У Океана вольный нрав
Зачем Океану человек?
У Океана вольный нрав. Каким еще ему быть, когда для него нет преград. Он, необъятный, в широком объятии раскинул все свои руки. Маленький полубог мог поднять из глубин сколько угодно земель, но между ними — руки Океана. Вспыльчивый, яростный, но отходчивый. Ярость его разрушительна, но коротка. Только и недолгих её всплесков хватало, чтобы осиротить не одно племя. Всё человечество могло проливать слезы, падая на колени во всех землях вдоль плавной линии Океана. Только их всех было мало, чтобы Океан мог заметить. В его глубине без труда можно было бы растворить слёзы десятков поколений. Но ярость одной Те Ка куда заметнее слёз сотен племён. Океану больно касаться Те Ка. Это первый раз, и ему не нравится. Не нравится боль, не нравится ограничение его воли. Нрав его противится этому. В голосе Те Ка тоже мука, когда она случайно касается Океана. Она кричит яростно и потерянно, как маленькие дети людских племен, теряющие мать. Океан видел это много раз. Он знал их печали и знал их желания. Но замечать их до этого не было нужды. Теперь она появилась. И он приманивает, он зовёт человеческое дитя. Он манит перламутром раковин, блеском волны и шепотом тайны. Океан терпелив, когда цель того требует. Капли жемчужин в раковинах в его глубине растут небыстро. Теперь Океану нужно вырастить жемчужину на суше. И он вкладывает в маленькие створки ладоней мягко сияющее сердце. Иди, дитя, займи место в истории этой земли. Гибкие руки Океана пишут её на песке берегов. Пишут, чтобы смыть и написать новую. Но до следующего прилива твоя история будет жить. Иди. И плыви. Люди — создания земли. И в землю возвращаются. А жемчуг — создание Океана. Туда и возвратится.Следы уходят в океан
Что человеку Океан?
Моана идет по берегу, оставляя следы, цепочка которых скоро скроется в океане. Нижний край неба блеклый, почти бесцветный, как будто вода размыла краски, горизонт, размыла все, к чему прикасалась. И Моане кажется, что если так будет и дальше, то скоро в ее мире останется только вода. Даже рисунок тату после каждого заплыва становится бледнее, поддаваясь требовательному нажиму невидимой руки. Прибрежная полоса окутывает мокрые ноги песком плотнее, чем одежда охватывает тело Моаны. Но как бы плотно песок ни держался за нее, Океану хватает нескольких мгновений, чтобы заменить на ее теле песок на воду. Моана опускает руки к волнам, ладонями к белой пене. Прибой легко ударяет по ладоням, это как приветствие друга. Наверное, так и есть, Океан — ее друг. Ближе него, кажется, у нее никого нет, если не считать семью. Хотя разве так бывает? Она — человек, он — огромная толща живой воды. Но у Океана, видимо, свое мнение на этот счет. Моана медленно удаляется от берега, волна самым краем задевает щеку — словно поцелуй матери на прощание. Все, что Моана позволяла другим людям, а в некоторых случаях, наоборот, не позволяла, мог сделать Океан. Что ему ее позволение или неодобрение? Он предлагал или брал. Прикосновения, объятия. Чьи еще объятия могут охватить тебя так же тесно? Если только материнские. От мамы Моана как-то услышала такую фразу: "Мать — Океан для ребенка". И Моана соглашалась. Океан обнимает все их острова и наверняка чувствует колебание земли от каждого движения и малейшего шага. Так что даже на земле вряд ли от него можно скрыться. Ведь и земля когда-то вышла из вод. Но Моане не нужно скрываться, она привыкла к ощущению, что за ней наблюдают. Ненавязчиво, но постоянно. Объятия Океана зыбкие, но цепкие. Он укладывает Моану в колыбель между двумя волнами и мерно качает ее невесомое тело. Вода окатывает лоб, откидывая волосы. Моана не знает значения этого жеста, перестала понимать, нужно ли ей как-то отвечать. Раньше она бы спросила у бабушки, как быть с Океаном. Но теперь спросить не у кого. Люди не общались со своими божествами, так что, когда пришло время, божества начали общаться на своих условиях. По крайней мере одно — точно. В племени Моаны верили, что Океан живой, но не догадывались, насколько они правы. Каждый раз, когда Моана идет вслед за убегающими волнами, обманчиво небольшая глубина заманивает ее туда, где дно резко уходит из-под ног и остается только власть воды. У берега вода ни теплая, ни холодная, Моана просто не ощущает ее, равно как и границ своего тела. Она погружается с головой, открывает глаза. Ей даже, кажется, не нужно дышать. Она плывет, Океан легко принимает ее тело. Моана пытается принять вертикальное положение, но тут глубина дотягивается холодом, будто пытается утянуть ее за ноги на дно, намек прозрачен: "Ты здесь не человек, оставь свои правила на берегу. Здесь ты — рыба, ты — Океан". Моана каждый раз проверяет свое подозрение: не показалось ли ей в прошлый раз — и каждый раз получает один и тот же ответ. Холодная вода играючи хватает ее за ступни. Моане это напоминает прикосновения вечно холодных рук мамы. И вообще с каждым днем она находит в Океане все больше похожего на то, что она любит. Конечно же, она всегда любила Океан и сам по себе, но сейчас она видит в нем еще столь многое. Вода в лагуне отливает зеленью, как глаза Те Фити, на глубине задорно пляшут скаты, прибой низко рокочет голосом отца. И теперь Моану волнует один вопрос: настолько ли она любит себя, чтобы тоже стать частью Океана? Она не знает, ее ли это мысли или же их нашептывают волны. И нужно ли в таком случае противиться им. Природное упрямство говорит — конечно! Но она теперь не знает верного ответа.