Еще можно остановиться

      Чуя закрывает дверь на верхний замок. Металл неприятно лязгает, а квартира встречает хозяина холодом и абсолютной пустотой. Будто он мог надеяться на что-то другое. У Накахары первые за этот месяц выходные. Долгожданные и, казалось, абсолютно нереальные, будто вымышленные. Чуя, можно сказать, любил работу. Ему нравилось решать проблемы, заключать сделки, управлять людьми, но отдых нужен каждому, даже ему. Ночные переулки, запутанные дела и огромное количество поручений иногда вставали ему поперек горла, мешая дышать, адекватно мыслить и относиться к миру с хоть какой-нибудь добротой. Сейчас был буквально идеальный момент, чтобы побыть наедине с собой и бутылкой дорогого красного вина.       На Йокогаму спускалась ночь. Темное небо с тяжелыми грязно-фиолетовыми облаками дарило чувство покоя, а приглушенный свет — желанное уединение. Чуя был приверженцем роскоши и комфорта. Его крупный заработок позволял ему жить так, как он мечтал еще с детства, когда маленьким ребенком его привели в портовую мафию.       Тогда он пообещал, что добьется подобного, во что бы ни стало. И это у него получилось. Накахара разулся. Его ноги ступали по прохладному паркету, и суставы слегка хрустели, привыкая к тому, что они больше не скованы обувью. Блаженство.       Он скинул пальто, положив его на спинку кресла, застегнул жилетку, аккуратно повесил шляпу на вешалку. Он мог прямо сейчас снять с себя всю одежду, раскидать ее по всей квартире и эти два вечера не беспокоиться больше ни о чем, но неряшливость была им презираема. Всегда идеально следивший за собой Чуя терпеть не мог, когда его вещи находились в беспорядке. Дазай всегда смеялся над ним из-за этого. Издевался, называя Чую «хозяюшкой». Еще больше насмешек полетело в его адрес, когда напарник узнал о его любви к готовке.       «Ты бы был отличной женой!»       Чуя злился, огрызался и кричал. Так было всегда. В его теле будто разгоралась пламенем, кровь, бурлила по жилам чистая энергия, в то время, как Дазай казался абсолютно пустым внутри. Возможно, поэтому они и были так хороши вместе. Пустота поглощала лишний пыл, забирая его себе, не давая ему переливаться через края. И лишь она могла противостоять Порче.       «— Интересно, Чуя-кун, а ты в постели такой же агрессивный? — шутливо интересовался напарник, — и на что же у тебя может быть фетиш?       Чуя, между тем, начинал закипать. — Ах да, я понял, на шляпы. Определенно на них. — У меня фетиш на твою разбитую морду! — Чуя со всей силы дал ему пощечину.  — Да ты, должно быть, еще и доминировать любишь, — противная ухмылка расплывалась по лицу Дазая. — Ну держись, тварь!» Убегающий от разъяренного Чуи Дазай надолго запомнился всем, кому удалось увидеть их в тот момент.       Рыжеволосый опять ловит себя на том, что его мысли возвращаются к этому невыносимому человеку. Он жмурится, слегка махает рукой, чтобы отогнать воспоминания. —Кто бы мне по голове надавал за мою тупость, — думает Чуя, откупоривая бутылку, — А потом по ней же погладил: куда ребенка-то обижать? — Накахара усмехается сам себе. Он давно уже не ребенок, хотя его рост все ещё похож на рост тринадцатилетней девочки.       В голове Чуи возникает картина: помешанный на суициде напарник и его рука, что гладит рыжие волосы, останавливается, когда нащупывает кровь на затылке. В тот день он воспользовался Порчей и лежал на земле, после того, как Дазай использовал свою способность. Он, кажется, был в отключке, но это воспоминание сохранилось. Верно говорят, что ум мой — враг мой. Только в данном случае не ум, а память, но это уже не так важно.       Беспокоился ли Осаму за него тогда? — Черт. Хватит, хватит думать, — говорит себе Накахара, — я не какая-нибудь жалкая брошенка! Он с горечью понял, что отдал бы многое, чтобы снова почувствовать эти длинные пальцы, прикасающиеся к его телу, теплое дыхание над своим виском и услышать коронное дазаевское «Чу-у-у-я!».       Чуя налил себе третий бокал. Дорогое вино пьют медленно, смакуя, но он любил пить быстро и много, чтобы сразу и наверняка опьянеть. Забыться. Так было лучше, чем растягивать бокал на весь вечер. Сил думать при таком раскладе почти не оставалось, а сами мысли были будто липкими и тягучими, как та жвачка из которой легко надувать большие пузыри. В этот раз организм настойчиво решил не сдаваться, а подсознание, как назло, подкидывало очередные кадры.       Однажды, когда Чуя пришел на работу, рукава его рубашки, обычно слегка подвернутые, были натянуты и чуть ли не заправлены в перчатки. Дазай окинул его броским взглядом, остановившись на руках, заметил отличия и буквально схватил за шкирку. — Что ты, блять, творишь, а, придурок?! — Чуя был донельзя возмущен таким поведением со стороны напарника, — отпусти! Накахара ударил ногой по колену Дазая, но тот не отпустил его, а затащил к себе в кабинет, хлопнув дверью так, что стоящие в ней стеклянные стекла задребезжали. — Нет, это ты мне скажи, — он задрал его рукав, — что ты творишь?! Дазай по-настоящему злился крайне редко, но сейчас он был действительно зол. Несколько полосок шрамов на запястьях. Тонких, но все еще красных и припухших. Явно недавних. Чуе захотелось почувствовать, что же такого в этом нашел его напарник, что продолжает мечтать и вечно болтать о суициде. По правде говоря, он не почувствовал почти ничего, что могло бы вызвать удовольствие. Разве что вид собственной крови, вытекающей из пореза. Было в этом что-то чарующее. — Идиот, — Дазай выпустил его руку. Накахара поправил чуть сбившуюся шляпу, поднял голову и с чувством собственного достоинства покинул кабинет. Стеклышки в двери снова жалобно заскрипели.       Вот и правда. Идиот, раз сделал что-то настолько нелепое из-за Дазая. Чуя залпом допил оставшееся в бокале вино. Он закинул ноги на стоявший рядом журнальный столик. Честно говоря, он никогда не представлял себя за чтением журнала. Возможно, в их просмотре было больше смысла, чем в том, что он делал сейчас. Коё часто в шутку сравнивала их с Дазаем «взаимную ненависть» с грызней двух бродячих псов за кусок еды. Она смеялась, а после становилась абсолютно серьезной и говорила, что никогда и еще раз никогда, их вражда не должна помешать выполнению миссий. «Двойной черный — наше главное оружие, и вы не можете позволить себе оплошностей. Поняли?»       Этих оплошностей никогда и не было: они всегда работали идеально и с каждым разом совершенствовались, делали еще лучше. Они на удивление хорошо понимали друг друга, что делало Двойной черный практически непобедимым. Но теперь нет ни их дуэта, ни их постоянных ссор, ни их удачных миссий. Из-за одного человека его жизнь перевернулась с ног на голову два раза. Когда он пришел, и когда он ушел. Мысли о том, чтобы поддерживать связь были. Дазай Осаму никогда бы не стал для него просто знакомым. Он хотел, жаждал, вернуть что-то такое, что было между ними. Соперничество, совместная работа, ненависть и поддержка в одном флаконе.       Чуя налил новый бокал.       Накахара вспомнил, как во время одной из давних перепалок, он, взбесившись, проорал напарнику — хотелось бы прямо в лицо, но такой возможности, в силу роста, у него не было — что его способность только и делает, что деактивирует чужие, что вообще это не способность, и что он противный и мерзкий со своими этими бинтами и закрытым ими же глазом. Дазая даже не задели его острые слова. Он со спокойной холодной улыбкой протянул: — Ну, а ты, Чуя? Твоя способность уничтожает все, — он выделил последнее слово, — а шляпа просто отвратительная. Он усмехнулся, и Чуе захотелось ударить его, лишь бы только стереть с губ эту ухмылку, но он чудом удержался. — Ублюдок! Им было по шестнадцать, и эти слова задели за живое. Но Чуе больше не шестнадцать, теперь он старается, правда старается, быть умнее и мудрее, вести себя спокойнее. Так, чтобы он был примером для младших членов портовой мафии, так, чтобы начальство могло полагаться на него. Всегда заботясь о том, чтобы пострадало как можно меньше людей, а особенно мирных, которые никак не относились к мафии и ее делам.       Не смотря на все их ссоры, было в их партнерских отношениях и нечто другое, что Накахаре хотелось бы называть… дружбой? Чуя, который был рядом, буквально вынимая из рук Осаму очередные лезвия, доставая его из очередной петли, и Дазай, который никогда не оставлял его холодной земле, когда он терял сознание после использования Порчи, а отвозил домой, и на утро сам писал отчет. Взгляды, которые говорили, что да-да, сейчас тяжело, но потом обязательно станет легче, ты только держись. И порой неловкие, но всегда теплые и искренние объятья, которые хоть и были редкими, но давали чувство поддержки и защищенности.       Через несколько дней после того, как всем стало известно о уходе из организации, Чуя обнаружил на своем столе конверт из гладкой, кремовой бумаги. Тут же распечатав его, рыжеволосый достал плотный лист с надписью: «Если что, ты все еще знаешь, где меня найти.» Внизу был приписан номер телефона, который был аккуратно перенесен в адресную книгу.       Было страшно признаться себе, что без этого «неполноценного человека», это он чувсвует себя неполноценным, будто от него оторвали кусок, а затем еще и солью рану посыпали, замотали бинтами и толкнули в спину, мол, все, дальше живи сам, как хочешь, так и справляйся. А без него справляться не хотелось.       Желанным было уединение, но никак не одиночество.       Накахара подошёл к окну. Большие и панорамные, они выглядили такими тонкими, словно пленка, которую вот-вот тронешь, и она порвется. И не будет больше ничего, кроме неконтролируемого падения вниз с двадцать пятого этажа. Дазаю бы понравилось. Разноцветные огоньки города слегка расплывались перед глазами. Красиво и завораживающе. Этот город был его домом, и он сделал бы все, чтобы защитить его и никогда бы не простил себе, если бы уничтожил его.       Прикрыв глаза, он подумал, что делает большую ошибку. Доставая из кармана телефон, закусил губу. «Ещё можно остановиться». Ища номер в списке контактов, понял, что ему плевать на все последствия.       «Встретимся?»       Сообщение контакту «Дазай» отправлено.