Лепестки церберы

      Легкий сквозняк подул — и дверь комнаты тихонько приоткрылась. Санс мысленно выругался, застыв на полушаге, и крепче сжал свитер, не позволяя красной жидкости стекать на ковер. Его не должно было быть дома сегодня. Если бы не проклятые твари, что решили обойти «свой» район ночью, сидеть ему до утра в «Гриллби», ведь так приказал босс. Теперь мысли занимало только то, как быстрее и незаметнее добраться до кровати, когда не осталось ни сил, ни желания использовать магию. А утром свалить куда-нибудь еще, сделав вид, что так и было. Вот только… Из комнаты босса доносился плач. Лязг металла и всхлипы. В полнейшей тишине и тьме.       Санс не мог сдвинуться с места. До собственной комнаты было рукой подать. Раны нещадно саднили, да и расправа Папируса не заставила бы себя ждать, попадись он ему. Но скелет узнал голос. Да что там скрывать, он знал, что брат давно спит с Фриск, когда выставляет его на улицу. Даже осмеливался шутить по этому поводу пару раз, что, дескать, размяк глава Королевской Стражи.       Звуки стали громче. Воображение вырисовывало странные картинки, одна живописней другой. Не так он себе это представлял. В глубине души неприятно заныло. С этим срочно нужно было что-то сделать. Решив, что сегодня фортуна на его стороне, Санс осторожно приблизился и заглянул внутрь.       Улыбка Папируса вызывала инстинктивный ужас — жестокая и довольная одновременно с примесью одному ему известных чувств. Глаза светились красным огнем, еще и левый прорезал кривой старый шрам, угрожающий тем, что хозяин смог выжить и победить. Мутным от слез взглядом Фриск зацепилась за эту отметину, и ей показалось, что та же участь ждет и ее. Бездна стертых из жизни монстров лично Главой Королевской стражи затягивала в свои объятия. Обмякшее было тело задрожало с новой силой — душе отчаянно хотелось жить, сбежать от боли. Папирус звучно рассмеялся — он тащился от страха, испытываемого перед ним. Особенно, когда бояться начинала Фриск. А девушка гадала после подобных ночей — как в Папирусе может уживаться такая жестокость и ненависть, накапливаемая целыми днями? Быть может, для чужих Глава Королевской стражи всегда таким и оставался, только члены семьи и приближенные могли знать, что он умеет выражать заботу и благоразумие. Но во время пыток Фриск трудно было удерживать в памяти хорошие моменты.       Папирус заметил, что девушка погружается в транс, и, хмыкнув, увеличив мощность вдвое. Игрушка внутри ударила сильным разрядом тока. Боль была сильнее возбуждения. Игра затянулась, и каждое мгновение отзывалось жгучей резью во всем теле. Фриск обессиленно уронила голову, зная, что умолять бесполезно, а кричать запрещено. Она тяжело, прерывисто дышала, шипастый ошейник норовил проткнуть шею, волосы лезли в глаза. Вкус крови из прокушенной губы вызывал тошноту, слезы кончились, пришло равнодушие. Папирус, почувствовав перемены, грубо сцепил пальцы у нее на волосах и запрокинул голову. Так, чтобы не упустить ни одной эмоции. И ему понравилось то, что он увидел. Фриск холодно и беспристрастно смотрела ему прямо в глаза со злой покорностью. Они прошли пик, когда было что терять, теперь уже все равно. Он мог даже убить ее, если бы захотел.       Девушка задержала дыхание, когда обманчиво ласковый поцелуй в шею сменился жадным укусом. Кожа заныла, из маленьких ранок проступили бусины крови. Связанные колени задрожали от спазма мышц. Сколько она уже висела так? Время потеряло счет. Фриск даже не пыталась вырваться, когда кандалы и цепи, усиленные магическим потоком, внезапно отлетели вглубь комнаты, даруя ей относительную свободу. Она медленно осела на пол, отдергивая кожаные ремешки на ставших ватными ногах. Позолоченный поводок змеей увивался за ней, когда девушка на четвереньках двинулась в сторону миски с водой. Но стоило сделать один глоток, как красным всплеском пламени ее отбросило на кровать, сильно приложив спиной по деревянной панели. Фриск возмущенно застонала, хотя это больше напоминало вой. Папирус медленно приближался, впиваясь глазами в излюбленную жертву. Игры кончились. Фриск готова была кончить от одного взгляда Папируса, если бы полностью не обессилела от надоевшей игрушки. Взгляда безумного, одержимого и хищного.       Девушка даже не успела побыть в предвкушении, как ее перекинули через край кровати, заставив неудобно выгнуться в спине. Не в силах удержать хотя бы физическое равновесие, Фриск перешла на крик, уже не заботясь об условностях. Папирус словно забыл о ее чувствах, делая все для себя, двигаясь то резко, то мучительно медленно, заставляя изнывать от желания. Тем не менее, он не давал ей упасть полностью, проявляя извращенную осторожность.       Чувствуя скорую разрядку, Фриск запрокинула голову, не обращая внимание на шипы ошейника, и доверчиво расслабилась. Мир вверх тормашками ее забавлял, голова кружилась от нехватки кислорода и переизбытка ощущений. Но она явственно увидела, что дверь в комнату приоткрыта. Возможно, всего лишь сквозняк. Но она жадно облизала губы и резко потянула за поводок своего ошейника, когда заприметила ярко-красный огонек в глубине коридора. Обнаруженный, он вспыхнул сильнее и моментально исчез. Фриск хрипло засмеялась. Папирус, разумеется, не обратил на это ни малейшего внимания.

***

      — Не может быть! Значит, Король и Королева теперь дружно-мило живут в своем Радужном замке? — Санс похабно засмеялась, отодвигая пустую тарелку из-под второго завтрака.       Андайн, сидящая на низком кресле напротив стола, сделала характерный жест:       — Точно тебе говорю. Они так «тихо» мирились, что половина столицы сегодня слегла с мигренью. Если бы не беруши от Альфис, я, наверно, и в Водопадье была бы в курсе.       — Беруши, значит… А ничего поинтереснее Альфис тебе не мастерила? — Санс хитро подмигнул Андайн, которая быстро теряла самообладание и готова была прибить скелета на месте.       — О чем разговор? — нежный голос с хрипотцой раздался со спины, отчего по костям Санса прошли мурашки. Он знал, где она могла сорвать голос.       Фриск поставила на столик три большие кружки, наполненные золотистым ароматным чаем. Жасминовый вкус быстро заполнил собой весь гостевой зал, приторный и увлекающий. Фриск была в черных колготках и не по размеру огромном свитере в полоску. Горловина закрывала шею полностью, длинные рукава оставляли на виду только пальцы — длинные и цепкие. Санс представил Фриск без одежды: фиолетовые синяки на бледной коже, порезы, укусы, следы от заклепок и цепей — оставленные братом метки…       — Эй, Санс, — Андайн легонько стукнула скелета по спине, отчего он чуть не опрокинул кружку прямо на нее. — Ты чего завис? В общем, новости тебе уже известны. А тебе рано пока еще это знать, мелюзга.       Андайн беззаботно оскалилась, возвращаясь к чаю. Папирус, закончив приготовления на кухне и подобающе одевшись, спустился по лестнице в полном боевом облачении. Он недовольно посмотрел на Андайн, ожидая разъяснений. Та мигом отставила чай и встала:        — Так вот, о чем я. Две заставы из пяти в Водопадье и одну на границе с Жаркоземьем ночью какие-то придурки разнесли в хлам. Народ шумит, что стража бездействует.       — А постовые? — Папирус выглядел угрожающе. Больше всего он ненавидел, когда ломались его игрушки.       Андайн лишь пожала плечами. Глава Королевской стражи широким шагом прошел в коридор, и она вслед за ним.       — Вернусь поздно, — бросил он напоследок и погрузился в холод Снежнеграда.       Помахав на прощание Папирусу и Андайн, Фриск забрала у Санса из рук кружку и жадно допила его остывший чай.       — Мне не рано, — запоздало ответила она странным тоном и расплылась в улыбке.       Санса от такого бросило в холодный пот. Обычно Фриск была наивна и мила, словно большой сгусток счастья, застенчиво улыбающийся большому и страшному миру. Но иногда она могла так остро посмотреть или со знанием дела улыбнуться, что становилось не по себе. Санс забывал, что «девчушке» еще в том году исполнилось двадцать три и что невозможно, находясь в компании Папируса, да и его самого, оставаться белоснежным. А еще… Возможно, она заметила его прошлой ночью.       Фриск, тихо ухмыляясь, приблизилась к нему сбоку и прошептала:       — Хочешь поиграть?

***

      Дело изначально было дрянью. Папирус пнул очередного бедолагу, потерявшего сознание, и с отвращением пошел домой. Оказалось, молодчики оставили свои посты, чтобы как следует налакаться в соседнем районе. Но мало того, что они ослушались его прямого приказа, так и нарвались на какую-то драку, где их вынесли, разве что в прах не обратили. А теперь сжимают зубы и не признаются, кто их так отметелил.       Проходя мимо заросшего травой островка, где изредка торчали широкие эхо-цветы, Папирус вспомнил о Фриск. Какое растение она так любила на поверхности? Кажется, церберу. Такие тут не водились. Наклонившись, он сорвал один эхо-цветок у самого основания и завернул в ткань. Пусть порадуется. Посты уже ремонтируют рекруты, нарушившие устав получили по заслугам и жизнь снова входит в привычное русло.       Мерцающие кристаллы на потолке пещер постепенно гасли, напоминая о приходе ночи. Когда Папирус медленно отпирал двери своего дома в Снежнеграде, на улице уже не было ни души.       — Я вернулся, — громко объявил он, снимая тяжелые сапоги.       Выключенный свет в комнатах дома настораживал. Ни на кухне, ни в зале никого не было. Ладно, Санс — он мог уйти спать и рано вечером, но Фриск? Решив пройти в темноте, Папирус медленно поднялся по лестнице, напряженно всматриваясь вперед. Что-то в знакомой обстановке его настораживало, но он отогнал наваждение прочь. Наверняка Фриск на своем месте — в его постели, ждет и читает книгу. Но нет. Девушки не было и там.       — Что, черт возьми, происходит? — Папирус раздраженно зажег свечу щелчком пальцев и оставил эхо-цветок на столе. Ленивый братец вполне мог убедить Фриск не готовить ужин, а пойти в бар. Скелет дернулся от отвращения и решил поискать телефон, чтобы убедиться в своих подозрениях и поставить домочадцев на место.       — «Тебе стоит лучше попросить», — проскрипел цветок, и Папирус, выбирая список контактов в телефоне, остановился. — «Или я могу потерять терпение.»       За стенкой послышалось шуршание. Папирус молча встал и, бросив телефон на кровать, вышел в коридор. Возле комнаты брата он остановился и превратился в слух, словно ночной хищник. Послышался свист рассекаемого воздуха. Папирус не мог ошибаться — он знал, что это значит. И что за ним последует. Стон. Но тут раздался знакомый голос. Ледяной и тихий, он звучал жестоко и ласково одновременно:       — Тебе следует стараться больше.       — С-слушаюсь, — хрипло отозвались из глубин комнаты. Нет сомнений, это был Санс.       Папируса словно сковали на месте те наручи, которые он сам так часто любил использовать на других. Ему хотелось выломать дверь, но он не сдвинулся и на сантиметр.       — Подчиняешься? — Фриск с задумчивостью растягивала слово, смакуя его. — Это очень легко проверить, не так ли?       — Я… — закончить Санс не успел. Вновь что-то рассекло воздух и опустилось тупым стуком. — Ух-х.       — Хорошо, попробуем еще раз, — подытожила Фриск. — Будь хорошим песиком, и мы обязательно поладим.       — Да, — Санс опомнился и быстро добавил. — Пожалуйста.