Сломанный мальчишка

Маленький Антон хватается за руку лежащей на снегу матери. И плачет. – Пожалуйста.. проснись, мама. Проснись! – Его пальцы не слушаются, он совершенно замерз. Слёзы на щеках превратились в тонкую корку льда. А люди, взрослые, большие люди с серьезными деловыми очками и потертыми портфелями проходили мимо. Сломанный мальчишка никому не был нужен. Во всем Ленинграде, именно сейчас, не осталось ни одного человека. Долохов ложится на снег и смотрит в небо. Звуки исчезли, шум, крики. Стук изломанного кровоточащего сердца. Осталась лишь боль. Безграничная, вечная, накатывающая морским прибоем, топящая. Совсем ничтожный, совсем лишний в этом мире. Он хотел заснуть рядом с единственным лучиком своей жизни. Заснуть, как спит мама. Тихо, не мешая никому. Беззвучно. Как прячется полевая мышь в свою норку. Быстро. Раскатом грома. Он не вспомнит сейчас, как его подняли на ноги. Как его трясли за плечи, прося назвать адрес и номер квартиры. Он не вспомнит, как женщина приведет его в свой дом и будет долго греть в руках его совершенно нечувствительные пальцы, дышать на них. Горячая вода, как и чай, не спасли его от самой главной болезни: душевного паралича. Никому не расскажет, как ещё долго тело помнило холод и ужас, а перед глазами темнело от одного воспоминания о той, кто дал ему жизнь. Никто никогда не узнает, что он всё же мертв. Мертв с тех самых пор, как запах одежды матери въелся серной кислотой в подкорку мозга, а её смех стал самой жуткой пыткой, который так часто звенел колокольчиками запоздалой тройки в голове. И в этой темноте у него больше не осталось маяка. Долохов подчинился черным краскам, позволил им дорисовать портрет, добавив зияющих ран где-то в грудной клетке. Там, где должно быть сердце, но не было ничего.