This Must Be Love

- Господи, ребенок, что же ты делаешь? - Джанлуиджи пытается отстранится, но цепкие пальцы вцепляются в футболку, тянут на себя, и Себастьян неловко тыкается носом куда-то в плечо Буффона, и Джиджи преодолевает желание подхватить его под коленки и отнести к кровати, потому что это - чересчур, так нельзя, держи себя в руках, Джанлуиджи Буффон, где твоя нравственность и мораль? От Себастьяна за километр пахнет алкоголем, и лучший вариант сейчас - уложить его спать, и он почти не сопротивляется, но и футболку Джиджи не отпускает. Джанлуиджи уговаривает его выпустить ткань из пальцев, укладывает на диван, и плохо соображающий мальчишка начинает раздеваться - снимает свитер, майку, обнажая по-птичьи торчащие ключицы и заставляя Джиджи следить за ним, не отрывая взгляда, выпутывается из узких джинс и уже почти падает на подушку, как вдруг вспоминает, зачем пришел, и виснет на Джанлуиджи, прижимаясь горячим телом к чужому телу, и целует везде, без разбора - губы, скулы, подбородок, морщится забавно из-за колючей щетины. А Джиджи уже и не хочется думать о морали и нравственности - под ладонями острые ключицы, торчащие ребра, впалый живот, и весь Себастьян такой худой, маленький, острый, что хочется ему поддаться, и целовать в ответ. Колючая совесть прогрызает в душе дыру, разъедает внутренности кислотой, и становится неуютно, и Джанлуиджи напоминает себе: "Он пьян, он будет ненавидеть за это себя, а больше всего - тебя", и отцепляет от себя Себастьяна, горячего и хмельного. А у того глаза закрываются, и он засыпает раньше, чем успевает укрыться одеялом, и Джанлуиджи думает - повезло, все кончено. Но ничего не кончено, и ночью Джиджи представляет горячее мальчишеское тело и огромные оленьи глаза, и почти слышит стоны, которые могли бы слетать с этого рта, и до самого утра Джиджи надеется, что он придет.