыки до максимума, чтобы не слышать дождь. – Это спорт, когда я дома, и она на мне верхом, – подпеваю. Ни единой души, лишь сверкающие от дождевых капель деревянные скамейки в ожидании сумеречных прохожих. На ум почему-то приходит тот парень, Марк. Видел его сегодня. Он выступал с очередным тезисом, так что я имел прекрасную возможность составить о нем впечатление. И правда, талантливый – идеи свежи, во многом читается вызов, а главное – смысл... его нет. Точнее, есть, просто методы построения анализа настолько своеобразны, что многие принимают это за абсолютное отсутствие какой бы то ни было логики. Завидуют, наверное, – проект Марка многообещающий. Пробегая мимо очередной скамейки, замечаю на ней человека. Лежит, заведя руки за голову и поджав к себе согнутые в коленях ноги. Весьма органично смотрится, – сливается с проливным дождем. Странный тип. – Блядский ветер, – шиплю, туго затягивая капюшон. Тепло магазина напоминает мне, что я живой. Наконец-то. Все время, что я набираю себе продукты, меня не отпускает этот черный силуэт. Одиночка, не испугавшийся ни ветра, ни дождя. Я провел на улице от силы пять минут и уже промок насквозь, а он просто лежал и, видимо, ловил кайф. – Зачем? – мычу себе под нос, отпугивая покупателей. С другой стороны, какая к черту разница? Хватаю кейл и направляюсь к кассе. Все же, нет, не могу перестать о нем думать! Из-за всей этой ситуации даже не сразу соображаю, чего от меня хочет настойчиво протягивающий руку кассир. Как же я затрахался. Обратно движусь уже медленнее, ведь я в любом случае промок. Куда спешить? А незнакомец все еще там, только лежит странно, он слишком... расслаблен, что ли; будто бы не хозяин собственному телу. Поддавшись любопытству, сворачиваю к этому человеку. Ну, не могу я пройти мимо! Что за черт? Подбегаю к скамейке, бросая на землю пакет с едой. Лежит. Бледный как смерть. – Эй! Трясу его за плечо, но реакции не следует. Сердцебиение заметно ускоряется, а к лицу приливает жар. Убираю мокрые черные пряди с его лица, и не могу поверить глазам. Серьезно, блядь? Какого он здесь взялся? Отвешиваю парню пощечину, пытаясь вызвать хотя бы незначительную реакцию. Это точно он! – Твою мать, очнись! – перехожу на крик, сопровождая это еще одним более сильным ударом. – Давай же... черт, Марк! Трясу его за плечи, и он на мгновение приходит в себя. – Держись, я сейчас вызову скорую! Роюсь во внутренних карманах куртки в поисках телефона, но Марк перехватывает мою руку, не прося, а скорее приказывая: – Не смей. На этом большие карие глаза снова закрываются. И что мне с тобой делать? Из-за заслонившего обзор тела, что я медленно, но верно направляю в сторону дома, не сразу замечаю машину. Рефлекторно прикрываю Марка собой, оказываясь с ног до головы облитым из лужи, – сказка! Что дальше? Сломанный лифт? Он в очередной раз мычит нечто совершенно невнятное. Даже не пытаюсь разобрать его слов – слишком шумно. Спасибо хоть на том, что он нетяжелый. Реально, будто бы ребенка на себе тащу – несмотря на «образ» и толстый слой одежды, я отчетливо чувствую, что сжимаю маленькое тело. Но самое забавное не это... а то, что даже сейчас, в болезненно ослабленном состоянии, на его лице остается та самая ухмылка. Поразительно! Наконец добравшись до квартиры, решаю положить его в спальне. Я и на диване смогу отоспаться. Стаскиваю с него насквозь промокшую одежду, бросая ее на теплый пол ванной. Лишь одна тусклая лампа освещает происходящее. Я боюсь света, боюсь вопросов, которые уже невыносимо сдерживать в подсознании. Собирая полотенцем с волос Марка воду, не могу отделаться от мысли, что я идиот. Видно, так оно и есть. Иначе, как объяснить происходящее? Однозначно, я сказочный идиот. – Это еще что? – шиплю, проводя ладонью по оголившемуся плечу. Шрамы, что ли? – Блядь, – срывается с языка, когда я сажаю Марка на свет, облокотив его на край душевой кабины. Пячусь к противоположному углу комнаты, не в силах оторвать от представшей картины глаз. Он... черт, – на теле нет живого места... буквально! Шея, грудь, живот, ноги – сплошные порезы и ожоги, где-то они еще свежие, особенно на руках, но в основном это старые шрамы, превращенные временем в аккуратные белые полосы. На ключице бурые пятна, даже не хочу знать об их происхождении, где-то явно были наложены швы. На нем красуются и несколько свежих, только-только запекшихся порезов, один из которых я по незнанию содрал полотенцем. Твою мать. – Кто же ты такой? – шепчу, дотрагиваясь до глубокого шрама между ключицами. А что, если... нет, не могу, это слишком. Все-таки поддаюсь интересу, переворачивая Марка, чтобы осмотреть его спину, а она практически не тронута, за исключением пары ушибов. Получается, он сам себя калечит, или что? Хватит! Пустив горячую воду, захлопываю стеклянную дверь кабины и направляюсь на кухню. Все с ним нормально будет. Разумеется, мне сейчас кусок в горло не лезет. Отлично прогулялся до магазина! Просто ахуительно! В итоге сижу на опущенной крышке унитаза, наблюдая за тем, как Марк лежит под горячей водой. Подержав его так еще минут двадцать, перетаскиваю распаренное тело в кровать, а сам направляюсь на ненавистный жесткий диван. Он даже, сука, не раскладывается. Только вот я не выдерживаю и десяти минут, – слишком тревожно. Надо проверить как он. Выспался, называется. Подхожу к кровати – Марк весь дрожит. Снова, черт! Я уже закутал его в зимнее одеяло. Дотрагиваюсь до его руки... ледяная. Единственная мысль, как еще его можно согреть, тут же отметается, потому что и у меня есть границы, которые я не намерен переступать, так что я просто накрываю его шерстяным пледом. До чего же я устал, Господи. Сколько прошло? Час или, может, больше? Не знаю, не помню. Все еще не могу перестать о нем думать. В голове отчетливо звучит мягкий голос Марка. Я помню каждое слово из его выступлений. Он казался таким уверенным и сильным, – удивительно, как мастерски люди скрывают себя за маской безразличия Что же с ним случилось? Встаю проверить его – все еще трясет. Принципиально ли я не вызываю скорую? А может, стоит обратиться в полицию? Учитывая все обстоятельства: «Не смей». Сразу же всплывает единственная брошенная им фраза. От чего-то она пересиливает здравый смысл. Недолго думая, принимаюсь раздеваться, потому что иного способа передать тепло я уже не вижу. Выключаю свет и ложусь на кровать, притягивая к себе холодное тело. В груди щемит. Тяжело. Очень. Прижимаюсь к спине Марка, обхватывая его за живот: – Что же я творю, – шепчу куда-то ему в шею. Неважно. Уже неважно. Постепенно он возвращается в нормальное состояние. Чувствую, что дрожь прекратилась, и дыхание пришло в норму. Он уснул. Наконец-то. Уже проваливаясь в сон, ловлю себя на том, что сейчас я чувствую свое превосходство. Наверное, я тоже ебнутый. Сука.***
М-м, почему не получается перевернуться? Постепенно приходя в себя, начинаю ощущать собственное тело: лежу ровно на спине, руки заведены за голову и привязаны к изголовью кровати, а на мне... блядь! – Х-н, – звучит близко с моим лицом, – проснулся, наконец. Сука, Марк, что он... Боже... – Ну, давай же, – шепчет мне на ухо, – или ты, наконец, решил испугаться? Вопрос обжигает – к лицу приливает кровь, и я, кажется, краснею, когда он, сидя на мне верхом, принимается неторопливо тереться о мое тело, продолжая обдавать жаром напряженного дыхания. Зажмуриваюсь что есть сил, потому что уже не могу отрицать очевидное, – у меня стоит. Возмущенно промычав, двигаю тазом в надежде скинуть с себя Марка. Вот сволочь! Помогай после этого людям. Скрипит кровать, звонко свидетельствуя о том, что он снова приближается, и я ощущаю его лицо в миллиметрах от собственного: – Я не остановлюсь, пока ты не откроешь глаза. Он проводит языком по уголку моих губ и, минуя подбородок, переходит к шее. Дергаюсь, когда Марк холодной ладонью накрывает мой член. В попытках сбежать от происходящего трясу головой, останавливая его. И это срабатывает, только, глаза я все-таки распахнул. – Здравствуй, – доносится от проявляющейся сквозь ослепляющий дневной свет фигуры. Шрамы на его теле теперь более четкие, заметна каждая царапина, однако я сейчас не могу перестать их разглядывать – что угодно, только не смотреть в глаза. До чего же глупо! – Может, прекратишь играть в молчанку? – улыбается, проводя пальцем по моей груди. – Может, слезешь с меня? – поддаюсь на самую, что ни на есть, банальную уловку раньше, чем успеваю осознать это, получая в ответ усмешку «победителя». Радуйся, что еще могу сказать. Больной. Он вновь двигает бедрами, и все, что мне остается, – стараться абстрагироваться от ощущений внизу живота. – Не слезу. Отворачиваюсь. Вот же сука! – Посмотри на меня. Марк, не дожидаясь ответа, хватает меня за подбородок, тем самым поворачивая лицом к себе. Я не могу так. – Пожалуйста, хватит, – прикрываю глаза, стараясь нормализовать сердцебиение. Он сгибается, наклоняясь ближе. – Почему? – уточняет, слегка прикусывая меня за шею. – Ты же хочешь меня. Я хочу не тебя, а секса, мудак. Поймал с утренним стояком и переводит все на свой счет. Боже. – Прекрати об меня тереться. Такими темпами я спущу себе в трусы... унизительно! Он отстраняется. – Ты притащил меня в свой дом, – Марк вытачивает каждое слово, будто бы разъясняя ситуацию для самого себя, – лег со мн... – осекается, обиженно отводя глаза, – ты сам, предварительно раздев, уложил меня в кровать. А сейчас ты... – Я боялся, что ты тут коньки отбросишь, – обрываю. – Мог скорую вызвать! – восклицает, ударяя меня кулаком по груди. – Ты мне запре... Закрываю рот в ту же секунду, как сознаю, что облажался. Во всем произошедшем я облажался от «а» до «я»... да, надо было везти Марка в больницу, чтобы там ему промыли мозг, а не возиться с парнем в домашних условиях, пуская ситуацию на самотек. Но все, чего я вчера хотел, – покой. Разве я о многом просил? Нет! Еба́ный дождь. Он снова улыбается. Похоже, это искренне. Не понимаю. – Вот дурак, – смеется, накрывая мои губы. К большому удивлению, Марк, даже не собираясь углублять поцелуй, проводит языком до ключицы, впоследствии прихватывая ее зубами... безумно медленно, и, твою мать, это реально приятно. Зажав спинку кровати в ладонях, подтягиваюсь в попытке его остановить. – Хва... – Расслабься ты, – резко прерывает и, оперевшись рукой о мою грудь, отстраняется, пристально смотря в глаза, – я в любом случае тебя трахну, так что закрой рот, или... – оглядывается, – хочешь кляп? – Больной ублюдок. Стараюсь плюнуть ему в лицо, но попадаю на грудь. Черт, сделал раньше, чем обдумал, однако Марк, будто бы не обращая на это внимания, принимается стягивать с меня трусы, добавляя приказным тоном: – Раздвинь ноги... давай же! – Совсем ахуел? Пытаюсь пнуть его коленом, но он перехватывает мою ногу, начиная звонко смеяться. – За что? – откинув голову на подушку, шепчу в потолок. Угомонившись, Марк возвращается к своему занятию. – Я пошутил, не бойся, – говорит спокойно и, как мне кажется, вполне серьезно. Удивительно, сколь переменчив его темперамент. – Сука, – шиплю, когда он берет в рот головку, втягивая ее в себя, сковывая своими плотно сжатыми губами, – как ты... – он своенравно двигает языком, а после заглатывает глубже, упуская слюну. Твою мать, мне никогда так ахуительно не отсасывали. Марк резко отстраняется, шумно вздыхая, но в следующее мгновение я вновь попадаю во власть его рта, и уже не в силах сдержать желания, поддаюсь бедрами навстречу. Он, всецело отдавшись своему занятию, заполняет комнату слишком грязными звуками, и, будто бы смакуя процесс, облизывает губы. Никогда не видел, чтобы отсасывали с таким упоением, не замечая ничего вокруг, и это... это реально заводит. Толкаюсь ему в рот, не встречая сопротивления – он принимает меня всего, еще сильнее сводя щеки. С каждым рывком я все дальше от возможности повернуть назад, потому что сейчас я думаю лишь об одном. – Все еще не хочешь меня? – уточняет, отстраняясь. – Да пошел ты. Марк лишь улыбается в ответ, принимаясь активно двигать рукой. Черт, я на пределе. Он не отводит своих глаз, ловя каждое мое движение, но это уже не вызывает во мне раздражения, и я, с трудом сдержав в себе стон, кончаю. Только вот он не останавливается, продолжая сдавливать мой член плотно сжатой ладонью. Шиплю. Марк снова пытается поцеловать меня, размазывая еще теплую сперму по моей щеке. Больной. И я тоже, у меня снова стоит. Он, отпрянув от меня, тянется к прикроватной тумбе: – Знаешь, у тебя очень скудный выбор в ванной – нашел лишь «Детский крем». Вертит тюбиком перед моими глазами, добавляя: – Трах с запахом детства, круто, правда? Его явно забавляет эта ситуация. Ага, лучше не придумаешь. Он садится сверху, рукой направляя мой член. По выражению лица понятно, что ему тяжело – каждая мышца напрягается, когда я все-таки попадаю внутрь, пускай и наполовину. Марк, стиснув зубы, приподнимается и снова опускается, повторяя это до тех пор, пока у него не получается полностью насадиться. Откинув голову и шепча что-то невнятное, он принимается усиленно двигать бедрами. Все быстрее и быстрее. При каждом движении выгибает спину, вздыхая столь свободно, что я пристально ловлю звуки, слетающие с искусанных губ. Марк сводит бедра, и я уже не могу сдержать стона. Никогда не чувствовал себя настолько поглощенным чужим телом – меня словно втягивают, сжимают и высасывают одновременно. И я уже не в силах определить, кому принадлежат переполняющие комнату вздохи, тяжелые и доведенные. Напряжение усиливается, когда он сдавливает ладонями мою шею, начиная двигаться резче. Сердце без устали бьет по грудной клетке, становится невозможно сделать вдох. Марк лишь ухмыляется, напирая с новой силой. Мычу, отрицая происходящее, но судя по довольному лицу, он явно не намерен уступать. У меня темнеет в глазах, а артерии во всем теле сейчас буквально разорвутся от нарастающего давления. Член болезненно нарывает, а его стоны заполняют все мои мысли; и все же он убирает руки, давая вздохнуть. Марк проводит языком меж моих губ, будто бы проверяя реакцию, и я поддаюсь, потому что сейчас уже ничто неважно. У меня стучит в ушах, и я выгибаюсь на кровати, понимая, что долго так не продержусь. Практически упускаю момент, когда он отвязывает мои руки от спинки кровати, и начинает их массировать, помогая ускорить кровообращение. Останавливаю взгляд на его исполосованной груди: – Ты сам это делаешь? – Не сейчас, – бросает, закрывая мне рот влажной ладонью и откидывая голову. Ну уж нет, так дело не пойдет. Воспользовавшись моментом его слабости, подминаю Марка под себя, и теперь уже зажав его руки, вхожу. С трудом перевожу дыхание, ложась на мокрое вздымающееся тело. Он тяжело дышит, горячо шепча оскорбления в мой адрес. Я и себя обломал, расслабься. Вхожу в него медленно, только сейчас замечая у себя на члене кровь. Он точно ебнутый. А самое поганое то, что мне это нравится, только вот... – Давай же, – командует, пытаясь насадиться. – Тебе больно. Марк пытается подтянуться ко мне, всем телом прося о продолжении, но я крепко сжимаю его руки. – Мне хорошо... давай же, – шепчет, ловя мои губы и настойчиво врываясь языком. Черт, ненавижу себя за то, что уже не способен остановиться. Резко отстраняюсь, а после, подтянув его за пояс к себе, вхожу. Блядь, так еще приятнее. Видеть, как он всецело отдает себя мне... это заводит. Непередаваемо. Я уже не способен перестать долбить это тело. Толчок за толчком я срываю грязные вздохи с его губ; вгрызаюсь в тончайшую кожу зубами, а он лишь жалостливо скулит. Я уже не в силах понять, кому из нас принадлежит сдавленное: – Боже... Толкнувшись в него еще пару раз, кончаю. Этот засранец испачкал мой живот. Разумеется, случайно, но все же – неприятно. Провожу рукой, собирая его сперму, как доказательство произошедшего. Меня не стало... пиздец. Он снова тянется ко мне, пытаясь поцеловать, но вернувшийся рассудок принес за собой и всепоглощающее отвращение. Мерзко и грязно. Перехватываю его руки, выталкивая из кровати: – Пошел вон. Он смеется... звонко так. Практически заразительно, но уже в следующую секунду поднимается и направляется в коридор, даже не смотря в мою сторону. А я все еще буравлю взглядом испачканный живот, принимая случившееся: – Я, правда, это сделал, – шепчу, разминая запястья. Грохот в прихожей прекращается, из чего я делаю вывод, что Марк оделся, и вот он вновь показывается в дверном проеме: – Закрой за мной дверь, я ухожу. Уже на пороге он добавляет: – Я, кстати, вич-положительный.***
Снова этот мягкий голос, уже привычно идущий на контрасте с содержанием речей, заполняет собой все пространство; и глаза, что с каждым вздохом горят только ярче. Он опять всех сделал, заключительный раз для этого института. А я, как дурак, сижу на последнем ряду, и, словно завороженный, ловлю каждое его слово. «Я, кстати, вич-положительный» – ага, как же, маленький врун. Снова улыбаюсь.2014