Dein Blick

А тут многое изменилось. Она, конечно, помнила, что императорские покои были весьма аскетичными, но теперь тут ещё меньше мебели, украшений, света. Кажется, даже хрусталь сняли с люстры. Вся комната - обрубок старой. - Франц? - звучит её голос в полупустом кабинете. И как он может жить в таком полумраке. Огни за окном и то ярче ламп, еле справляющихся с огромностью помещения. - Мне сказали, ты должен быть тут. Я… Она вздрагивает, когда, повернувшись, видит сложившегося в поклон человека. Он выпрямляется, и, нет, это не Франц, это кто-то из его бюрократов, политиков, она не вглядывается в его лицо - это неважно, она видит только его блестящую заколку на галстуке и учтиво сложенные руки. - Ваше величество. Простите, если напугал вас. - Могли бы не стоять молча в углу, не напугали бы. Что вы тут делаете? - Император хотел поработать с бумагами. - Он такой крепенький, квадратненький, приземлённый, наверное, идеально подогнанный под все эти кресла в кабинетах. - Ему нужна была моя консультация. Но, как видите, он ещё не пришёл. - Но в мёде его протокольно-подобострастного голоса копошится какая-то муха. Может, сарказм? В руках у человека никаких бумаг нет; на столе у окна очень чисто, одержимо аккуратно и, главное, пусто; часы на нём показывают поздний час. Элизабет косится на человека в костюме и думает, что Франца, в общем-то, всегда тянуло на тривиальщину, но это уже почти оскорбление. - Я не буду его ждать, - она идёт к столу, и человек почему-то следует за ней, становясь так немного сбоку. - Всё, что я хочу сказать, уместится и в записке. Он оставляет стул, помогает ей сесть и опять становится рядом, тактично отводя взгляд в окно. Нет, то, в голосе - это было что-то другое. Элизабет берёт записку и перо. Это было что-то знакомое. Чернила бесцельно капают на бумагу. Конечно, наверняка она его уже где-то видела, может, даже говорила с ним на каком-нибудь застывшем, как картина, приёме. Она пытается о нём не думать, но всё равно спрашивает, не отрывая глаз от листка с кляксой: - Кто вы? Он молчит с секунду, немного обиженный, что она не знает, кто он такой. - Министр-президент граф Эдуард Тааффе, ваше величество. Мы встречались на… - А, - перебивает она его, - вы Эдди. Понятно. Элизабет тихо усмехается и решает с чистой совестью выкинуть его из головы. Она видит на столе свою старую фотографию в простенькой рамке, но та женщина очень молодая и очень грустная, поэтому смотреть на неё невыносимо… Нет, что-то всё-таки не так. Элизабет ёжится, хотя тут не холодно. Тааффе стоит в профиль, с нечитаемой эмоцией смотря в окно. Она смотрит на него. На его лицо. Свет настольной лампы выхватывает его широкий подбородок, его тонкий высокий нос, вычерчивает скулы и вкладывает в тёмный глаз жёлтую мерцающую звёздочку. У Элизабет почему-то захватывает дыхание, как перед моментом истины. Он, почувствовав, что на него смотрят, вдруг бросает на неё взгляд. Там звёздочек нет. Там нет абсолютно ничего. Это он. Элизабет роняет ручку, громко клацающую о столешницу. Это его лицо. Это был его голос. Теперь она это понимает и корит себя за то, что не осознала это раньше. Но сейчас она это знает, знает, он её не проведёт, Элизабет видит сквозь его оквадраченные щёки и въевшиеся в кожу морщины - это он. Ни у кого не может быть таких глаз. Таких опустевших, таких полых, с такой жуткой безмятежной пустотой, что даже не страшно, глаз. Элизабет это кажется очень правильным и теперь даже очевидным. Смерть сначала приходит завораживающим неземным существом с легчайшей поступью нимфы из старых книжек, а потом - толстеющим уставшим политиком, старательно уложившим в ряд свои три волосинки. - Вы в порядке, ваше величество? О, она в порядке. От взгляда Смерти не холодно, не жарко, от взгляда Смерти до остановки сердца никак. Два абсолютных нуля вместо глаз. Там оглушающая тишина и больше ничего. В это мгновение его заколка на галстуке сверкает брильянтом, в это мгновение его кожа теряет всякий цвет, в это мгновение она уже почти выдыхает "ты!", но... Он моргает. Элизабет тоже. Перед ней стоит министр-президент граф Эдуард Тааффе, учтиво сложивший ручки и всеми мускулами на лице, отвечающими за политическую лживость, скрывающий, как ему не нравится, что она здесь сейчас сидит. - Да, всё в порядке. - Она отворачивается и берёт ручку. - Оставьте меня. Будет у вас ещё время поперебирать с ним бумажки. Он кланяется и уходит. Элизабет, повертев в руках перо, решает, что пустого листа с кляксой, в общем-то, будет достаточно.