break the shackles

      Тишина иллюзорно давит на виски, мнимая обманщица, пробирается под кожу, но всё же разбивается о бытовую реальность. Гадко скользит переменчивый ветер по голым рукам, но не дает опомниться и всмотреться осмысленно в пейзаж под ногами. Мысли в голове Чжухона не хотят становиться в один ряд и слаженно работать. Дверь балкона приоткрывается, скорее из-за ветра, нежели из-за кого-то, решившего так же поморозить себе голову посреди ночи, поэтому Чжухон даже не оборачивается. Он так же продолжает смотреть в бесконечную бездну чёрного неба, которое заворожило бы самого бесстрастного и приземлённого человека.       Здесь становится холоднее, а широкая футболка и спальные шорты ни на грамм не дадут тепла, но возвращаться внутрь не хочется точно так же как и продолжать с распростёртыми объятиями ждать простуду. На этом теперь вообще вето, он же айдол, так что ещё раз мельком взглянув в глубокую даль, Чжухон быстро заходит в относительно теплую гостинную общежития. Ему неуютно, голова разрывается, мысли мечутся, а от напряжения снова кулаки сжимаются, да так, что ощущение, будто кожа на костяшках натягивается до предела, грозясь порваться. Ему надоело каждой ночью выходить на балкон и тушить себя в самокопании.       Когда судьи назвали имя последнего участника их айдол-группы, в Чжухоне что-то вырвалось наружу. То, что, кажется, было готово к такому исходу. То, что агрессивно и единолично хотело порвать на куски виновного. Но ведь такового не было. Ни судьи, ни новые согруппники, ни он сам. Никто не был виноват, не та ситуация. Вот только злость и ненависть потянули свои когтистые лапы в сторону талантливого, молодого, но так не вовремя появившегося Чангюна. Чжухон в глубине души знал, что зря к младшему относится как к мешающему мусору, но ничего не мог с собой подалать. Всё это походило на предательство собственным разумом. Но как быть, он не знал. Ни спустя час, день и даже неделю. Уже все в группе относились к макне чуть ли не с любовью, а Чжухон не мог, потому что запутался.        Он медленно подошел к дивану, всё ещё пребывая в замкнутом круге размышлений, которые прервал включившийся на кухне свет. Любопытство никогда не было слабой стороной Чжухона, да и сейчас вроде как не до этого, но что-то толкнуло его именно в направлении полоски желтого света. Впрочем, увидев там младшего, Чжухон не сильно был удивлен или сбит с толку. Попробуй удивись тому, кого в мыслях видишь чаще, чем что-либо вообще. Даже неловкости он не испытывал, наверняка потому что ужасно устал от всего этого. Злость на протяжении стольких дней вытесняла все остальные чувства, что и сама кажется устала этому противостоянию. Ведь Чжухон добрый малый. — Ох, хён, напугал, — резко выпалил Чангюн и замолчал, кажется, специально прикусив себе язык. Ведь они не разговаривают. В смысле, вне работы. Даже банальное 'привет', 'пока' не вошло в обиход. Чангюн сжал стакан с водой, за которым видимо и пришёл, с такой силой, что рука задрожала. — Чангюн, — вышло чуть ли не беззвучно от того, что долгое стояние на балконе хорошо закончиться просто не может. Чжухон забрал стакан у младшего и залпом осушил его, прочистив горло он попытался ещё раз: — Чангюн, я думаю, нет, я хочу поговорить прямо сейчас, — замявшись немного вначале, Чжухон выдал окончание фразы так же чисто как и в его рэпе вылетают слова. Младший напрягся, хотя и до этого ни капли не был расслаблен, с этим человеком он явно не хотел бы так сталкиваться. Но сейчас Чжухон совсем не выглядел как обычно. Не прожигал яростным взглядом, не косился ядовито, не сводил брови на переносице. Он выглядел уставшим. Даже не так. Заебавшимся. И вот попробуй угадай кто-то его так заебал или сам из себя все соки выжал. — Ты ведь всё прекрасно понимаешь. То есть, ну, почему тебя невзлюбили, — старший поднял взгляд на Чангюна. Да всем насрать свысока было спустя несколько дней, это ты один такой долбанутый, подумал вдруг Чангюн. Но вслух промямлил только скомканное 'конечно', ведь так-то понимал. — Но я до сих пор не мог с тобой смириться и не знаю почему, точнее знаю, много причин, но пора бы с этим заканчивать, прости, — протараторил со скоростью своей читки Чжухон и, боже упаси, покраснел. Чангюна как горячей водой облили, и неожиданно, и приятно видеть этого агрессора в настолько непривычном виде, даже как-то странно. Грешным делом он заподозрил, что ему всё кажется. Но Чжухон стоит напротив с опущенной головой и будто немного подрагивает, то ли от нетерпения в ожидании ответа, то ли от холода, проникающего через незакрытую дверь на балкон, то ли от того и другого одновременно, но Чангюн не уверен. Он плавно, словно в замедленной съёмке, кладёт руку на чжухонову голову, зачёсывая волосы и поглаживая. Никакого понимания того, что он мать его сейчас творит, он не имел. А волосы короткие и щекотно.       Вот странный, думает Чжухон, искоса поглядывая на него, но принимает этот жест как прощение. — Чжухон хё..- но его обрывают на полуслове. — Хони. Хони хён, — старший качает головой и нелепо, совершенно по-дурацки улыбается. Чангюн и представить не мог, что тот может быть таким. — Х-хони хён, думаю, пора идти спать, подъём совсем скоро, — судя по улыбке, ставшей шире настолько, что глаза совсем становятся щёлочками, Чжухон доволен таким исходом.       Невозможно было представить, что злобу и ненависть так легко отпустить. Просто Чжухон никогда не пытался по-настоящему это сделать, он лишь бился раненной птицей в запертой клетке из своих же убеждений. Но стоило ему настолько устать от этих убеждений и подарить улыбку и пару нужных слов человеку, которого вроде как терпеть не мог, и всё встало на свои места. Толстые прутья клетки растворились и это как глоток свежего воздуха, после того как насильно не могла появиться возможность дышать.