Сталь и серебро

      Мальчик аккуратно срезал гриб и положил его в туесок. Почти полный, еще пяток – и будет с горкой. Он улыбнулся – больше всех, сегодня наверняка больше. Мальчику всегда легко давались вот такие поручения – собрать грибов или ягод, или трав. Все ребята жались к каменным стенам, ходили толпами, боясь леса. Но он не боялся ни волка, ни рыси, ни лесного народа – он знал, что так близко к замку ни зверю, ни чудовищу из бабкиных сказок делать нечего. Он чувствовал себя в лесу как дома – и даже лучше, потому что в Вульфхолме ему, ублюдку безродному, никто не был рад. Спать приходилось на жесткой скамье, на кухне, есть – что дадут, и каждый дружинник считал своим долгом дать ему поручение или просто оплеуху. А в лесу – красота. Можно уйти так далеко, что и башен не видно, разлечься на теплом игольчатом одеяле под вековой сосной и смотреть сквозь лапы как по стальному северному небу бегут серебряные облака.       Серые стены Вульфхолма возвышались над небольшой долиной. Каждый метр этой свободной земли был отвоеван у древнего леса, плотным кольцом окружавшего замок. Говорят, в южных и западных землях на замках гордо развеваются флаги, и стены вздымаются так высоко, что можно увидеть путников за сто миль отсюда и золотые поля, расстилающиеся до самого горизонта. Может, где-то так оно и было, но стены Вульфхолма никогда не вырастали выше старых дубов, и все, что можно было с них увидеть – это лес. Где-то там, в лесу, вилась дорога, соединяющая Вульфхолм с городишкой Приречьем, но, сколько не смотри, – за зелеными листьями ты не заметишь путников, пока они не выйдут из-под густых крон. Впрочем, путники тут редкость.       – Мальчик! Эй, мальчик, ты где?       «Меня зовут Уллок» – мысленно огрызнулся тот. Но почему-то почти никогда в замке не называли его так.       – Вот ты где! Ишь, куда забрался. Давай-давай, пошевеливайся! Пора домой! До заката всего ничего осталось. Или ты хочешь, чтобы тебя лесные утащили? – старый охотник, присматривающий за детьми сегодня, хлопнул его по плечу.       Лесные. Больше чем самого леса, больше, чем зверей в нем, люди боялись лесного народа, говорящего с деревьями, обладавшего силой обращаться в волков. Бабки долгими зимними вечерами рассказывали сказки про старую войну, и лунные песни, и кровавые пляски. Люди помоложе улыбались, и говорили, что лесные – страшилка для непослушных детей, но только днем и внутри каменных стен. Те же, кому не повезло оказаться вне замка после заката, улыбались редко.       Со стены протрубили в рог, и низкий гул заполнил всю долину, сообщая, что до захода солнца остался всего час. Через час ворота закроются и не откроются вновь до рассвета. Говорят, в западных и южных землях замки окружены деревнями и городами, но после воин, пожаров, чумы и – как бабки говорят – нашествия лесных – в их краю выжили лишь те, кто ночевал в каменных стенах, и выселки за замком исчезли без следа.       – Все, заканчивайте работу! Дети, все в замок!       Уллок тащил корзину, доверху наполненную отборными грибами.       «Сегодня! Сегодня я точно собрал больше всех остальных! Сегодня князь обязательно заметит меня».       Князь стоял на высоком крыльце, приветствуя людей, показывающих плоды своего труда – пойманную дичь, собранные травы и овощи, испачканные руки и усталость. Традиция, живущая испокон веков – князь лично следил за возвращением подданных и закрытием ворот. Только он мог приказать не закрывать их, если кто-то запаздывал. Молодой князь никогда этим правом не пользовался…       Говорят, в западных и южных землях князья владеют огромными наделами, и управляют армиями с тронов из злата в одеждах из парчи. Князь Вульфхолма владел замком и всеми, кто в нем, управлял дружиной из двух дюжин добрых воинов и правил с дубового трона, надев стальную кольчугу на тело да серебряный обруч на русые волосы.       Сейчас перед князем стояли охотники, а у их ног огромным меховым мешком лежал темно-серый зверь.       – …даже с двумя стрелами! Но он все равно выбился из сил, и я смог нагнать его. Посмотрите, какая шкура, милорд, какой густой мех! Из этого волчары получится отличная доха для вас!       – Отличная работа! Охотники, вы славно потрудились, и я прошу разделить со мной вечернюю трапезу.       – Благодарю, милорд.       –А ты, старый, все на грибы охотишься?       –Волки меня боятся, милорд, приходится охотиться на дичь, что не может убежать. Вот взгляните, эти мальчишки сегодня славно поработали.       Серые глаза князя скользнули по ребятам, но даже не заметили Уллока.       «Почему? Почему он никогда не смотрит на меня? Ведь он мой…»       Отец. Об этом знали все в Вульфхолме. Среди людей долины были голубоглазые выходцы с востока, кареглазые южане и даже зеленоглазые дети запада. Были люди с глазами чагравыми, темными, как у речных птиц, но светло-серые глаза, глаза цвета северных небес, цвета стали и серебра были только у князя. И у него.       – Мальчик. Эй, мальчик!       – Меня зовут Уллок! – разозлился он. Имя – это все, что успела подарить ему мать. Говорят, что она умерла от тяжелых родов, но никто не знал, кем на самом деле она была. Просто однажды князь вернулся из леса с вопящим младенцем на руках. Кто-то говорил, что это была дочь какого-то купца, которые все-таки проезжают мимо Вульфхолма раз в луну, или путешествующая по селам знахарка, или взбалмошная дочь соседнего феодала. Кто-то даже предполагал, что это была лесная, но большинство решило, что мать Уллока – девушка из Приречья, тем и успокоилось.       – Ладно-ладно, Уллок. Иди-ка на кухню, быстренько!       Пока ночь окончательно не вступила в свои права, он чистил и резал грибы, нанизывая их на грубую нить для засушки.Ложась спать, он закрывал глаза и видел небо. Иногда ему снился лес, пряный запах хвои, пляшущие тени деревьев и трели птиц. И тогда ему хотелось никогда не возвращаться, но он знал, что это не возможно.       Сегодня ему снилось, что он был волком. Его лапы ступали бесшумно, его глаза безошибочно видели в неверном свете луны. Он прижимал уши, заслышав вой собак, он крылся в тени, он шел на охоту.        А утром его разбудил пронзительный женский крик. Он открыл глаза, широко зевнул и почесал затылок – пальцы были грязные, в чем-то липком. Стоящая перед ним женщина в переднике и с корзинкой перевела дух и заорала уже отчетливо:       – Волк! Волчий выродок! Он вскочил на ноги и огляделся – но волка не увидел. Зато заметил – проснулся он совсем не там, где засыпал. Тёмная горница, резко пахнущая куриным помётом, под ногами хрустит сено и скорлупа, а вокруг все – в пухе и перьях, и он – в крови и перьях, и на лице запекшаяся корка.              Утреннее солнце светило в глаза, и слезы застилали взор. Мелкие камешки больно впивались в колени, в неудобно затянутые за спиной руки впивалась веревка.       – Перед лицом людей и богов, я обвиняю этого Уллока из Вульфхолма в том, что он волчий выродок.       Он назвал его имя. Он посмотрел ему прямо в глаза. И почему-то от этого стало только больнее.       – Обернувшись зверем, он прокрался в княжий птичий двор, где по воле своей кровожадной натуры перебил до трех дюжин кур, а после напал на птичницу.       Уллок мотнул головой – не нападал он ни на кого, он просто хотел… сбежать? Спрятаться? Проснуться и чтобы все было как всегда?       – Волкам не место среди людей, и потому, Уллок из Вульфхолма, я приговариваю тебя к изгнанию.       Толпа ахнула. Изгнание – самое суровое из наказаний в этих местах. Даже казнь была милосерднее – один лишь удар топора обрывал жизнь преступника. Изгнанника же ждали долгие дни в лесу без еды, воды и огня, среди ядовитых змей и диких зверей. Казненного хоронили в месте пристанища его предков, и многие лета люди помнили его имя и зажигали свечи и для него – пусть преступник, но и ему нужно освещать свой путь на том берегу. Изгнаннику не ставили свечей, тело находило себе место лишь в желудках хищников, а душа оставалась блуждать в бесконечном лесу.       – Он еще ребенок, милорд, – обратился к князю кто-то из толпы.       – Он – выродок.       – Он не причинил людям вреда.       – Но причинит.       – Но он же… он же ваш…       – Он – волк. И его дикую кровь не заглушила ни кровь его отца, ни годы, проведенные с людьми. Ему нет места в замке. И потому я изгоняю его.              Уллока провожалався дружина и сам князь, за стены, через долину, до опушки леса. Чтобы он не мог свернуть. Чтобы никто не мог ему помочь. Он не дрогнул, когда оглянулся в последний раз на свой дом и своего отца. Он не заплакал, когда в последний раз вступил под полог леса. Но теперь, несколько часов и многие мили спустя, он горько всхлипывал, обнимая старый дуб. Лес сочувственно вздыхал и шептал что-то утешительное. Краем глаза он заметил движение и тут же прекратил рыдать. Из леса неторопливо вышел большой волк с одним ухом.       – Не бойся, мальчик, – просипел волк.       Уллок не испытывал страха. То, что сковало его члены, намертво приморозив к земле, не могло носить имя "страх". И когда волк перетек в одноухого старика, ему ничуть не стало легче. Лесной народ, пожиратели сердец, и ему очень повезёт, если сейчас он потеряет одну только жизнь.        Старик рассмеялся:       – Мальчик, ты весь дрожишь. Не надо, волк волчонка не обидит. Дай-ка на тебя посмотреть... нос мамин, и уши лопухами – мои. Что моргаешь глазенками, али не признал деда? Да не бойся ты, волчонок. Теперь все будет хорошо. Теперь ты дома, со своей настоящей семьей – косматой да хвостатой. Идём со мной.        И он пошел, потому что куда ему еще было идти. И шел, ни о чем не спрашивая, и ничему не удивляясь, потому что если в подлунном мире есть лесной народ – чему тут еще удивляться. И в первую же зиму лес одарил его волчьей шкурой, и стая приняла в себя нового волчонка, ни о чем не спрашивая и ничему не удивляясь.        И когда они ходили на двух ногах – то носили одежды из шкур и мешковины, и спали в землянках и рубленых избах, и рассказывали легенды о далеких горах, готовя еду на углях. И когда они ходили на четырех ногах, то не нуждались ни в одежде, ни в крове – они выли на луну, и пищей им служило все, что было в лесу.       И когда в лес пришла новая осень, он встретил ее у опушки леса. Острым камнем по тонкой коре он выцарапывал руны. Ул-ло-к. Он хотел, чтобы дерево сохранило имя, которое стало выцветать из памяти – волки не нуждались в человечьих именах. Он боялся, что забудет, как оно выглядит – волки не читали книг. Иногда ему снились каменные стены, и перезвон кузницы, и гомон базара. И тогда он хотел вернуться, но знал, что это невозможно.       Чуткий нос уловил запах крови раньше, чем уши услыхали звуки борьбы. Он побежал на них – зная, что кроме стаи сражаться в лесу некому и не с кем. Над лесом раздался короткий вой – стая на охоте – оборвавшийся в визг – стая в беде. Уллок спешил, и босые ноги утопали в глубоком мху.       Поляна смердела свежей кровью, и от вывалившихся наружу внутренностей охотника поднимался пар. Два молодых волка жадно пожирали их, утробно рыча. Третий – одноухий – играл. Наскакивал на свою жертву, оставляя кровоточащие, но не опасные раны, раз за разом избегая ударов ножа – их избежал бы и слепой, этих нелепых взмахов рыдающего паренька пятнадцати весен возрасту. Волк покосился на Уллока и мотнул башкой, приглашая присоединиться к веселью.       И отскочил от хищно свернувшей стрелы. Серые глаза смотрели безжалостно, тая в себе больше угрозы, чем обнажавшийся меч. Серые глаза, как у его отражения. Как у неба над головой. Серебряный обруч на седеющих волосах да стальная кольчуга –князь Вульфхолма покинул высокие стены для охоты на волков…       Самоуверенный волчонок рванулся – и тут же упал, пронзенный быстрым ударом бывалого воина. Его товарищ замер, поджав хвост, а безухий, потеряв всякий интерес к своей сопливой жертве, медленно направился к князю, осторожно переступая по кругу.       Воин следовал движениями за ним, не давая подойти сбоку. Волк медлил, не желая проверить остроту клинка. Раненный волчонок истекал кровью, а его брат прижимал уши и скалился, набираясь храбрости атаковать обидчика. Вдалеке раздался волчий вой – вторил ему охотничий рожок. Обе стаи приближались к своим вожакам, но ни одна не успела бы вовремя. Следуя волчьему танцу, воин повернулся и вздрогнул:       – Уллок? Это ты?       Он дернулся, поняв, что так и стоит, как камень, под сосной. И удивленно моргнул, поняв, кто позвал его сейчас по имени.       – Уллок, я же вижу, что это ты! Послушай, я должен… попросить у тебя прощения. Мне очень… стыдно за то, что я сделал. Я не должен был поступать так… жестоко.       Волк клацнул зубами и отскочил от быстрой полоски стали. Князь все же не терял бдительности.       – Прости меня. Тебе здесь не место! Помоги мне – и мы оба вернемся домой.       – Не слушай его, мальчик, – невнятно прощелкал старый волк, – ты же видишь, он говорит это из страха. Он знает, что ему уже не уйти из леса. Не слушай его! Он украл тебя, он убил твою мать.       – Я любил твою мать! Не моя вина, что она не пережила…       – Не пережила, что ты бросил ее, узнав что она волчица. Мальчик, ты для него зверь, ты не нужен ему! Убей его!       – Уллок, сын! Я прошу тебя! Помоги мне! Убей волка!       Он посмотрел на них, как будто видел в первый или последний раз, и запрокинул голову,пытаясь найти слова… Лес, как всегда, что-то шептал, но Уллок не слушал. Мальчик смотрел в небо, в эти небеса, серые, как волчья шерсть, как сталь и серебро. Но небеса молчали.