Клуб анонимных чудиков

*** – Вот и вся моя история, больше я не видел её, и вряд ли когда-нибудь увижу, – паренёк ушёл со сцены под негромкие аплодисменты, с трудом сдерживая слёзы. В небольшом помещении забитом людьми, которые сидели на скамейках, стульях или же стояли вдоль стен, сегодня был вечер, посвящённый любви. Да, это было что-то типа глупого поэтического кружка или же «клуба анонимных чудиков», но атмосфера царила приятная и уютная. Спустя несколько минут на сцену поднялся невысокий парень с темными волосами спадающими до плеч, облаченный в чёрную толстовку и джинсы такого же цвета. Все заинтересованно уставились на него в предвкушении новой истории. По сути, это был вечер, в который любой желающий мог рассказать историю своей любви. Такие клубы создаются для того, чтобы сплотить людей, заставить чувствовать себя нужным и интересным. Многие люди раскрывают свои таланты, получают поддержку, что так важно для каждого. Парень выждал небольшую паузу, настроил микрофон в держателе под свой рост и заговорил: – Я Фрэнк, некоторые из вас, наверное, помнят меня, – он мило улыбнулся, заставляя зал улыбаться вместе с ним. – Если здесь присутствуют гомофобы, то их я попрошу покинуть зал, ведь история будет про нетрадиционную любовь, – очередная пауза. Все сидели на своих местах, также улыбаясь и ожидая начала истории. – Ладно, – он поправил волосы. – У меня нет опыта в рассказах, но я провозился с подготовкой к выступлению очень много времени, поэтому буду рад, если вас не стошнит. Некоторые люди в зале захихикали. Фрэнк вздохнул, открыл небольшую тетрадку, чтобы иногда подглядывать в неё (хотя никакой необходимости в этом не было) и начал: – Мы оба были не такие как все. Несчастный поэт и горе-музыкант. Но мы не жаловались на Судьбу, нет. Скорее, наоборот. Это небольшая история моего счастья, поэтому любителям послушать грустные истории я также посоветую покинуть зал. Я помню день, когда мы познакомились: это была осень, октябрь месяц. Осень – это его любимое время года, как, впрочем, и моё. Это время года наше. Я шёл по мокрому асфальту, таща на плече свою гитару, облаченную в чёрный чехол. В тот день я пытался поступить в музыкальную школу, чтобы после окончания основного образования было проще получить место в музыкальном институте, но мне отказали, сказав, что я слишком поздно спохватился и мой возраст не позволяет мне начать обучение. Я шёл, еле передвигая ноги, шаркая подошвами кед по опавшим пёстрым листьям, моё лицо было мрачнее тёмной тучи, что висела над городом с самого утра. В какой-то момент я уже готов был заплакать, поэтому остановился, подняв голову вверх, делая вид, что смотрю на небо, не давая слезам скатиться по моим щекам. «Моя судьба – играть шансон в метро, собирая мелочь в дырявую шапку», – обреченно думал я тогда. Нет, это совсем не плохо, я очень люблю уличных музыкантов, но не такой жизни мне хотелось. Я так и стоял, смотря на осеннее небо, пытаясь не заплакать от безысходности. – Сыграешь? Я вздрогнул: параллельно со мной, также уставившись в небо, стоял парень. Он взялся словно из ниоткуда. Я посмотрел на него: он был одет в чёрную толстовку из-под которой неаккуратно выглядывала клетчатая рубашка, чёрные джинсы нелепо висели на худых ногах. Я посмотрел на его лицо: такого приятного и женственного лица я не видел никогда. Кожа бледного молочного оттенка, аккуратные скулы, вздёрнутый носик, тонкие губы, а самое главное – глаза. Видели ли вы когда-нибудь такие глаза, которые напоминают быстрорастворимый кофе? И нет, дело тут не в цвете. Они были такие глубокие, такие насыщенные, от них как будто исходил сладкий кофейный аромат. Я откровенно и бесцеремонно смотрел на него, пока он, подняв голову вверх, смотрел на хмурое небо. – Ты так и будешь пялиться на меня? – спросил он, оторвав взгляд от небосвода и посмотрев на меня. Я не знаю, какие мысли посетили его, но, как потом выяснилось, мой внешний вид понравился ему. К удивлению, я не чувствовал себя неловко, находясь под внимательным взглядом парня. Я просто следил за его кофейными глазами, затаив дыхание. – Дышать уже можно, кхе, – сказал парень, улыбнувшись, заставив меня покраснеть, а затем глубоко вздохнуть. Мы стояли еще минуты две в тишине, вероятно, из-за моей тупости. – Сыграешь? – снова спросил он. – А... Я...– я почему-то запнулся и что-то невнятно пробормотал: так невнятно, что и сам не понял. Да, я был неуклюжим и глупым подростком. К тому же, никто никогда не просил меня играть. Парень был терпеливым, он ждал, пока я спущусь на землю с облаков своих мыслей, но я был слишком медленным. Он поправил свои чёрные волосы и ткнул тонким указательным пальцем мне в живот. – Эй! – вскрикнул я. – Ты не умеешь разговаривать? Ты болен? – он театрально смахнул несуществующую слезу, с не менее театральным сочувствием уставясь на меня. – Умею я разговаривать, – буркнул я,– что тебе сыграть? Его глаза тут же засияли, и он широко улыбнулся. – Давай сядем на лавку? – с этими словами он схватил меня за рукав моей ветровки и потащил к лавочке. Я особо не сопротивлялся. Разместившись на недавно окрашенной, но уже, конечно, высохшей скамеечке, я достал гитару из чехла и посмотрел на парня. – Давай играй уже! – нетерпеливо сказал он и шмыгнул носом. Точно дитя, ей-богу. – Слушай, кажется, скоро начнётся дождь... – Играй! – перебил парень, не дав мне закончить. Я вздохнул и разместил гитару на своих коленях, склонившись над ней. – Что играть? Он задумался, покусывая бледные губы, а потом спросил: – Ты сам сочиняешь? – Ну... – сначала я хотел сказать, что вовсе не сочиняю музыку, но что-то внутри меня заставило сказать правду. – Да, сочиняю. – Играй своё. И я стал перебирать струны, прикрыв глаза, полностью погружаясь в мир музыки. Я всегда получал огромное удовольствие от игры на моей любимой гитаре, которую мне подарили на пятнадцатый день рождения, и этот раз не был исключением. Прошло некоторое время, и я открыл глаза, чтобы посмотреть на своего слушателя про которого я, если честно, забыл. Парень пытливо смотрел на меня, прямо мне в глаза, кусая губы и перебирая ткань рубашки тонкими пальцами. Наши взгляды встретились, и я убрал руку со струн. – Прекрасно! Нет... Очень круто! Чёрт... – бормотал он, а я находился, честно, в шоке. Никогда я не видел такой реакции на обычную гитарную мелодию. Это захватывало меня. – Спасибо, – тихо поблагодарил я его, отводя взгляд на небо. Мы сидели так еще минут десять, просто смотря на хмурые тучи. – Как тебя зовут? – спросил я, чтобы хоть как-то прервать молчание. – Джерард, а тебя? – Фрэнк. – Фрэнк... Глупое имя, – он пожал плечами. – С чего это глупое? – я наигранно нахмурился. – Не знаю, буду звать тебя Фрэнки, так гораздо лучше. С того момента он всегда звал меня «Фрэнки», а я никогда не возражал. Первые капли упали на моё лицо, и я спешно стал убирать гитару в чехол. – Ну... Джерард, может, по домам уже? Дождь сейчас пойдёт. – Мы этого и ждали, глупый Фрэнки,– пропел он, выделяя слово «мы» и улыбаясь. А дальше был дождь. Мы встали и поплелись по осеннему парку, потому что, по словам Джерарда, под дождём необходимо прогуливаться. Мелкий дождик превратился в сильный ливень, но я почему-то перестал думать о гитаре, которая могла запросто испортиться от воды, ибо я чувствовал, что именно этого дождя мне не хватало всю свою жизнь. Мы шли и Джерард рассказывал мне стихи. Знаете, это были самые замечательные стихи, которые я когда-либо слышал. Я спросил, кто их написал, и он, смущаясь, ответил, что они его собственные. – Чёрт! – громко говорил я, перекрикивая шум дождя. – Ты чёртов поэт! Это очень круто! – Я несчастный поэт, Фрэнки, – задумчиво произнёс он не так громко, но я расслышал каждое слово. Мы расстались с ним, обменявшись номерами телефонов, потому что я настоял на этом, но вскоре, спустя несколько дней, встретились снова. Я был так рад видеть его кофейные глаза. К ним хотелось прикоснуться, вдохнуть их сладкий аромат, и я не преувеличиваю, просто они слишком напоминали мне любимый напиток. В тот день мы много разговаривали, гораздо больше, чем при нашей первой встрече. – Почему несчастный? – спросил я, смотря на него, когда мы сидели в глухом, практически заброшенном парке, отдыхая от шумного города. – Что? – он непонимающе взглянул на меня. – Ты сказал, что ты несчастный поэт. Почему? – наши взгляды встретились вновь. – Потому что, Фрэнки, я так и умру не показав миру свои творения, оставив после себя прах в земле – это несчастье. – Но ты ведь можешь попытаться стать знаменитым поэтом, разве нет? Твои произведения заслуживают славы, они потрясные! – Фрэнки, мне не нужны слава и признание, я несчастен, но в этом моё счастье. Много слов утекло с тех пор, поэтому я не смог восстановить в памяти все наши разговоры, но их очертания я буду помнить всегда. Мы стали видиться очень часто. Я считал его своим другом, а он считал своим другом меня. Никогда я ни с кем не дружил так крепко и искренне. Мы отдавали друг другу частички себя: он писал мне стихи, а я сочинял ему мелодии. Но мы были не такими, как все, поэтому часто нам приходилось спасаться от гонений гнусного мира в компании друг друга. Я знал все его секреты и смирился со всеми странностями. Более того, я любил все его странности вместе и каждую по отдельности. Он спал с плюшевым розовым слоном; очень любил кошек и постоянно рисовал их, но из-за аллергии не мог завести себе это животное. Я не стану раскрывать все карты, ведь этот чудик стоит сейчас где-то здесь и, наверняка, мечтает меня убить после слов о слоне, поэтому просто продолжу. Я сам не помню, как произошло так, что я влюбился. По-настоящему влюбился. Это не были страсть или влечение. Это была любовь. В то время он тоже влюблялся в меня. С каждым днём все сильнее и крепче. Тот день, когда мы признались друг другу, никогда не сотрётся из моей памяти. Мы сидели в пустом читальном зале городской библиотеки. Да, так смешно, но наше признание произошло в библиотеке! Я рассматривал картинки в какой-то книге про животных, а Джерард листал страницы потрепанного комикса. – Смотри, правда милашки? – спросил я, пододвигаясь к нему ближе и показывая картинку с собачками. Он внимательно осмотрел изображение и произнёс: – Милее их только ты, Фрэнки. Мои щёки залились краской, я отвел взгляд в книгу, переворачивая страницу. – Ну, а милее меня, только ты, Джерард. – Это признание в любви до гроба? – он поднял бровь и улыбнулся, пытаясь посмотреть мне в глаза: я, конечно, не мог противостоять и поднял взгляд на него. По выражению кофейных глаз было непонятно, шутил он или говорил серьёзно, поэтому я немного смутился. – Ну... – Ты такой милый, когда смущаешься, – Джерард улыбался, его лицо находилось в нескольких сантиметрах от моего. «Вот засранец, заставляет меня краснеть!», – пронеслось в моей голове, и я решил заставить покраснеть его. Да, всё вышло так спонтанно. Я просто сократил расстояние между нами и поцеловал его. После недолгого замешательства он ответил, и я, честно говоря, удивился такому повороту событий. Почувствовав, что в лёгких катастрофически не хватает кислорода, я отстранился. На лице Джерарда появился румянец, и я, не удержавшись, клюнул его в покрасневшую щечку. – Ч-что... – он потерял дар речи, периодически тяжело вздыхая. – Так ты... – его взгляд забегал по книжным стеллажам, а затем вернулся на меня. Повисло молчание, но я поспешил его нарушить: – Джи... – Фрэнки, почему ты это сделал? – спросил парень, не дав мне договорить. – Потому что... – Просто так? Да? Захотелось, и ты сделал? – он снова перебил меня, его голос стал громче. – Нет... Джи... – Фрэнки! Ты вообще подумал... Тут я не выдержал и, повысив тон, сказал те слова, которые мне следовало сказать гораздо раньше: – Я влюблён в тебя, чёрт возьми! Ох, ребят, вы бы видели его лицо в этот момент! Сказать, что он был удивлён – ничего не сказать. Я уже мысленно ругал себя, ведь эти слова могли навсегда разрушить нашу дружбу, но взгляд его кофейных глаз потеплел и он тихо сказал: – Я тоже люблю тебя, Фрэнки. Что со мной творилось в тот момент, одному Богу известно! Я взял его руку в свою, потом отдёрнул её, снова взял; покраснел, посинел, отвёл взгляд; захихикал, чуть ли не заплакал – вёл себя, как сумасшедший, честное слово! Вероятно, влюблённые люди и есть сумасшедшие. В тот день, находясь уже не в библиотеке, а в нашем любимом парке, мы официально поклялись друг другу в вечной любви. Клятва – это совсем не страшно, если ты наверняка знаешь, что сможешь сдержать её. Я знал. И он тоже знал. После окончания школы мы уехали в Нью-Йорк и поступили в институты: он в гуманитарный, а я в музыкальный. Сначала снимали стрёмную квартирку на окраине, а потом, после окончания образования, Джерард получил домик в наследство от своей любимой бабушки, и мы съехали туда... Сейчас я играю в непопулярной группе с большим, по словам критиков, потенциалом, а Джи рисует комиксы для одного крутого издательства и пишет отпадные стихи. Мы счастливы, мы любим друг друга, – Фрэнк закусил губу, – хотелось бы закончить своё повествование строчками из стихотворения Джерарда: Мы все рисуем жизнь свою, друзья, Незримой кистью среди воздуха летая, И жнём плоды, что сеяли не зря. В любви, в искусстве, и в несчастье счастье обретая. Зал наполнился шумом аплодисментов, Фрэнк улыбался, отвешивая поклоны и даже не заметил, как на сцену влетел черноволосый парень, стремительно подбегающий к нему. Ничего не видя на своём пути, он споткнулся об шнур микрофона и, если бы не быстрая реакция Айеро, то непременно бы поцеловался с полом. Фрэнк подхватил Джерарда в последний момент, притянув его в свои объятия. Тот моментально, словно и не спотыкался, обхватил руками парня крепко обнимая и тихо шепча ему на ухо что-то невнятное. Занавес.