Scar tissue that I wish you saw
Все случилось быстро. Это не было больно — просто гул поршней за спиной, который он заметил слишком поздно, сменился шипением гидравлики, и горячая липкая жидкость плеснула в лицо. В следующее мгновение Тандер уже летел с обрыва спиной вперед. those who struggle Вспомнить бы, с чего это все началось… Когда какие-то умники впервые склепали искусственный интеллект, это была полуразумная болванка, привинченная к постаменту. Тандеру было двадцать, когда во всех новостях прошли эпизоды о торжестве человеческого гения, породившего интеллект искусственный. Следом мгновенно хлынула волна всевозможных мнений: вставить свою долю торопились все, от инженеров до церковников — как же, такое событие! Тандер тогда был занят собственной жизнью, военная академия оставляет мало времени на праздное любование прогрессом, но картинку из передачи запомнил хорошо. Болванка, округлый гладкий шар с хороший броневик размером, величественно проворачивалась на круглой раме, помигивала огоньками и вычисляла ответы на всякие ученые вопросы. Тогда она еще не умела говорить. Все, понятное дело, как с ума посходили по этой штуке: ученые — потому что хотели задать главный вопрос жизни, вселенной и всего такого, политики — потому что искали, куда ее применить, разного рода общественные деятели — потому что им положено впадать в экстаз от всего, что ни попадя. Не разбирающийся ни в технике, ни в жизни-вселенной-и-всем-таком — глубинка Техаса все-таки не Гарвард! — Тандер относился с уважительным недоумением. Людям это было важно, но очередной конфликт на Ближнем Востоке был морпехам все же поближе. Появились, конечно, и те, кому штуковина не нравилась. К моменту, когда она научилась болтать по-человечески (сразу на пяти языках) и слезла со своей рамы, и фрики всех мастей, и вполне разумные люди стали выражать опасения. Ну, как это обычно бывает с научными достижениями? Вечно про них то фильм-катастрофу снимут, то телепередачу со спорами про безопасность, то петицию запустят против пугающей новизны. Про искусственный интеллект их развелось сразу много. Предсказывали всякое, от Матрицы во плоти до того, что Америка обязательно применит искин где-нибудь во Вьетнаме, или технологию похитит Северная Корея и сделает с ней что-нибудь… северокорейское, или еще что-нибудь столь же ужасное. Адекватность предположений разнилась от обывательских страхов до публикаций футурологов. Сержант из учебки морпехов, приглядывающий за будущими героями Америки, на каждую новость про штуковину — и в положительном, и в отрицательном ключе — ворчал, мол, только языком чесать и горазды, а мер безопасности не дождешься, и пророчил, что все обязательно пойдет прахом, с такими вещами так и бывает, вот увидите! Он был деревенщина похлеще самого Тандера, к вещам сложнее телевизора предпочитал прикасаться исключительно взглядом. Если, конечно, под вещью понималось не оружие — да и то, кажется, предпочитал модели постарше. Кадеты над ним посмеивались, разыгрывали иногда, пользуясь нулевыми познаниями в современной городской жизни, но так — беззлобно. Славный он был, сержант-инструктор. Знать бы, где он сейчас… Если бы Тандер встретил его теперь, пожалуй, извинился бы за юношеские выходки. В конце концов, кто мог знать, что сержант окажется прав! Все, как и было обещано, пошло прахом несколько лет назад — Тандер бы сказал точнее, но с того момента все смешалось так, что дни иногда казались годами. Апокалипсис, который предсказывали добрый десяток лет, постучался им в двери, а они все равно не были готовы. По самому дурацкому сценарию, как в обучающем тренировочном протоколе, в которые никто не верит, или низкобюджетном кино про восстание машин. Матрица и то была похитрей сюжетом. Лучше бы это была Матрица. Тандеру пригодилась бы возможность безнаказанно падать с большой высоты. В нынешнем мире это разом сделало бы его практически неуязвимым. Мир стал… очень странным местом за эти несколько лет. Не то чтобы вторжение разумных роботов — недостаточно странная штука, но ни один из футуристов так и не предсказал стратегию, которую изберет искусственный разум. Когда все только началось, быстро выяснили — законы робототехники работают исправно. Ни сама штуковина, ни быстро множащиеся дроны — вроде муравьев-солдат при королеве — не могли причинить человеку прямого вреда. Повезло, что военные не успели наложить на проект руку и склепать что-нибудь столь же продвинутое, но увешанное пушками со всех сторон. Но искин задумал кое-что другое. Если нельзя причинять прямой вред — можно причинять опосредованный, главное, обмануть протоколы достаточно надежно. Тандер был вполне уверен, что они должны были учитывать подобное, что-то там такое было, про вред бездействием — но то ли эта логическая цепочка оказалась слабее, то ли дурное инженерное творение постигло искусство самообмана в совершенстве, но это у него получалось отлично. А еще оно здорово находило оригинальные решения. Потому, видать, и додумалось, что лучший способ вывести врага из строя, не убивая — лишить чего-нибудь важного. Поэтому дроны научились ослеплять. Это не было больно и, технически, не могло даже считаться вредом — меньше литра жидкого полимера мгновенно выбрасывалось в лицо из-под брюха четырехлапой железки точным ударом и мгновенно застывало на воздухе. Снять такую заплатку было невозможно — разве что срезать вместе с кожей, но на такое шли только в крайних случаях. Например, когда дрон промазывал, и непроницаемый барьер закрывал что-нибудь поважнее глаз. Или когда под ним начиналась какая-нибудь паскудная болезнь, от которой и помереть недолго. Впрочем, от операции, которая давала снять все, тоже можно было отправиться прямиком на тот свет — к тому же невыносимо больно, уродует… и, разумеется, навсегда оставляет без глаз. Стоило бы беспокоиться. Большинство рисковать не хотело. Оно и понятно: сама по себе заплатка не вредила, у большинства под ней оставались вполне сохранные глаза — правда, что с теми глазами стало за годы полной темноты… Но надежда есть надежда. Ради призрачной возможности когда-нибудь снова видеть и не такое вытерпишь. Так и жили — целыми городами таких, с замазанными черными кляксами половинами лиц. Вообще-то дело не заканчивалось на слепоте. В поселения дроны не лезли, то ли понимали, что им там ничего не светит, там поводыри и охрана, то ли просто не интересовались — зато неудачнику, оказавшемуся на открытой местности без зрения, светило стать жертвой войны с машинами. А что? Если кто-то шарахнется от дрона и сам рухнет с высоты или позволит загнать себя в глубокое болото, так то тоже не прямой ущерб. Какие у Машины — теперь штуковину звали уважительно, как по имени — были на это все мотивы, Тандер не знал, а как ей удалось провернуть все так ловко, что и опомниться не успели — остались с половиной мира ослепших посреди рушащейся от такого обращения цивилизации, просто не помнил. Он вообще много чего не помнил из самого начала: войскам тогда было не до тщательного отслеживания событий. А теперь и войск-то никаких нет, одно горе-сопротивление. В общем, мир теперь выглядел как-то так: по пустеющей земле бродили безмозглые дроиды, заправленные несдираемым полимером, на месте бывших мегаполисов разрастались огромные уродливые коммуны для слепых, а паршиво организованное — самокритика еще никому не вредила — редеющее сопротивление искало способ вернуть все на круги своя. Тщетно. Новым миром заправляла Машина. Ах да. Не стоило выкидывать из картины дивного нового мира тот факт, что только что пополнивший ряды слепых и почти наверняка бывших сопротивленцев (кому нужен солдат, не видящий, куда он стреляет?) и уже точно бывший морпех Тандер летел с остатков многометрового моста. Удар оглушил — Тандер с жутким хрустом брони и, судя по ощущениям, ломающихся костей рухнул на груду каких-то обломков всем весом, ни в силах ни сгруппироваться, ни хотя бы предсказать, с какой стороны земля; крошево под ним тут же просело, но шорох сыплющихся кусков камня и бетона заглушал невыносимый звон в ушах. Черт… так ведь и череп можно раскроить, на радость Машине! Теплое и липкое потекло по разбитому затылку. Черт! Одно хорошо: дроны его теперь не тронут. Наверное. Разве что додумаются скинуть сверху какой-нибудь кусок булыжника, чтобы точно шею сломал. Это их дьявольские протоколы тоже не запрещали — не специально же, как же. А глаза!.. Перед ними было черным-черно. Тандер инстинктивно зажмурился, когда его окатило полимерной пленкой, и глаза под ней, кажется, не пострадали. А толку-то, когда открыть их теперь не выйдет? Разве что повезет дожить до момента, когда изобретут способный пробиться через полимер и не оставить без куска лица растворитель. Чтоб его. Он начинает думать прямо как гражданские из коммуны… Тандер попытался сдвинуться, но только съехал чуть ниже по обломкам с болезненным стоном. Вот тебе и вышел на дальнюю разведку один… Он потратил добрый час, убеждая остальных, что будет в порядке в одиночестве — а теперь не отказался бы вернуться в прошлое и хорошенько врезать прошлому себе. И чем, спрашивается, он думал? Мало того, что глупо пропустил дрона, словно не то что подготовки за плечами — даже простенького инструктажа нет, так еще и додумался пройтись по развалинам старого автомобильного моста! Зная любимую тактику детищ Машины, более бездарный провал даже придумать сложно. Прими поздравления, Тандер: твоя жена все это время была права. Ты до нелепого безнадежный самонадеянный придурок. (Помнится, Файр придерживалась этого мнения, еще когда они были кадетами — и не сказать чтобы ее позиция сильно изменилась с того времени, но именно сейчас Тандер был готов признать ее за истину.) Файр… У нее наверняка есть примерные координаты, где его искать, но Тандер своей рукой занес в отрядный журнал, что уходит на несколько суток. Заканчивался первый день. Если не может встать — так и помрет тут на груде обломков, прежде чем его хватятся. Интересно, ему полегчает с сотрясением быстрее, чем он замерзнет насмерть или отключится от голода?.. Думается вроде бы отчетливо, только беспорядочно. Шансы есть. Надо быть оптимистом — а что еще остается в такой ситуации. — Надеюсь, ты не собирался научиться летать, упав с моста. Потому что если собирался — у тебя ужасно хреново получается. Что?! Тандер бы вскочил и выхватил пушку, если бы мог — но на этот раз сил не хватило даже дергаться. Он не слышал шагов — и неудивительно, звон в ушах до сих пор заглушал реальный мир на все девяносто девять. А голос вот пробился. — Но ты не сдавайся, вдруг однажды выйдет! — приободрил он. Что он несет? Неважно. Пожалуй, это в любом случае скорее хорошо, чем плохо. Живой человек — это уже отлично, по крайней мере, не придется полагаться на самоисцеление от травмы головы. Если, конечно, не окажется мародером или не примет за мертвого. По поводу первого Тандер ничего сделать не мог, но честно попытался предотвратить второе — с речью не заладилось, но трупы со сломанной шеей обычно не стонут. — Хорошо тебя, — посыпалось крошево; похоже, потенциальный спаситель встал рядом с растянувшимся перед ним Тандером и теперь рассматривал. — Да не старайся ты так, я же вижу, что ты пока не собираешься помирать. Расслабься, я помогу. Я тут для того и обретаюсь. Пойдешь со мной, посмотрим, что я смогу сделать, идет? Идет, должно быть. Тандер понятия не имел, как именно ему сейчас предполагается «пойти», но на всякий случай поверил на слово за неимением других вариантов. К тому же из пришедшего следом обморока довольно тяжело поспорить. those who suffer Кто-то неумело пытался напоить его чем-то густым и невыносимо горьким. Вкус отпечатался в не успевшем толком вернуться сознании, и к горлу подкатила волна тошноты — Тандер дернулся, инстинктивно пытаясь освободиться, и закашлялся, расплескивая жидкость; летящие во все стороны брызги обжигали. — Эй! — возмутился тот же голос, что и раньше, в руинах. — Завязывай с этим! У меня не так много этой штуки, чтобы так ее тратить! Дезориентированный Тандер пока не различал толком слова, зато точно знал, что не готов ближе ознакомиться с незнакомой мерзкой жижей, и завертел головой еще настойчивей. Пластиковый наконечник — объемный шприц? трубка? — промазал, царапнул по челюсти, и за ворот снова полилось содержимое. Глядишь — все бы и вылилось, но чья-то рука в толстой перчатке мгновенно нырнула ему под горло, сжала до боли, задирая голову, и дергаться стало некуда. Будь они наравне, Тандер был бы, пожалуй, сильнее, подготовка морпеха не шутка, да только хороший удар по затылку никому ловкости не прибавляет. Но главное — Голос был зрячим. Слепые люди не двигаются так быстро и не орудуют инструментами с подобным предвосхищением. Тандер не успел даже вздрогнуть, а чужие пальцы уже нажали ему на нижнюю челюсть, пропихивая наконечник. Все-таки какая-то трубка, длинная и гибкая, запросто скользнувшая в горло — от силы, с которой скрутил горло рвотный рефлекс, заслезились глаза, но хватка Голоса не дрогнула — после короткой борьбы Тандер замер, тяжело дыша через нос и пытаясь лишний раз не дергаться, когда рот снова заполнила горячая горечь. Не то чтобы у него был особый выбор — глотать или подавиться. Какого дьявола. Абсурдность ситуации — зачем кому-то спасать чужого, чтобы потом насильно отравить какой-то дрянью? — зашкаливала настолько, что содержимое изрядно раскроенной головы напрочь отказывалось иметь с этим дело. Время тянулось бесконечно. Глубокий вдох, подавить выворачивающий спазм, с усилием сглотнуть вокруг трубки. Из глаз все еще текло от напряжения, мышцы едва заметно подрагивали — не будь болезненно поддерживающей его руки и норовящего скользнуть еще глубже в горло наконечника, Тандер завалился бы набок. Тепло от неизвестного раствора быстро расходилось по телу, будто разносилось с кровью, и головокружение становилось только сильней. Это было бы до странного приятно, если бы не горечь. С отсутствием смысла в происходящем временно пришлось смириться. — Ну вот, и стоило так нервничать? — вдруг весело сказал Голос, и наконечник потянули назад. Хватка разжалась; короткий толчок в плечо — и кашляющий Тандер все-таки потерял равновесие и неловко завалился на пол, судорожно хватаясь за саднящее горло. Вязкая жижа осела обжигающим комом, но тошнота вдруг улеглась словно сама собой — только глаза никак не желали переставать слезиться. От руки, внезапно потрепавшей его по волосам, некуда было деться. — Должно полегчать с головой, если я все правильно смешал, — поделился Голос, приглаживая слипшиеся от крови пряди вокруг раны. — Не очень приятно, конечно, но я честно старался! Так что совершенно необязательно было портить лекарство всей этой суетой. Так и быть, не буду требовать от тебя извинений. Должно быть, чувствуешь ты себя не очень. Памятуя, что он несколько часов назад лишился зрения и чуть не сломал себе шею — с этим утверждением Тандер был готов согласиться. — Не волнуйся, я обещал, что за тобой присмотрю, помнишь? Я Фальк, будем знакомы. Здорово, что мы познакомились, правда же? Просто обожаю новых людей. Что-то в его ласковом тоне и прикосновениях пугало до одури, сильнее, чем если бы Тандер услышал за спиной скрежет приводов Машины — но рвануться не вышло: тепло внутри растеклось окончательно, до кончиков пальцев, и отяжелевшее тело отказывалось повиноваться. Легкие царапали изнутри позывы к кашлю, но даже на это не хватало сил; сердце колотилось, как бешеное, но и пульс выравнивался, словно усыпленный волной сонливости. Беспричинный, выворачивающий ужас — все-таки отрава! — пульсировал в разом ставших бесполезными каменных от напряжения мышцах, в тяжелой от боли голове. Почему, почему это происходит с ним, почему сейчас? — Это из-за лекарства, — рука в волосах сдвинулась снова, погладила, убаюкивая — Тандер одновременно был готов отключиться от приступа паники и провалиться в глубокий, противоестественный сон. — Не надо бояться: просто уснешь, и все. Поспать помогает от любой боли, я на себе проверял. Движение. Еще движение. Воздух хлынул в легкие с судорожным всхлипом — и все вдруг застыло. Страх пропал, как не было. Стало легче дышать. — Я оставлю тебе одеяло и воды по левую руку, если вдруг проснешься. Звать меня не надо, я сам приду, когда понадоблюсь. В углу подальше — Эрц, вы подружитесь. Хватающий воздух мелкими затихающими глотками Тандер попытался вслушаться в сгустившуюся давящую тишину, но ничего так и не услышал. Существовал ли этот Эрц на самом деле, или Голос — Фальк — выдумал его так же, как и причину для своей безумной, пугающе искренней заботы о чужом? Сон оказался сильнее прежде, чем Тандер успел хотя бы предположить ответ. those who tremble Следующие несколько дней Тандер в основном спал; впрочем, это была довольно приблизительная оценка. День и ночь не имели значения для слепого, часов у него не было (да и что с ними делать, ощупывать циферблат?), и Тандер кое-как отсчитывал только количество пробуждений. Фальк будил его, чтобы влить новую порцию лечебной дряни и проверить повязки, болтал о чем-то своем, гладил, пережидая приступы инстинктивного ужаса — похоже, паскудному ощущению он был и впрямь обязан лекарству. Все происходило так… одинаково, что Тандер почти успел привыкнуть. По крайней мере, смирился с горьким питьем и бессвязной болтовней спасителя. Он, кажется, живет сам по себе так близко к гнезду Машины… Неудивительно, что у него слегка протекает крыша. Должно быть, отшельник-сумасшедший или вроде того. Голова болела с каждым разом чуть меньше. В очередной приход Фалька Тандер наконец собрался с ним заговорить. Тот менял ему повязку на голове, мурлыча под нос что-то абсолютно бессмысленное — чем в большую норму приходил сам Тандер, тем острее бросалось в глаза, что тот откровенно ненормален, странно себя ведет, странно говорит… Даже интересно, как он выглядит. Наверняка крайне своеобразное зрелище. Фальк постоянно норовил прикоснуться; это нервировало, но уже не пугало, и Тандер не сопротивлялся: не видел смысла. В конце концов, ему становилось лучше, ему приносили воду и бинты, в активности Фалька была какая-то польза — так стоит ли от нее отказываться? Правда, главной странностью Тандер считал тот затейливый факт, что к нему ни разу не притронулись без толстых перчаток. Для того, кто настолько отчаялся или помешан на телесном контакте, что ищет его у чужих, это было… нелогично. Хотя кто же их, двинутых, разберет. К нынешнему моменту Тандер в присутствии Фалька испытывал разве что легкий дискомфорт, да и тот потому, что быть слепым оказалось, что ничуть не удивительно, тяжело и тревожно. Самого полубезумного помощника он не боялся. Так или иначе, рано или поздно Тандеру нужно было возвращаться в отрядный лагерь, и раньше было предпочтительнее. Зрячему это было бы не так сложно провернуть, а слепому — все равно что совершить кругосветное путешествие (черт бы побрал предусмотрительную Машину, понаставившую везде подавителей сигнала! и поддержки не запросишь), но и просто сидеть тут и ждать невесть чего Тандер не собирался. Дойдет — так и хорошо, а нет… это будет уже другая проблема. Ему нужно было назад. Глаза его, конечно, были теперь бесполезны, а это разом лишало смысла добрые три четверти его умений, но Тандер был с сопротивлением с самого начала. У него были знания и навыки, которые наверняка еще приглядятся остальным. К тому же дома его ждала Файр, ее нельзя было подвести. В общем, все вело к тому, что помощь Фалька вскоре должна была потерять актуальность. — Ты не в к курсе, далеко от твоего убежища до ближайшей коммуны? — что-то наводило Тандера на идею, что зайти лучше будет издалека. Рука, разглаживающая марлевый квадрат на затылке, замерла. Тандер подождал ответа, но не дождался и продолжил — вести подобные диалоги, не видя лица собеседника, было нелегко. — Мне бы дорогу попрямее, по которой можно пройти до какого-нибудь поселения и, желательно, не умереть в процессе. И, может, даже встретить кого-нибудь зрячего по пути, — без этого нечего и надеяться дойти, но Тандер все равно оптимистично полагал, что раз у кого-то выходило раньше — так и у него шансы есть. Если подумать, без зрения все было… нелегко, но у него не было времени горевать. Может, только немного, да и то потом. Тандер подозревал, что должен относиться к перспективе остаться слепым и практически беспомощным навсегда как-то посерьезнее, но не мог: с самого начала войны они своего рода знали, что однажды это случится с большинством из них. А раз так, то чего плакать над разлитым молоком, в смысле, полимером? Авось найдет себе работу по плечу, научится так жить — очень многое их учили делать без зрения заранее, на то и расчет, что большая часть сопротивленцев кончает в коммунах. А большая часть морпехов раньше кончала в цинковых коробках. Может, поэтому у них и отношение к таким вещам попроще. (Если бы это еще означало, что терять такую важную деталь не было бы страшно совсем…) Пальцы на затылке слегка напряглись, болезненно прижимая рану, и Тандер вздрогнул, разом переставая жалеть себя и переключаясь назад на реальность. Фальк все еще молчал. — Эй? Так как, не знаешь дорогу? Я ведь не прошу меня проводить, просто прикинуть… Еще одна космическая пауза. Это уже начинало самую малость настораживать. — Тебе не нужно наружу. Это очень далеко, — наконец с заметной неохотой ответил Фальк. Что? Тандер, вроде как, не настолько сильно ударился головой, чтобы дать другим разбираться, куда ему там нужно. Да, идея опасная и дурацкая, но… — Слушай, меня товарищи с разведки ждут, наверняка хватились. Хотя бы скажи, в какой стороне мост, где ты меня нашел — может, там кто-нибудь додумается поискать. — Не нужно, — рану снова прижали до боли, и Тандер невольно встряхнулся всем телом: специально он, что ли, это делает? — Я тебя не выгоняю, можешь оставаться, сколько захочешь. У меня хватит припасов, не думай об этом. Места полно, тут тепло и безопасно, не нужно никуда идти. Мы можем… Так. — Приятель, ты не понял, — мягко остановил поток заверений Тандер. — Я тебе благодарен, но я не хочу у тебя поселяться. Нехорошо злоупотреблять гостеприимством. А у меня в лагере семья, ясно? Файр. Она будет не очень счастлива, если я задержусь. — Это было не предложение. Что-то в тоне Фалька Тандеру отчетливо не нравилось — все больше с каждой фразой. Он не ожидал, что с этим будут проблемы, но дурное предчувствие бухало набатом. Как вообще правильно разговаривать с сумасшедшими, как их убеждать? Тандер судорожно перебирал про себя многочисленные протоколы и инструктажи, но ничего не находилось. Приходилось опять полагаться на импровизацию. — Не надо глупостей, — «пожалуйста, просто прислушайся к здравому смыслу, пожалуйста…» — Давай сделаем все проще для нас обоих. Ты же мне помог, правда? Ты славный человек, наверняка хочешь как лучше. Просто помоги мне еще раз — отсюда выйти, это будет хорошее дело. Неверный ход. — Я хорошее дело уже сделал! Фальк вдруг рванулся на ноги, зачем-то утягивая Тандера за собой, и тот инстинктивно выставил предплечье — и не зря: псих уже тянулся к его горлу, как тогда, когда насильно поил его через трубку — но Тандер отбросил его руку и тут же почувствовал, как он пошатывается, но тут же восстанавливает равновесие. Ловкий, но не очень крупный противник. По крайней мере, сила Тандера была все еще с ним. — Ты никуда не уходишь! — прошипели над ухом. — Тут и есть хорошо! Оставайся! Оставайся! Тандер толкнул наугад, вложив в движение весь немалый вес, и оба рухнули на пол — затылок прострелило болью, Фальк под ним захрипел и попытался ударить, но то ли сам ничего перед собой не видел, то ли растерялся от неожиданности — удар по лицу пришелся вскользь. — Да что с тобой не так? — прохрипел Тандер, пытаясь прижать поразительно неподатливое тело под собой к полу. — Сдалось тебе… — А ты, думаешь, сдался кому-то слепой? — с неожиданно искренним надрывом выплюнули в лицо в ответ. — Давай, вернись к своей Файр, наслаждайся унижением — думаешь, хорошо быть бесполезным калекой?! Будто кому-то из вас это нужно! Это было слишком. Тандер кое-как наощупь прижал чужое запястье — и попытался ударить в ответ, но ладонь сорвалась. На мгновение он ощутил под пальцами край перчатки — выше поднимались бинты, а еще выше… Фальк резко застыл под ним, часто дыша, пока завороженный Тандер вел рукой под задравшимся рукавом, пытаясь представить под запечатанными веками, что перед ним. Под пальцами змеились глубокие рельефные шрамы — их сеть была такой густой, что покрывала всю кожу без остатка. Некоторые казались влажными. Еще свежие? Боги знают, что могло оставить подобное, но мысленное изображение Фалька в воображении рассыпалось, не успев толком собраться. Такое… уродует. Такое не скроешь. Сам не понимая, зачем, Тандер отпустил запястье Фалька и потянулся туда, где должно было сейчас быть его лицо. Он успел ощутить неровную ткань рубцов кончиками пальцев — край челюсти? — и сдвинуть их выше, к глазам, когда оцепенение спало. Фальк скинул его с какой-то отчаянной силой, и тут же послышались частые удаляющиеся шаги. Ошеломленный Тандер медленно сел, потирая ноющую челюсть. Никаких комментариев по поводу происходящего на ум не шло. Поведись с психами — сам крышей поедешь… — Не лезь ты к нему. — А?.. Тандер слепо завертел головой: он не ожидал, что в погрузившемся в тишину помещении есть кто-то еще, и сейчас спешно пытался понять, откуда доносится голос. Память услужливо подсунула: «в углу Эрц, вы подружитесь». Так он все-таки существует… Должно быть, и правда сидел все это время где-нибудь в углу. От мысли, что он все это время понятия не имел, кто рядом с ним, и может ошибиться так снова, внутренности свернуло тревожным спазмом не хуже, чем от фальковых растворов. — Не лезь, говорю, — хрипло повторили откуда-то от другой стены. — Он идиот, но больше на голову больной, чем хочет навредить. Нечего трогать попусту. Голос у него был хриплый и какой-то усталый. Может, и тут Фальк добрался с лечением… Чем дальше, тем сильнее у Тандера крепло подозрение, что уйти отсюда так просто не выйдет. И злосчастное «лекарство» — не более чем очередное препятствие на пути наружу. Странный он, этот Фальк. Больной на голову — вот уж точно. Чтоб его, теперь и челюсть болит! — Это ты Эрц? — вместо ответа зачем-то спросил Тандер, хотя вроде бы и сам уже был в этом уверен. — А если и я, — с каким-то непонятным вызовом отозвался Эрц после короткой паузы. — А ты придурочный солдат придурочного сопротивления. Что с того? Вот, значит, как. Не то чтобы Тандер настаивал на вечной благодарности, но обычно люди как-то потеплее встречали идею потенциального освобождения от Машины. Сейчас было плохое время для переубеждений, но на мгновение ему невыносимо захотелось возразить. Может, Фальк и про это что-нибудь выдумал, а этот… Эрц ему верит! Была бы здесь Файр — обязательно сказала бы, что Тандер снова ведет себя как идиот. Что он понятия не имеет, что тут за ситуация, при чем тут этот человек и не заодно ли он с Фальком вообще — а то, может, он и зрячим бы оказался… Она всегда была реалистом, уравновешивала тандеров светоч причинения справедливости. Хорошо, когда есть кому прикрыть спину. (А еще она могла бы сказать, что рада, что ему в очередной раз удалось не отправиться к праотцам, и, может, это заставило бы его почувствовать себя чуть лучше.) Но Файр рядом не было — до нее еще надо было добраться живым, и эта мысль заставила Тандера встряхнуться. Нет времени на идеологические споры. — Ничего. Хорошее имя, — Тандер выдержал короткую паузу. — Не знаешь, где тут дверь наружу? В лоб будет быстрее всего, а времени у него мало. — Понятия не имею, — буркнул Эрц. — Я тоже слепой, если до тебя еще не дошло. К тому же мне неинтересно. …или нет. Из всех вещей, что Тандер ожидал услышать, эта была на последнем месте в списке. Неинтересно?.. — Слушай, — прежде, чем он успел среагировать, Эрц продолжил первым. — Где-то она да найдется. Вставай, ищи свою дверь и вали к своей Файр, понял? По пути можешь помирать сколько угодно. Ты тут не сдался. Фальк дурной, всех подбирает, но я-то не он. И я тебе говорю: в ближайший час он точно не появится. Вали, и все будут счастливее. На взгляд Тандера, «подбирает» было больше похоже на «удерживает силой», о чем он немедленно сообщил. Из угла в ответ раздраженно фыркнули: — Конечно, я в курсе, чем он занимается, умник! Я же был тут все это время и все слышал. Да и как, ты думаешь, я тут появился, вырос из стены? Я тут живу, меня все устраивает. Что мне делать снаружи, упасть в пропасть? Жить с такими же никчемными в коммуне? Молиться на сопротивление, состоящее из идеалистов вроде тебя с ветром в голове? Фальк помогает, как умеет. А от тебя одна морока. Тут и на троих места мало. Тирада резко оборвалась — видимо, Эрц подвел черту; помолчали. Тандер думал об «идеалистах с ветром в голове» — Эрц ведь даже не знал его, а своего рода попал в точку, — и о Стокгольмском синдроме, и о том, что Эрц тоже слепой и, если судить по голосу, меньше, а значит, слабее — его можно было бы просто забрать с собой, дотащить до коммуны, и пусть спецы разбираются, отчего ему хорошо жилось с играющим в заботу психически больным. А еще о том, что люди, бывают, делают странный, абсолютно добровольный выбор. Вопросы наслаивались друг на друга, путались во все еще больной голове, по одному теряли значение, и в конце концов остался только один, самый вроде бы неважный. — Вас тут трое? those who mourn Очередная стена выросла прямо перед лицом словно из ниоткуда — Тандер едва успел выставить руку, чтобы не влететь в мокрый кирпич. Пробираться по запутанным коридорам убежища, не то старого технического бункера, не то каких-то переделанных подвалов, вслепую было все равно что пытаться играть в шахматы, не зная правил. Если подумать, Тандер понятия не имел, как в них играть — они с Файр предпочитали шашки. Блуждать тут, в общем, было так себе занятие. Не особенно перспективное. С тем же успехом он мог сейчас искать дверь наружу, а то и сразу мост и дорогу до коммуны — Фальк больше не объявлялся, так что останавливать его от потенциально смертоносного путешествия было некому. Но вместо этого Тандер с упорством танка пробирался все глубже в клубок переходов и лестниц. Внизу было холодно и сыро — а еще где-то тут обитал Инженер. Когда Эрц объявил, кто именно живет с ними третьим, Тандер подумал, что каша в голове Фалька заразна, и он окончательно свихнулся. Или Эрц. Или разом весь мир, что в общем-то было бы не так уж невероятно. Но Эрц был так убедительно равнодушен, что не проверить было бы преступлением. Инженер был… создателем Машины, разумеется. Кем же еще ему быть. Не в том виде, в котором ее увидел свет, а гораздо раньше — еще до международной команды и общественной огласки, до опасений, до восторгов. Инженер все это начал. Тандер даже не помнил его лица: то ли скромность не позволяла, то ли, как это часто бывает с гениальными одиночками, не смог отстоять права на собственное детище и оказался на заднем плане… В мире наверняка были тысячи и тысячи людей, желающих взглянуть ему в глаза. Ирония, учитывая их ситуацию со слепотой. Тандер частенько думал о том, где он может быть сейчас — человек, заваривший всю эту кашу, вольно или невольно. Какова вероятность, что все это время он мог жить в промозглом подвале в компании безумного Фалька и не покидающего своего угла Эрца? Невеликая. Но Тандер должен был проверить. «А почему бы ему тут не быть? — в ответ на его скептические замечания отрезал Эрц. — Сколько можно спрашивать? Если хочешь, иди и сам выясни, что да почему. Только имей в виду — его зовут Шайни, а не как вы там его окрестили. Надеюсь, ты сломаешь себе что-нибудь, пока будешь искать лестницу, и не будешь занимать его время зря.» Похоже, он все еще злился за Фалька. Или за само тандерово существование. Кто ж их тут разберет. Так или иначе, Тандер принял существование Инженера за рабочую гипотезу — куда страшнее было бы ошибиться, подумав наоборот — и уже больше получаса плутал по коридорам, и пока не преуспел в поисках. Лишь бы не выяснилось, что у Эрца такое своеобразное чувство юмора или он действительно надеялся, что Тандер потеряется насовсем… Сумбур в голове улегся до индифферентного желания проверить, как обстоят дела, и поставить мысленную галочку, и пульсирующей боли в затылке. Слегка мутило. Может, лекарство Фалька и не было таким уж бесполезным и без него было хуже, чем с ним — а может, не стоило драться в таком состоянии. Как он собирался идти несколько километров, Тандер не задумывался. Черт, да он даже не знал, зачем ищет этого Инженера и что ему скажет! Впереди послышался отчетливый шорох, и Тандер инстинктивно замер, прислушиваясь — и слегка вздрогнул, когда мягкий голос вдруг произнес: — Дверь справа, она открыта. Осторожнее — там высокий порог. Нашел! Самым разумным казалось воспользоваться предложением. Тандер неуклюже повернулся, пытаясь угадать габариты дверного проема, и, замешкавшись, медленно шагнул вперед. Это определенно была комната. Здесь было теплее. — Инж… Шайни? — Прошу, Тандер, проходи. Голос у Инженера оказался располагающий, теплый — и по этому голосу он казался куда моложе, чем Тандер ожидал. — Три шага вперед, прямо перед тобой будет скамья, — помог ему Шайни, ощутив его замешательство. — Мой стол впереди, в том направлении, в котором ты сейчас смотришь. Осторожнее, пожалуйста. Присядь. Поколебавшись с секунду, Тандер предпочел воспользоваться приглашением. Скамья нашлась ровно там, где он ее представил — инструкции оказались на удивление точными, и на секунду он задумался, как явно зрячий Инженер так безошибочно раздает подсказки слепому. А еще он назвал Тандера по имени. — Откуда… — Фальк приходил, — просто ответил Шайни. — Я почти не покидаю лабораторию и обо всех новостях узнаю от него. Думаю, нет нужды спрашивать, откуда ты знаешь про меня? — Эрц, — мотнул головой Тандер. — Уж извините, что без приглашения. Он совсем не знал этого человека, и все же тот вызывал непроизвольное уважение. Были люди, ненавидевшие Инженера, которого никогда не видели, яростно винившие его во всем — и их тоже можно было понять. Гнев делает боль от потери привычного мира легче. Но Тандер себя к таким не относил. Воспитание, знаете ли, не позволяло ненавидеть гениальную жертву обстоятельств — по крайней мере, он верил, что Инженер всего этого не хотел. А раз так, по общему счету он не хуже всех них. — Ничего страшного, в наши времена ни у кого нет срочных дел, — Шайни едва слышно вздохнул и, судя по шороху, повернулся к Тандеру. — Ты что-то хотел узнать? Да. Нет. Лучше бы он подготовился к этому разговору, пока тратил время на блуждание по коридорам. И почему из всех людей это должен быть техасский морпех Тандер?! Наверняка в мире целая куча народа, которая извлекла бы из этой встречи сколько угодно пользы, а он может только сидеть тут и судорожно соображать, что бы такого спросить. Интересно, это так чувствовали себя ученые, задавая свои вопросы Машине? Да нет, вряд ли. Ученые — они обычно… поумнее ребята. Насчет себя Тандер особых иллюзий не испытывал. Пришлось спрашивать то, что на самом деле вертелось в голове. — Почему вы сделали Машину? — выпалил Тандер прежде, чем задумался, что и зачем говорит. Инженер наверняка ожидал чего-то подобного. Вряд ли это был приятный вопрос, но Шайни ответил — почти сразу, без намека на раздражение в тоне. И это было совершенно не то, что Тандер ожидал услышать. — Я когда-то был слепым. — Что?! — Я был слепым, — негромко повторил Шайни. — Я потерял зрение, когда был подростком. Она должна была составить мне компанию: со сверстниками не ладилось, а мне нужно было занятие. Я не надеялся довести работу до конца. Один человек, даже гениальный, — у него это вышло просто, без похвальбы — констатация очевидного факта, — не может изобрести искусственный интеллект. Я просто совмещал куски, созданные другими, кое-что добавлял от себя, иногда позволял людям пользоваться тем, что выходило… Я ведь все равно учился там, куда метил до болезни — талантливым студентам готовы предоставить особые условия. Но этого никогда не было достаточно, чтобы заглушить чувство потери — а вкладывать себя в работу помогало. Я любил ее, как проект, как нечто, что помогло мне пережить самые трудные времена — но не ожидал, что через несколько лет у меня на самом деле что-то получится, — он слегка запнулся, словно эта часть давалась ему труднее всего: — Когда крупной команде со стороны стало известно, чем я занимаюсь… Я не хотел с ней расставаться, она была моей. Но когда мне предложили оплатить операцию на глазах, меня это переубедило. В конце концов, я это начал, чтобы… Это не оправдание. Но это было важнее. Если это вообще можно понять. Тандер, пожалуй, мог. Ему вдруг жутко захотелось прикоснуться к заплатке на собственном лице. Он ожидал этого, знал, что это случится, и все же… Что люди готовы отдать за возможность вернуть потерянное? — У вас тут… целая история, — Тандер неловко потер затылок, не зная, что и сказать. — Полагаю, многим этот ответ сейчас интересен. Иногда я думаю, что это причина, по которой она, — Тандер подметил, что Инженер не зовет свое детище «Машиной», — выбрала слепоту в качестве оружия. Она хорошо знала меня. Я сам научил ее, как это тяжело. Она должна была помочь мне справляться. Непроговоренное «а не обрекать на это других» повисло в воздухе. Из все того же почти болезненного странного уважения Тандер не стал спрашивать, жалеет ли Шайни о том, чем все обернулось. Что-то ему подсказывало, что он и так знает ответ. — Сейчас нет толку хранить секреты. Что-нибудь еще? — Фальк, — решился Тандер. — И Эрц, но он тут, кажется, на вторых ролях. С ними что? Это вряд ли имело значение для судеб человечества, но желание понять, как человек вроде Шайни окончил в таком месте и ситуации, не давало ему покоя. Чувство вины, своеобразное наказание? Равнодушие к собственной судьбе? А может, Тандер не видит того, что Инженер слаб или болен и не может покинуть это место сам? Тогда он мог бы однажды помочь… — Про Эрца я почти ничего не знаю, а Фальк не любит, когда о нем говорят. Я стараюсь уважать пожелания людей, с которыми делю жилище… — Шайни ненадолго задумался; Тандер представил его — слегка прикрывающим глаза, трущим пальцами переносицу. Интересно, какой он на самом деле. Жаль, Тандеру теперь не светит этого узнать. — Пожалуй, я могу рассказать общую часть нашей истории. В качестве компенсации за… методы… Фалька. Что скажешь? Тандер согласно кивнул. — Операция прошла успешно, и я смог заняться другой работой. Какое-то время я был почти счастлив… а потом, разумеется, начался апокалипсис, — эта часть наверняка заслуживала куда более подробного описания, чем пара фраз — Тандер мог поклясться, что Шайни помнит события тех времен до дня, но не стал настаивать. — Я знал, что мне не место в коммуне, но поначалу хотел держаться поближе и помогать другим — стать поводырем или снабжать сопротивление информацией. Так и вышло, но ненадолго. Думаю, людей расстраивало мое присутствие, а военные не пожелали меня слушать — в конце концов, после меня существенную работу проделали другие конструкторы, нельзя было сказать, что я могу помочь чем-то особенным. Так что я решил перебраться чуть дальше в руины и продолжать заниматься своим делом. Поближе к гнезду Машины… Интересно, Инженера еще тянет к своему созданию? Он, кажется, совсем сдался на ее счет, решил, что его знания уже ничем не помогут, но Тандер вдруг подумал, что было бы хорошо познакомить его с отрядными умниками. В самом начале командование воротило от всего нос, уверенное, что военные справятся сами — но где теперь то командование? Они сами по себе, ни тебе ООН, ни еще какого-нибудь высокого начальства, которое лучше всех в курсе, что делать. Они в отчаянном положении, а в таком можно и пересмотреть парочку принципов. Может, удастся убедить Шайни, что он мог бы помочь… Если он этого еще хочет. Кажется, ему несколько лет в подвале тоже на пользу не пошли. Невеселое это занятие, в подвале сидеть наедине с чувством вины, общаясь только с поехавшими. — Фальк нашел меня случайно. Как и Эрца, как и тебя, я полагаю. У меня никогда не было достаточных навыков для выживания одному, а ему нужна была компания — он присматривает за этим местом и нами, а я слежу, чтобы он был в порядке. Мы начали со своего рода научного партнерства: я работал над возможностью восстановить зрение в незначительно поврежденных глазах, у меня на руках был прототип линз, способных послужить заменой сожженным оболочкам. А Фальку как раз удалось снять заплатку — раны еще не зажили, это было идеальное время, чтобы приживить… Шайни говорил что-то еще, но слова доносились словно сквозь толщу воды: Тандеру показалось, что на него рухнул кусок потолка. Честное слово, он ослышался. Или неверно понял. Или… что-нибудь! Что угодно! — То есть Фальк был… одним из нас? Его ослепила машина? — слова не желали складываться, выходили хриплыми и с трудом. — А потом он нашел способ избавиться от заплатки, и теперь снова видит? Этого просто не могло быть. — Я понимаю, что ты чувствуешь, — мягко заметил Шайни. — Это долгое время считалось невозможным, я сам не мог поверить, когда узнал. Но сейчас готов поручиться за правдивость своих слов. Я лично проверял заживление и устанавливал линзы. Это был невероятный опыт, учитывая его абсолютную уникальность… Не думаю, что где-то есть аналоги по сей день. Фальк утверждает, что мог бы воспроизвести метод, но никогда не говорил мне, как ему удалось подобрать или изготовить нужный растворитель — по какой-то причине он находит эту тему крайне личной. Личной. Потенциальное спасение для всех. Чтоб его Машина перемолола. — Но раз эти линзы могут помочь после растворителя, то почему не применить их после операций? В коммунах таких пациентов хватает, — почти жалобно возразил Тандер. У него все никак не укладывалось в голове, что подобное вообще могло произойти. Само существование Инженера уже достаточно невероятно! — Боюсь, после хирургии уже нечего восстанавливать. Растворитель повреждает глаза и кожу, но неглубоко — если провести все с достаточной сноровкой или просто быть достаточно удачливым, моих линз будет достаточно, чтобы восстановить утраченные области. Попытки срезать заплатку заходят слишком далеко. Единственный способ помочь после такого — обойти глаза как структуру, работать напрямую с мозгом, но подобные технологии утрачены. Даже аппарат, вживляющий линзы, я собрал с трудом. Ладно, Тандер начинал терять нить технических деталей, слишком уж ошеломительной оказалась общая картина. Его словно еще раз от души огрели по затылку: даже перед глазами как-то подозрительно потемнело. Возможность вернуть им всем глаза. Всем, ученым, солдатам, все возродить и исправить… Практически возможность победить Машину, поданная прямо в руки! Боже, все это время она была так близко! — Я к нему случайно притронулся… — просто чтобы как-то стряхнуть первый шок, пробормотал Тандер. — Что это с ним? Целиком, что ли, в свой растворитель влез? Шайни промолчал. Наверное, этот вопрос был не из тех, что входил в «общую историю», но Тандеру уже было плевать: он торопливо вскочил на ноги, чуть не запнувшись о скамью, и чуть не кинулся туда, где припоминал дверь, бегом, но замер на пороге: — Я обязательно вернусь, как только поговорю с ним. Спасибо за рассказ. Черт. Это… это же свихнуться как важно, клянусь, это лучшая помощь, которую мы могли бы желать. Спасибо! Я вернусь, идет? — Тандер… Что Шайни хотел сказать ему напоследок, Тандер так и не узнал, но это было уже неважно. Хлопнула дверь. those who break Обратно Тандер возвращался уже куда более широким шагом, пылая праведным гневом. Пара поворотов, в которые не удалось вписаться по наитию, только подкрепили его негодование. Подумать только, Фальк, которого он принял за сравнительно безобидного психа, все это время знал, как избавиться от заплаток — и держал это знание при себе! Да сопротивление за подобное бы душу продало, и плевать, что там за последствия — если Инженер способен научить уцелевших техников, врачей и прочих умников делать свои мудреные линзы, они могли бы набрать достаточно добровольцев, чтобы избавиться от Машины совсем! Да, конечно, однажды они уже попробовали — тогда в их распоряжении были все армии и специалисты мира, а кончилось все… знамо как оно кончилось. Машина умнее, рациональнее, у нее больше возможностей. Но тогда у них не было главного: информации о враге! Машина постоянно развивалась в первый год войны, набирала возможности с огромной скоростью самообучения — они, считай, сами ее учили, подсовывая все новые и новые условия и опыт под самый окуляр. Но сейчас все относительно стабильно. Едва ли она сильно изменилась за последнее время: в этом не было нужды, сопротивление ничего нового уже года два как не придумывало, незачем тратить и ресурсы. А значит, данные с тех времен еще верны — считай, они знают нынешнюю версию вдоль и поперек! Неожиданный козырь позволит им выбиться из стандартных протоколов, если возьмутся слаженно — у них обязательно получится! Все предыдущие попытки шли крахом, но это мог быть их шанс. Была бы рядом Файр, точно не одобрила бы подобный восторженный идеализм… Кажется, он начинал повторяться с этой мыслью. Тандер скучал по ней и их бесконечным наигранным спорам. Вернуться бы скорее… Файр! Точно: если удастся заставить Фалька рассказать секрет и добраться до лагеря, они вместе смогут собрать все необходимое — Тандер займется добровольцами, вот сам же и вызовется первым, а зрячая Файр — сообразит что-нибудь насчет тактических ходов. Осталось только добыть технологию, и дело сделано! За последние дни, а то и месяцы, это был, кажется, самый боевой настрой. План, ясное дело, был не без просчетов. Были, конечно, и странности. Например, как вышло, что кто-то вроде Фалька в курсе технологии, которая могла бы сыграть в происходящем значительную роль, а весь остальной мир умудрился до нее не додуматься? В самом начале у них еще были и ученые, и лаборатории… Потом, правда, уже не было — здания и предметы неживые, им можно вредить безо всякой оглядки на протоколы, и все стратегически важное, до чего дотягивались дроны, легло в руины за несколько месяцев, а большинство умников окончило в рядах слепых — видать, Машина направленно избавлялась от способных с ней потягаться. Да и полимер она создавала, перебирая своими самообучающимися электронными мозгами и огромными подконтрольными мощностями все доступные комбинации, хоть немного годящиеся на нужную роль. Когда у тебя сколько угодно попыток, интеллект, превосходящий людской, и хватает времени, можно и изобрести что-нибудь в достаточной мере непрошибаемое. Претензий к не справившимся за годы ученым Тандер не имел, его интересовало лишь, как загадку полимера умудрился разрешить Фальк. Разве что просто лил на заплатку все, до чего дотягивался, включая смеси, которые нормальные люди не решились бы опробовать… Если подумать, у него тоже было практически неограниченное число попыток и никакого страха перед исходом, если то, что Шайни говорит, правда. При таком раскладе ему могло просто повезти, черт возьми. Как бы нелепо и маловероятно это не звучало. Тандер не особенно разбирался в статистике, но разве шансы в один на миллион иногда не сбываются? В крайнем случае он может просто спросить самого Фалька. Им явно нужен очень, очень серьезный разговор. Тандер уже примерно представлял себе расположение комнат в убежище, слух восстановился, позволяя худо-бедно угадывать по звуку шагов, где он находится — их все-таки учили ориентироваться без зрения, в их-то условиях это первейший навык, другое дело, что по-настоящему слепому и с больной головой вдобавок пользоваться им оказалось той еще задачкой. Но в помещение, откуда вышел в самом начале, он влетел на всех парах — и сразу же услышал, как кто-то возится впереди. — Фальк?! — Вообще-то Эрц, — настороженно откликнулась темнота, и послышались отступающие шаги. — Эй, воин света, ты чего удумал? Я же тебе сказал, что ты можешь убираться! — Передумал, — отрезал Тандер. — Где ваш зрячий приятель? У меня к нему дело. Еще шаги. Кажется, Эрцу не понравился тон, но Тандер едва ли смог бы остановиться сейчас, даже если бы захотел. Он уже успел вообразить себе целое спасение аж всего человечества, следующее из маячащего впереди открытия, и масштаб обнаруженного преступления — скрывать подобное так долго! — автоматически исключал его из заслуживающих прощения. Это было похуже, чем устроить свою персональную коммуну без возможности ее покинуть. Наверное. Не то чтобы сопротивление одобряло похищение людей, даже если похищенные сами не могли определиться, пострадавшая они сторона или как, но это… это было больше. Зачем? Зачем, черт подери?! Пожалуй, это было хуже всего — Тандер не видел ни одного внятного мотива, кроме абстрактного желания навредить, и злился только сильней. В груди жгло от нервного напряжения, адреналин подкатывал к горлу. — Я ведь говорил тебе: не нужно меня звать. Я сам приду, когда буду нужен. Тандер резко обернулся, искренне надеясь, что смотрит сейчас слепыми глазами Фальку в лицо. Или хотя бы в нужном направлении. Тяжелые времена — невысокие запросы. Если бы Фальк не сидел в руинах со своим секретом, а поделился хотя бы с Инженером, даже сам Тандер мог бы… Нет. Нужно притормозить с этой мыслью. Спасение мира — штука поважнее, чем полноценная жизнь одного не особенно удачливого и полезного морпеха. И подходить к этому надо — как к важному. Важнее ничего нет. — Сейчас, очевидно, нужен. Ты ведь уже знаешь, в чем дело? Вы тут все вечно все знаете. — Ты плохо себя ведешь, — не слушая, оборвал его Фальк. Говорил он холодно, но от снисходительной формулировки у Тандера возникло неотвязное ощущение, что в нем видят капризного ребенка. Черта с два! — А ты — хорошо? — Тандер наугад сделал широкий шаг и сразу же понял, что угадал, услышав, как Фальк подается назад. — Ты нашел способ безопасно избавляться от заплаток! — Будто это что-то дурное. Не понимает, не хочет понять? Он гораздо умнее, чем Тандер думал о нем вначале, если то, что Шайни говорит, правда… Инженеру он почему-то верил. И в то, что Шайни и есть Инженер, тоже. А вот Фальку — ни на грош. — Хватит делать вид, что понятия не имеешь, о чем я! — обычно Тандер гордился своей уравновешенностью, но сейчас чувствовал, как закипает внутри неконтролируемая, сносящая все на своем пути ярость. — Ты знаешь, как это сделать, и не хочешь помочь другим? Даже Эрцу! Он же вроде как твой товарищ, почему не помочь?! Обычно он хотя бы попытался бы понять. Даже до Машины, в армии — не то чтобы он так уж ненавидел врагов, это было дело Файр. Тандер верил, что у всех бывают свои причины, даже на самые скверные поступки, но сейчас то ли несколько лет жизни в разваливающемся мире брали свое, то ли тщательно сдерживаемая эгоистичная горечь по собственным потерям — но Тандер не желал даже пытаться. С него хватило. Давным-давно уже, и Фальк с его тайнами подвернулся в качестве последней капли — потому что в коммуне, может, жилось хреново и тяжело, но они все-таки сопротивление, они боролись, что-то делали с упорством стенобитного тарана, но ничего из этого не работало — никогда, и они теряли столько людей слепыми и покалеченными, и никто уже толком ни во что не верил, все смирились и продолжали просто по инерции — нужно смотреть правде в глаза… А теперь сам Тандер ослеп, и боги, как он устал быть бесполезным. А теперь вдруг оказалось, что можно и не смиряться. Что все это время был какой-то выход, не абстрактный, который еще нужно найти, а реальный. Помогший реальному живому существу. Только это существо теперь стоит между этим выходом и всеми остальными. Что еще он должен чувствовать, если не ярость?! — Не лезь в это! — Эрц. — Ты понятия не имеешь! — Почему? — Тандер не обернулся, зная, что его все равно не увидят — но прекрасно слышат и так. — Ты что, тоже был в курсе все это время? Сам же говоришь, что он о тебе заботится. Он мог бы избавить тебя от необходимости жить в углу и ждать, пока тебе помогут дойти до соседней комнаты. Но не сделал этого! Какой человек будет спокойно смотреть на страдания члена семьи, — они, может, и не были семьей, может, он снова проецировал на них с Файр — но черт с ним, черт с ним, — и не делать ничего? Если бы была причина, по которой это не сработает… Вы бы ее уже знали. И попробовали бы все равно! Наивный идеалист, бла-бла-бла, спасибо, Воображаемая Мини-Файр В Голове. Но здесь он уместен. В борьбе против Машины люди должны, обязаны оставаться… людьми. Эрц презрительно фыркнул за спиной. — Какой же ты тупой, солдат. Поверить не могу. Если тебе хреново, мог бы проявить хваленую стойкость и заткнуться после первого предложения. Или сходи к Шайни еще, он любит привечать убогих! Если ты не знаешь причину, с чего ты взял, что мы не знаем? Или что она нас не устраивает? — Шайни дал мне знать, что метод воспроизводим, — может, не в таких словах, но… — Значит, причина морального толка, так? Это не оправдание в наших условиях, противопоставлять любые убеждения благополучию человечества просто жалко, а если вы трое заодно, то все вы!.. В тишине вдруг стало болезненно очевидно, что он почти кричит — Тандер вздрогнул и осекся. Что он делает? Глубокий вдох, Тандер. Не так быстро. Обвинения делу не помогут — хотя поздновато думать об этом, когда начал именно с них, но никогда не поздно попробовать еще раз. Когда эмоции перехватывают руль, ничего толкового не случается. В каком-то смысле Эрц прав: он перебарщивает с персональной драмой. Это ведь важное дело, он должен об этом помнить, так? К нему надо подойти с умом. Переговорами. Что угодно, был бы результат. Глубокий вдо-ох. — У нас целому миру хреново, — уже тише сказал Тандер. — Понимаешь, Эрц? Там снаружи огромная куча живых людей, которым Машина всю жизнь пустила под откос. Вам двоим может быть плевать, а Шайни просто сдался. Но они еще там. Я вообще-то пришел сказать это Фальку. Ты слышишь, Фальк? Не надо было мне на тебя орать. Прости. Давай просто поговорим. those who stand Что-то звякнуло, и Тандер вдруг ощутил до неправдоподобия отчетливо острый металлический запах крови; оружие? Он напрягся, готовый дернуться в сторону, но удара не последовало — только резкий выдох откуда-то спереди и звонкая дробь разбивающихся о бетонный пол капель. — Боевой нож, — Фальк казался абсолютно спокойным, и от этого по позвоночнику прошлась волна дрожи. — Ты хоть понимаешь, что я мог бы убить тебя, потому что мне не нравится, когда на меня кричат? Ты не знаешь, где я. Если думаешь увернуться, можешь себе не врать: я умею ходить бесшумно. Слепые беспомощны. Это должно было по крайней мере заставить его приготовится к неизбежной атаке, но шестое чувство подсказывало: это не всерьез. И Тандер ждал, прислушиваясь к капели. Откуда кровь? — Фальк. Не надо, — откуда-то со спины раздался напряженный, почти умоляющий — Тандер не думал, что он способен на подобные интонации, — голос Эрца. — Перестань. Это того не стоит. Судя по тому, что Эрц стоит в другой стороне, кровь не его. Да что у них там происходит?! Слепота заставляла Тандера чувствовать себя подвешенным в пустоте. Уязвимым. Пора признаться себе: это основная причина, почему он никак не может собраться с мыслями. Этот запах — такой сильный, так близко… Разве кровь вообще может пахнуть так ярко? Что-то влажное вдруг коснулось его лица, оставляя липкий отпечаток на губах, и Тандер отшатнулся, машинально слизывая след. Медный, солоноватый — еще теплый. — Боже праведный, Фальк. Только теперь до Тандера с опозданием дошло, как близко он был все это время — вплотную, дотянулся до него рукой, а Тандер понятия не имел, как давно он там и когда подошел. Фальк был прав: с такими талантами он мог бы нанести ножом смертельный удар прежде, чем Тандер понял бы, откуда пришла атака. Но выбрал порезать себя. — Вкусно? — безразлично спросил Фальк. — Мне нравится. Тандер вдруг почувствовал, что ужасно устал от этого театра абсурда. И от гнева тоже. И от того, что ничего, ничего никогда не может сделать правильно. — У тебя по-настоящему серьезные проблемы с головой, правда? — как-то безнадежно вздохнул он, дергая головой в тщетной попытке понять, где сейчас лицо собеседника. — Тебе правда нужна какая-нибудь хорошая, тщательная помощь. — Ты вроде поговорить с ним хотел, — то ли зло, то ли просто угрюмо напомнил Эрц. — Так говори, раз тебя любезно решили оставить в живых. Забывшись, Тандер едва заметно мотнул головой в знак отрицания, сжимая зубы. После вспышки ярости он чувствовал опустошение — перед глазами стояла мысленная картинка Фалька, вскрывающего острым ножом изуродованную кожу, и на душе вдруг стало даже хуже и пустее, чем до разговора с Инженером. Словно новокаина наглотался. — Что такое, пропал запал? Сверился с моральным компасом и понял наконец, что если валить все грехи на психически больных — недолго и замарать белый плащ? — удивительно, как в саркастичный тон вышло вложить столько презрения. — Долго же до тебя доходило. Или спорить с человеком с ножом уже не так весело? — Помолчи немного, — Тандер подловил себя на грубости, нахмурился, мучительно пытаясь подобрать слова: — Пожалуйста. Я правда хочу только поговорить. Потом можешь ненавидеть меня сколько тебе вздумается. Ты его защищаешь, так? Должен понимать. Я вроде как защищаю всех остальных. — Я тебе и таким, как ты, ничего не должен, а он — тем более, — отрезал Эрц. — А ты… — Я оказываю миру услугу. Оба замерли, замолкая, и Фальк продолжил, как ни в чем не бывало — все так же спокойно, уверенно, словно зачитывая грандиозный план с листа бумаги. — Большинству людей не нужны глаза, — он коротко усмехнулся, когда Тандер попытался горячо возразить, но закрыл рот, не начав. — То, что они видят, они используют для того, чтобы судить друг друга. Я лишь предлагаю собственное понятие о справедливости. В мире слепых есть свои преимущества. Просто погляди на нас до и после… Половина планеты была готова горло друг другу перегрызть, тебе ли не знать — по выправке видно. А сейчас жмутся друг к другу, будто от этого зависит их жизнь. Все подряд! Несчастье сплачивает. Так многие из нас становятся лучше. Слабые могут спрятаться без усилий, а сильные теряют свое драгоценное превосходство. Разве это — не хороший поступок? Справедливость… По мнению Тандера, справедливость, причиняющая всем имевшим несчастье попасть в ее жернова страдания, никуда не годилась. Он достаточно навидался такого в горячих точках, чтобы подписаться под подобным. — Так нельзя. Нельзя отнять у всех возможность жить нормальной жизнью, потому что из всего человечества несколько процентов — ублюдки! Кровяная капель вдруг усилилась — Тандера, видавшего в жизни всякое, без колебаний убивавшего людей на войне, передергивало от этого звука. От мысли, что живой и вроде бы такой же, как он сам, человек стоит прямо перед его лицом, раскраивая собственную кожу на куски. Он расширил порез или нанес новый? Где и зачем он режет? Гребанный безумный цирк. — Я ведь даже ни у кого ничего не отнимал — просто не предлагаю решение. Оно мое, разве нет? Я его нашел и распоряжаюсь по своему усмотрению. Пожалуй, самым страшным в Фальке была его безоговорочная уверенность в правоте. Это она делала его заботу такой пугающей, это с ней он себя калечил — и с ней излагал вещи, которые сводили Тандера с ума искореженной, больной логикой, но для него, кажется, были прописной истиной. — Хочешь ты того или нет, но это важное решение! Когда наказываешь всех, это ничерта не справедливость! — когда-то он должен был это сказать. — Ты злишься на политиков, военных, на кого там еще, кто перешел тебе дорогу… Нельзя судить о всех по дурному опыту! Я пришел поговорить, а сам начал с обвинений, потому что ничего не соображал от злости и мне было паршиво — я знаю, каково это. Но подумай о гражданских, которые ничем не провинились. У нас полные коммуны детей, стариков, раненых… Большинство из них не заслужило такого правосудия, — почти отчаянно повторил Тандер. — Ты распоряжаешься жизнью миллионов людей. Пожалуйста, Фальк… Это был совершенно бестолковый, случайный ход. И меньше всего Тандер ожидал, что Фальк вдруг вспыхнет ответным гневом. Он еще не договорил, как вдруг что-то свистнуло и со звоном ударилось об пол. Швырнул нож?! — Миллионы людей… миллионы людей! — вдруг выкрикнул Фальк — эхо раскатилось под потолком. — Много мне хорошего было от твоих миллионов?! Да Машина сделала для меня больше, чем другие люди! Кажется, от неожиданности опешил даже Эрц, но они не успели среагировать — Фальк схватил ртом воздух и продолжил судорожной, задыхающейся скороговоркой: — Думаешь, я не знаю, о чем говорю?! Думаешь, я тут только и делаю, что теоретически рассуждаю о правосудии из теплого убежища? Пропади ты пропадом. Не тебе рассказывать мне, кто и в чем виноват передо мной. Тоскуешь по прошлому, правда? У тебя наверняка была хорошая жизнь с кучей людей, которые души в тебе не чаяли. Как там зовут твою жену? Файр. Готов поспорить, она никогда не говорила тебе, что уродливому ничтожеству вроде тебя лучше не существовать, — он коротко расхохотался, глухо и заливисто, как над великолепной шуткой — что-то внутри болезненно сжималось от одного звука. — Надеюсь, она скажет, когда узнает, что ты нарвался на дрона, как последний идиот, и ей придется возиться с тобой и твоей слепотой всю жизнь! Может, у тебя и друзья есть? Хорошие друзья, а? Они наверняка тебя обожают — все любят преданных обаятельных вояк с красивой рожей, которым даже шрамы к лицу. Вам все к лицу. Вам, нормальным, все можно! Я был болен столько, сколько себя помню, но по крайней мере у меня было хорошенькое лицо, и людям нравилось хотя бы это. Я никогда не просил большего, ясно? Я был этим доволен, можно было притворяться… А потом был этот пожар, и все, все кончилось, потому что когда ты безумный или урод — тебе ничего не светит, а когда оба сразу — ты чудовище. А чудовищам лучше умереть, — Фальк уже не кричал, его голос то и дело садился до сиплого яростного шепота. — Я не хочу умирать, ясно вам всем?! Я хочу то же самое, что и остальные. Мне только лучше, если Машина существует: если никто не может видеть, никто не знает… Если не прикасаться, все как раньше. А все остальные заслужили быть несчастными за то, что у них всегда было то, что хотел иметь я! В который раз за сегодняшний день Тандер чувствовал, как наваливается ошеломленное оцепенение — но на этот раз в голову не приходило совсем, совсем ничего. Он не знал, что ему сказать. Сквозь бухающий в ушах пульс он слышал, как Эрц пытается — в чем-то убедить, в чем-то заверить, но не разбирал сути. — Мне жаль, — наконец хрипло выдавил Тандер, борясь с желанием поморщиться от ужасающей неуместности собственных слов. — Мне… правда жаль, что так вышло с тобой. Я беру слова обратно, у тебя есть право желать мести — но послушай, — он судорожно искал аргумент, утешение, переговорный трюк, что угодно, но никак не находил, и пауза длилась. — Просто послушай… Ты ведь не такой плохой парень, правда? Просто очень несчастный. Ты не хочешь, чтобы кто-то на самом деле страдал так же, как и ты. Даже если ты ненавидишь всех за то, как они с тобой обошлись, ты не хочешь… Пан или пропал: всегда оставался шанс (очень высокий шанс), что все-таки хочет. — Да я и не ненавижу твои дурацкие миллионы, — резко перебил его Фальк; голос у него едва заметно дрожал. — И про растворитель я мог бы тебе сказать хоть сейчас, больно надо! Я просто… хочу сделать правильно. Мое лицо стало еще хуже после того, как я снял заплатку. Если так случится со многими, а потом люди снова начнут видеть… Лучший способ позаботиться о том, чтобы никому не пришлось быть мной — вообще никогда не начинать! Внутри все свернуло больным, глубинным сочувствием к этому человеку, к его страданиям, к нелепой заботе, которую он пытался оказать другим. Как умел. Тандер поймал себя на мысли, что понятия не имеет, как несколько минут назад мог его ненавидеть. Ему вдруг стало так, так жаль. Даже в его голове это звучало по-идиотски поэтично, но Тандеру казалось, что горечь, обручем сжимающая горло, он ощущал сейчас за всех них. За Фалька, ставшего чудовищем, потому что ему не нашлось другого места. За Шайни, потерявшего всякую надежду наедине с собой, у которого не было даже времени насладиться исполненной мечтой о зрячих глазах. Эрц, Файр, сержант из учебки, сопротивление, люди в городе, все, кого Тандер когда-либо видел и знал — он сам, в конце концов. За все печальные истории, несправедливые потери, гнев и боль. Им нужно было сделать с этим хоть что-нибудь. — Но если все будут такими… — осторожно начал Тандер. — Что если люди чему-то научились за это время? Что если ты ошибаешься, и они страдают сильнее от слепоты, чем от вреда, который могли бы причинить друг другу? Как знать, какой выбор — правильный? — Я понятия не имею. Фальк шагнул к нему, прижался, и на сей раз Тандер позволил ему — Фальк не сопротивлялся, когда Тандер скользнул ладонями по открытым предплечьям выше, к изъязвленному рубцами лицу. Вокруг глаз расползалось огромное пятно шрама — гладкое, выступающее над предыдущим слоем, болезненно очевидное даже на безнадежно измененной коже. След от растворителя. — Я совсем ничего не знаю, — Фальк коротко всхлипнул, опуская голову, и плечи у него задрожали. — Я просто хочу сделать как лучше. Я не чудовище. Я хочу как лучше! Тандер осторожно коснулся его лица в последний раз, чувствуя, как намокают кончики пальцев, и, шагнув к Фальку совсем вплотную, крепко его обнял. + those who see — Красиво, правда? Тандер едва заметно кивнул. Чернота перед глазами еще не рассеялась, Шайни запретил снимать бинты, пока ожоги не начнут затягиваться — растворитель даже в хороших руках превращался в катастрофу, сжирая вместе с заплаткой лоскуты кожи и век. Фальк в свое время сделал все сам, а Тандеру пришлось только лежать смирно и пытаться не дергаться, когда шипящая жидкость проела полимер и добралась до живого. Это было нелегко, а ждать, пока освобожденные глаза заживут хоть немного, чтобы Шайни мог вынести вердикт — осталось ли от его зрения то, что еще можно спасать, — еще тяжелее. Но это того стоило. Главное — все было не зря. Это сработало. Как только Шайни будет готов, он сможет расконсервировать оборудование в лаборатории и установить линзы. Несколько недель — и Тандер сможет видеть опять. Обычно люди говорят про счастливые невероятные случаи, что просто поверить не могут, но Тандер, кажется, не пробыл слепым достаточно долго, чтобы поверить в саму слепоту. Или чтобы забыть, как выглядит мир за заплаткой. Они с Фальком — и, должно быть, Эрцем, но тот по натуре предпочитал угрюмо притихнуть — стояли снаружи, у самого выхода из убежища. Фальк слегка развернул его за плечи, пояснив, что так Тандер смотрит в сторону моста, откуда все началось. Они должны были выходить через час: добраться до лагеря, наконец-то встретить там остальных, донести им благие вести. Тандер бы и раньше отправился, но погода была нелетная, дороги размыло — и они рискнули начать операцию сами, пока ждали подходящего дня. Пожалуй, ему предстоит еще извиниться перед Файр за ожидание, заставил он ее поволноваться — зато теперь им есть чем подкрепить хорошие вести. Нужно будет набрать первую партию добровольцев, желающих последовать примеру Тандера — когда он снова сможет видеть, это будет отличным убедительным козырем. Вообще-то «если», но в дело снова вмешалось предчувствие. На этот раз — хорошее. Дурацкие планы, бывают, заканчиваются великими делами. — Думаешь, из этого что-то выйдет? — Фальк сделал короткую паузу и добавил уже с куда более искренним беспокойством: — Думаешь, это ничего, что ты… вы с Файр будете в порядке? Тандер потянулся было тронуть бинты, но передумал и отдернул руку с коротким беззлобным смешком. Он даст Файр их снять — едва ли она будет возражать. И похуже видали. Она как-то смирилась с его играми в рыцаря светлой морали — изуродованное лицо будет попроще принять. — Мы с Файр были бы в порядке, даже если бы… — Тандер попытался придумать какое-нибудь особенно ужасное испытание пресловутой силе искренней и чистой любви, но не преуспел и просто махнул рукой. — Будем, в общем. И ты тоже, Фальк. Может, мы и идеалисты, — короткий недовольный вздох подсказал, что Эрц тоже рядом и внимательно их слушает, — но у нас хорошие люди. Среди людей вообще много неплохих. Заслуживающих спасения. Они уже вели этот разговор раньше — неоднократно, еще и еще, но Фальку, кажется, нравилось это слышать. Тандер почему-то представил, что он серьезно кивнул в ответ и снова перевел взгляд вперед, на раскинувшиеся перед ними руины. — Опиши мне, что там? — попросил Тандер. — Не могу ждать так долго. Ветер такой… Тут хорошо. Он ждал, что ответит Фальк, но вместо этого позади раздались почти невесомые шаги — и следом спокойный, чуть мечтательный голос Шайни. — Руины все в пестрых листьях. Не помню, чтобы за последние годы было так же ярко… Надеюсь, мы успеем провести хотя бы часть операций до того, как они все опадут. Это замечательное зрелище для того, чтобы показать его тем, кто наконец исцелится от слепоты. Это, должно быть, был неплохой знак. У них все получится, потому что они выбрали хорошее время. Хорошее время для победной революции. Хорошее время что-то исправить. Начиналась осень.Soft spoken with a broken jaw Step outside but not to brawl Autumn’s sweet we call it fall I’ll make it to the moon if I have to crawl