visited the winter

Сквозной холодный ветер пробивал через его любимую куртку и заставлял судорожно съёжиться, посылая табун мурашек по всему телу. Почему-то именно в этот день природа решила навести над городом тёмные тучи и устроить пургу, после так долго затянувшейся тёплой осени. Мелкая поступь по скользкому льду в любимых берцах, а под ними метры глубины и тишины. Сильный ветер сбивает с ног, из-за чего идти ещё труднее; а снег, который летит в лицо, часто приземляется на его реснички, из-за чего приходится намного чаще моргать. Он не знает сколько вот так вот идёт: долго ли, мало ли. В какой-то момент, под ногами победно затрещал лёд. Нет, Юнги не было страшно, наоборот, это больше распаляло его. Теперь он шёл более уверенно и почти не обращал внимание на снег, летевший ему прямо в лицо, впиваясь в нежную кожу тысячами осколочек. Тёмные тучи становились ещё гуще, а летевший снег превращался в пургу. Мину холодно, хотя, казалось что весь холод мира сосредоточился только в нём. Но это уже прошло, осталось аж ничего, пусто. Куртка нисколько не грела, Мин не понимал почему он её любил. Она была слишком тонкой, слишком яркой, слишком не модной, она была слишком. Слишком, как и сам Чимин и он постоянно надевал её. А сейчас Мин надел её сам, впервые, ведь она пахла им и, кажется, всё ещё оставляла его тепло. Но Мину только кажется. После мыслей о Чимине, Мин получше укутался в неё. Всё-таки идти в расстёгнутой куртке при таком ветре было плохой идеей. Да и сама мысль идти по льду, который только замёрз тоже не блистала своей гениальностью. Только Юнги хотел пойти обратно на берег и плюнуть на всё это, как лёд приятно трещит и Мин проваливается под холодную воду. Она встречает его покалыванием и ужасным жаром по всему телу, он хотел было брыкаться, но через несколько секунд его охватило спокойствие и умиротворение. Кажется, он слышал китов, которые не могли водится в озере. Поэтому, подняв голову, через толщ мутного льда, Мин чётко видел китов летающих над землёй и поющих свои песни о одиночестве. Эта тишина и умиротворение заставило медленно закрыть глаза и поддаться воде, что приняла его с распростёртыми объятиями. Мин клянётся что слышит голос Чимина, его смех, его тихие шептания сказок Юнги на ночь, слышит как его кожа трётся об футболку, когда он её надевает, слышит соприкосновение подушечек его милых пальцев о старую бумагу и как она хрустит, когда он её переворачивает. Он так давно этого не слышал, он так рад. Но тут он чувствует крепкие руки на своей талии и руках, чувствует как его тянет на верх, а вода, обижаясь, тянет обратно ко дну. Юнги бы открыть глаза, увидеть что происходит, но ему бы дослушать ту сказку, которую Чимин не до рассказал в тот раз. Однако выбравшись из воды обратно на лёд, но слышит лишь завывание ветра и тихие маты и чувствует холод, будто его кожа вот вот натянется до предела и лопнет. Он искренне ненавидел того, кто нарушил его покой. Всё же открыв глаза что ужасно слипались, он ничего не увидел. Будто его заволокли плёнкой. Через пару мгновений он почувствовал тепло, что окутывало его всего и это ему показалось не таким уж и плохим.

***

Мягкая перина, тяжёлое, но ужасно мягкое одеяло — всё это придавало чувство невесомости и уюта. Звук трескающейся древесины от огня, чрезмерное тепло откуда-то сзади и пелена на ушах. Медленно открыв глаза, Юнги уткнулся в стену. А точнее в ковёр, на котором были какие--то замысловатые узоры, будто бы срисованные со стен в пирамидах Древнего Египта. Почему-то Мин хотел потрогать этот ковёр. Он протянул руку и легко коснулся его подушечками пальцев. Он был жёсткий и неприятно колол пальцы. Сзади послышался скрип массивной двери. Юнги не испугался, он лишь медленно обернулся через плечо, до сих пор утопая в огромной одеяле, и увидел человека, что отряхал довольно толстую и, наверняка, тёплую дублёнку от снега. От, пусть и яркого света, что исходил от камина, было видно, будто этот человек довольно упитанный и высокий. Но сняв её и оставшись в одном шерстяном свитере, который, казалось, ужасно кололся, перед Мином стоял парень, чуть ли не на голову выше него, стройный и подтянутый. Было видно, что он довольно накаченный, его выдавали довольно большие ляжки и его руки, на которых были красивые бицепсы. Пока Юнги его разглядывал, тот уже снимал этот свитер, открывая перед ним красивый вид на широкую спину, на то, как перекатываются мышцы под кожей от каждого его движения, а свет от камина откуда-то сбоку придавал ещё больший контраст. Сняв тот колющий свитер и сложив его на стул, незнакомец надел другой, более тёплый и мягкий по виду. Так и не видя пару любопытных глаз, он взял кочергу и присел у камина, двигая ею поленья, от чего хруст становился более громким и частым. — Выспался? Мин вздрогнул от неожиданности, чувствуя как щёки начинают гореть и заливаться краской. Повернувшись к парню полностью, Юнги лишь едва заметно кивнул, прошелестев одеялом. Однако так и не услышав ответа, парень повернулся к Мину через плечо и посмотрел на него. Юнги потерял дар речи, такие глаза он видел впервые. Они блестели от отражения огня в них и молоком в кофе, заливались янтарём. Мин нервно облизнул свои губы, из-за чего они сочно заблестели от обилия слюны. Это не скрылось и от незнакомого парня. Он быстро опустил глаза на губы Юнги, и так не отведя взгляда, спросил: — Как тебя зовут? Его голос будто был покрыт благородным бархатом. Он успокаивал Мина получше самых хороших сонных таблеток, которые он принимал горстями в последнее время; получше той самой ледяной воды. которая приняла его как своего, растворила в себе. Этот парень был наполнен светом из этого сраного камина и отражал его на Юнги, что тот даже слегка сощурился от этих мыслей. — Мин Юнги. — брюнет даже не узнал своего голоса, он был на пару тональностей выше, чем обычно и даже дрогнул в конце. Но Мин быстро собрался и прочистил горло, — А твоё? — Чон Чонгук. — улыбаясь, сказал новый знакомый и его улыбка была чуть ли не лучшее, что видел в свое жизни Юнги. — Ты меня вытащил? — на эти слова Чонгук открыто усмехнулся и отвернулся обратно к камину, опять тормоша поленья. — А кто же ещё? Ты видишь здесь ещё кого-то? Между ними повисло молчание, что заполняло комнату, пролезая в каждый угол, пропитывая всё; и лишь приятный треск дерева от огня успокаивал, придавая спокойствие. Обдумывая всё, Мин вспоминал те мысли, те чувства, что он испытал в воде и чувства и мысли сейчас. Почему-то чувства не особо отличались, а вот мысли до сих пор грызли и смолой липли к телу, проникая в разум. Мысли о Чимине, о его чувствах, о его мыслях, движениях, тембре и хриплого голоса по утрам и перед сном, его вкуснейший пирог с яблоками, его руки, его ворчание, когда Юнги не складывал обувь, его кольца, что лежали в красивой шкатулочке; а ведь они до сих пор лежат там. — Из-за чего ты был на озере? Слова прорезали тишину и разбили на осколки. Мин, честно, не хотел никому рассказывать об этом и делиться чем-то с кем-то, кроме Чимина. И пусть Чонгук располагает к себе, и пусть так хочется довериться ему и наконец выплеснуть это всё. Всю ненависть и боль, любовь и нежность, страх и тревогу, радость и удивление, печаль и смятенье. Но он не мог придать его, он ещё совсем не готов вскрыть старые раны и вылить весь гной оттуда, это слишком больно. Поэтому, сейчас он лишь отшучивается. — А какое твоё дело? На коньках хотел покататься. — Юнги привстал и облокотился об руку, слегка задирая нос. Но это не выглядело высокомерно, скорее с лёгким удивлением. — Моего дела тут нет, только вот спасать утопленников — это последнее, что я хотел сделать вечером. — Чон добавил поленьев и слегка подул на огонёк, от чего тот, будто по приказу, разгорелся ещё больше, нагревая помещение. — Почему же ты не провалился под лёд? — Скажем так: тактика, техника, и большой запас удачи. — А как дотащил? — Я сильный, а ты слишком лёгкий. Некоторые девушки потяжелее тебя будут. Мин откровенно ненавидел, когда ему указывали на его худобу. Однокурсники постоянно издевались над ним, оскорбляли. Это больная тема для него, ведь с этим связаны самые сокровенные страхи и мысли Юнги. Чимин никогда не упрекал и не указывал на это. Но когда Мин сбрасывал хоть килограмм, Пак не намекая ни на что, начинал кормить его больше и чаще. Он любил всё в нём, включая все его недостатки, что для него казались его достоинством, вредные привычки, шрамики и закидоны. Юнги нахмурился, уставившись на Чонгука. Они только познакомились, а он уже перевернул всё в Юнги, заставляя вспомнить то, что так желательно топил в себе Мин; выставил на показ все самые сокровенные тайны и мысли. — Так понятно, я сваливаю. Мин откинул тяжёлое, но тёплое и мягкое одеяло, почувствовал, что в комнате ещё холодно, а потом поставил нагретые ноги на холодный пол и только встав, заметил что он одет совсем не в свою одежу, а какую-то длинную водолазку. И всё. После этого, Юнги нырнул обратно под одеяло и, подобно котику, выглянул из-под него. — Где моя одежда? — Она сушится. Ты же мокрый весь был. — Мне нужно домой. — боязливо нахмурился Мин, отползая ближе к стене и упираясь в колючий ворс ковра лопатками. — Да? Только вот я тебя не отпущу.