Порно и крошки

Дин — худший старший брат в мире. Одна из тех личностей, с которой невероятно трудно ужиться. Он в один глоток выпивает бутылку пива, пока Сэм пытается объяснить, как избавиться от нескольких гремлинов, разоряющих автомобильный завод в Денвере, и вместо того, чтобы внимательно слушать, говорит: «Ш-ш-ш», поднимает руку, чтобы заставить Сэма заткнуться, а потом так смачно рыгает, что звенит в ушах. У него как минимум шестьсот отвратительных привычек, и он до сих пор ржет, вспоминая, что когда-то ему удалось не только испортить воздух, но и устроить при помощи зажигалки небольшой фейерверк. Дин наслаждается, рассказывая скабрезные подробности своих сексуальных похождений, и Сэм совершенно согласен с тем, что его брат — сексуальный маньяк, но разве так уж необходимо ему в подробностях знать, каково это — заниматься оральным сексом с девушкой, когда у нее проколот язык? Естественно, Дин не использует термин «оральный секс». — Тебе когда-нибудь делала минет девчонка со штангой в языке? Он специально говорит это именно тогда, когда к ним приближается официантка: женщина лет ста тридцати, высохшая, словно кость, но зато с ядовито-розовой помадой на губах. Ее лицо превращается в ледяную маску, пока она сгружает с подноса на стол тарелки с заказанными гамбургерами. Дин улыбается ей и говорит: «Спасибо, красотка» и подмигивает — только потому, что знает: у Сэма это вызовет отвращение. Но ему мало флирта с женщиной, похожей на полтергейста больше всех живых существ, когда-либо виденных Сэмом, и он еще насмешливо тянет: — Эй, Сэмми, я думаю, ты ей нравишься. Она кажется очень страстной, может, обслужит тебя по-быстрому в туалете? Спорим, она оставит тебе следы от помады на… — Я дам тебе свой гамбургер, если ты не будешь заканчивать эту фразу. — Чувак, ты такой предсказуемый, — Дин с этим своим самодовольным видом разваливается на скамейке. — Придется мне искать другого лоха, чтобы его подкалывать, и он откупался едой, ты уже больше ни на что не вдохновляешь меня, Сэмми. Дин не только свинтус безо всяких манер, который жует с открытым ртом и ковыряется в зубах после того, как поест соленых орешков, приговаривая: «Осталось много вкусного, Сэмми, я думал ты против того, чтобы еда пропадала. Страны третьего мира и все такое». Нет-нет. Дин фанат всего того, что поднимает Сэма на смех. У него совершенно нездоровое чувство юмора старшего брата, который считает, что абсолютно все, способствующее публичному унижению Сэма Винчестера, невероятно весело. В Айове (нет, серьезно, в Айове), когда они стоят и ждут на ресепшне одного из мотелей, усталые до невозможности и грязные по уши, Дин вдруг говорит: — Не знаю, Сэмми, эпилировать воском грудь, мне кажется, больше подходит девушкам, но то, что ты хочешь побрить яйца — это уж слишком. Сэм молится, чтобы это не было произнесено как раз в тот момент, когда девушка с ресепшна вернется с ключами, хотя в глубине души знает: она уже здесь и все слышит, и он с трудом заставляет себя поднять голову и взглянуть на нее. Он до сих пор ПОМНИТ торжествующую улыбочку Дина, когда тот берет ключи и очень вежливо благодарит эту наверняка глубоко травмированную женщину. Дин редкостная свинья, само собой разумеется. Он в жизни не вырастит ногти ни на миллиметр больше, чем требует Джон Винчестер, даже если его заставлять под дулом пистолета, однако считает совершенно нормальным подстригать их прямо в кровати. — Дин, ты, по крайней мере, мог бы делать это в СВОЕЙ постели. — Не нервничай, принцесса, а то у тебя появятся морщины. Дин не может ответить, какая из двух Корей опасней, но вполне может читать курс в университете по сравнительному анализу существующих типов презервативов. — Вот это все про отложенный эффект, Сэм, это полная лажа, я тебе говорю. Моя персональная стратегия заключается в том, чтобы представлять себе Бобби в стрингах, потому что это реально все тормозит, если, конечно, не убивает сразу, но, эй, у каждого своя техника. Что касается ребристых — это та еще тема. Некоторых они просто сводят с ума, но есть некоторые, чересчур чувствительные там, внизу. Я был с одной девкой из Альбукерке — не знаю почему, видимо, был в отчаянии, — так вот она кончала от любого чиха, клянусь, она делала такую штуку… Ты слышал про женскую эякуляцию? Так вот она вообще не верила в то, что такое существует, до тех пор, пока не переспала со мной… От Дина никогда не дождешься слов благодарности. Когда Сэму приходится оббежать три пиццерии, чтобы найти ту, где делают эти хрустящие коржи, которые так нравятся Дину, только потому, что у того температура, и он лежит в постели, вредничая хуже беременной тройней, что он говорит Сэму? Он говорит: — Ты такая славная домохозяйка, Сэмми, что обязательно осчастливишь какого-нибудь мужика. Дин намекает на то, что Сэм девчонка, по меньшей мере, раз по пятнадцать в день, и если бы нашелся еще больший сексист, чем он, то феминистки всего мира организовали бы специальную лигу для того, чтобы убить его, сжечь кости и посыпать солью могилу. — Отлично, по-твоему, хорошая жена — это кто-то, кто будет таскать тебе мусорную еду до тех пор, пока твои артерии не разорвет? — Неа. — Рот Дина полон пиццы, на подбородке — томатный соус. — Таскание еды должно быть включено по умолчанию. Чтобы реально быть хорошей женой, она должна быть нимфоманкой. И владеть древним искусством фелляции. Дин не говорит «фелляция». Он говорит нечто чрезвычайно натуралистически описывающее процесс, связанный с сосанием и большим количеством слюны, и использует очень неприятное сравнение с бытовым электроприбором, и все это довольно отвратительно. До такой степени, что Сэму, вместо того, чтобы выпить воды, хочется разбить себе голову бутылкой: спровоцировать амнезию и все забыть. Иногда, когда они встречают какую-то девушку, Сэм краснеет только от того, что знает: Дин сейчас думает о том, что и как сделал бы с ней, если бы они могли остаться наедине хоть на пятнадцать минут. — Спорим, у нее там все выбрито? — Это просто чудо. Дин, клянусь тебе, это ЧУДО, что тебе удалось переспать хотя бы с одной женщиной. Если бы мироздание было справедливым, ты умер бы девственником. — Если бы я умер девственником, это было бы не просто несправедливостью, Сэмми, а огромной потерей для секса, не говоря уже о трагедии для всех этих добрых девушек, которые ничего тебе плохого не сделали, чтобы желать им такого несчастья. А вот скажи, практиковал ли ты оральный секс с хорошенько выбритой там девчонкой, чувак? Ну вот, опять, не говоря уже о том, что Дин не использует определение «оральный секс». На самом деле он даже не говорит «практиковал». Выражение, которое он использует, настолько вульгарно, что Сэм краснеет. Это притом, что он провел всю жизнь рядом с Дином Винчестером, и его сексуальное воспитание в основном заключалось в том, чтобы слушать рассказы о многочисленных похождениях брата и не возражать по ночам, когда со стоящей рядом кровати слышался шепот: «Ты ведь не будешь против, Сэм?», в то время как Дин уже успевал спустить себе трусы. Сэм не краснеет от чего попало. Он, как чемпион, сдерживается до тех пор, пока Дин вдруг не решает рассказать о той рыжей из Иллинойса, которая наверняка не делала и не говорила и половины того, что ей приписывает Дин (потому что, серьезно, кто вообще говорит и делает такого рода вещи в реальной жизни?). Он краснеет где-то между «на четвереньках» и «протекая, клянусь тебе». Свинота Дин. Честное слово. Сэм верит в страстный секс. Сэм НЕПОКОЛЕБИМО верит в естественность всего, происходящего в постели. Сэм на самом деле считает, что кровать — это место, где по определению нужно забыть о хороших манерах, и тот, кто этого не делает, все делает плохо. Но это все очень личное, очень интимное, предназначенное для двоих, а не для неопределенного количества людей и, кто знает, возможно, и некоторых домашних животных. — Не будь задницей, Сэм, ты что, больной? Я сказал, что это была оргия, а вовсе не японское порно для психических извращенцев, к которому ты пристрастился в Стэнфорде. Животные, блядь! Этому сейчас вас учат в университетах? Дин такой. Даже в тот единственный раз, когда Сэм хочет его шокировать, все заканчивается тем, что Дин заставляет его самого испытывать неловкость. Нет, правда. Он худший на свете старший брат. Дину кажется, что носить одни и те же штаны пятнадцать дней — это нормально. У него есть три вида грязных футболок: Грязные, Очень Грязные и Стоячие. Он считает нормальным не пользоваться освежителем воздуха в туалете. Верит, что Джон Винчестер был отличным отцом (нет, серьезно). Уверен, что ни одна девчонка не притворялась, будучи с ним в постели (да, в самом деле), и в его голосе нет и тени иронии, когда он говорит, что никого никогда не полюбит больше, чем свой автомобиль. Нет. Сэм не ревнует. Потому что Сэму уже не три года, несмотря на то, что Дин до сих пор так думает и относится соответствующе. Это главная причина того, что вот уже долгое время Сэм не соглашается садиться за руль Импалы. Нет ничего приятного в том, чтобы вести машину, в то время как Дин орет: «Сверни сюда!», «Осторожно с передачей!», «Поворотник!», «Не хватайся так за руль!», «Вести, Сэмми, надо вести машину, а не НАСИЛОВАТЬ ее, боже!». Всегда в конечном итоге они останавливаются в каком-то кармане («Господи, Сэм, ты слышал, как ты затормозил? Ну можно ли быть большей скотиной?») и меняются местами, в сердцах восклицая: «Даже не знаю, зачем мне все это было надо…», «Не знаю, зачем я тебе разрешил…» — Потом ты приходишь и рассказываешь мне, что знаешь, как обходиться с девчонками, Сэмми? — В конце концов, Дин, это НЕ девчонка. — Конечно же нет, придурок, это настоящая дама. Сэм раздраженно закатывает глаза: — Не еби мне мозг, Дин. — Эй, то, что ты вымахал размером четыре на четыре, не значит, что я не могу промыть тебе рот щелоком и заставить вдогон проглотить швабру. Рядом с тобой дама, Сэмюель Винчестер. Дин потрясающе самодоволен и находит себя столь очаровательно остроумным, что Сэму по меньшей мере три раза в день хочется отхлестать его по щекам. И это в хороший день. В плохой день хочется разрядить ему в грудь целую обойму, потому что своим флиртом с дочерью шерифа Дин умудряется разозлить — прикинь? — этого самого шерифа, трахнуть эту дочку на заднем сидении Импалы только для того, чтобы понять, что: а) она настоящая ведьма; б) шериф не только об этом знает, но и сам является предводителем секты дьяволопоклонников, или почитателей Тома Круза, не суть. Сэм вынужден вытаскивать его, а потом еще выслушивать подробности: «Как жаль, а я как раз собирался вставить ей в…», освободить городок от дьявольской секты и свалить оттуда, сжигая покрышки, с ФБР на хвосте. — И все из-за чего? Из-за того, что ты не можешь удерживать член в штанах, Дин. — Да, я знаю. — Самое хреновое, что у него еще наверняка сотрясение мозга, но ему пофиг. — Но мне вдруг так сильно приспичило. Без всякого сомнения, Дин — худший старший брат в мире, и он только что это снова продемонстрировал. Его постель всегда полна крошек от еды, он сыпет кожуру от семечек Сэму в ботинки только для того, чтобы в очередной раз спровоцировать на ссору, включает музыку на всю громкость. Он думает, что «классные сиськи» — это культурный комплимент, что все вегетарианцы клоуны, хиппи — придурки, демократы — трусы, а республиканцы — мудаки; что у Линдси Лохан отличный станок, что плевки на дальность могли бы стать олимпийским видом спорта. Что лучшим его капиталовложением была покупка годового доступа на порносайт с грудастыми азиатками и что ЦРУ убивает эстрадных певцов, когда они становятся приторно милыми и начинают угрожать национальной безопасности (пример №1: Джон Леннон с этой своей аферой «Представь себе», пример №2: Курт Кобейн). Дин? Он всегда думал, что умрет молодым, и Сэма всегда выводило из себя, что Дина это не волновало ни в малейшей степени. Дин всегда жертвовал своей безопасностью ради безопасности семьи. Дин никогда не протестовал против решений, которые за него принимал Джон. Во всех стычках Дин всегда принимал сторону Сэма и стоял за него горой до тех пор, пока Сэм не подрос и стал в состоянии сам противостоять Джону. Дин никогда не позволял ему идти на охоту, если на следующий день был экзамен, и Сэм был уверен: однажды Дин даже нарочно сломал себе ключицу для того, чтобы они задержались в том городе еще на две недели и Сэм мог пойти на первый в своей жизни выпускной бал. Дин никогда не попрекал его обещанием, что Сэм убьет его, если будет необходимо. Никогда не попрекал тем, что все хорошее в жизни у Сэма почти всегда появлялось за счет плохого в жизни Дина. Он никогда не доедал «Lucky Charms», чтобы Сэм мог поужинать своими любимыми хлопьями, и всегда соглашался отменить любые планы на вечер, если вдруг Сэм просил его остаться с ним в мотеле и вместе посмотреть телевизор. Дин никогда не флиртовал ни с одной из тех девушек, которые обращали внимание на Сэма, и всегда пытался сделать так, чтобы у Сэма с кем-то завязались отношения. Дин ни одного дня не оставлял его без еды, всегда хотел, чтобы Сэм научился защищаться, но никогда не оставлял одного, чтобы ему всерьез пришлось это делать. Дин скорбел вместе с ним, не выпуская руки из своих ладоней, там, в Пало-Альто, и самым эгоистичным с его стороны было сказать: «Я не хочу заниматься этим в одиночку» и посмотреть на Сэма своими искренними и страдающими глазами. Дин два раза подставлялся под пули Сэма и подставился бы еще столько раз, сколько потребовалось бы, потому что в глубине души он уверен в том, что раз брат стреляет в него, значит, он того заслуживает. Дин всегда заботился о том, чтобы Сэм не забывал о Мэри Винчестер и чтобы ее имя не ассоциировалось в его уме с той тяжелой бродячей жизнью, которую они вели. Дин продолжал его смешить даже тогда, когда они тридцать два часа провели без сна, откапывая останки неупокоенного духа. — «Я сделаю ради любви все, что угодно, но не это». Этот чувак всю песню твердит одно и то же и нигде не объясняет, чего, черт возьми, он не сделает? Вот из-за таких вот вещей никогда нельзя доверять никому из шоу-бизнеса. Блядский «Мит Лоаф», да чтоб его, — виданное ли дело — взять себе такой псевдоним? Хорошо, хоть это не очень распространено, а то Принс мог бы называться «Рост Бифом», к примеру. Дин заставляет Сэма смеяться даже тогда, когда он совсем не хочет смеяться, и всегда говорит: «Предоставь это мне, я займусь этим», даже не имея ни малейшего представления о том, сможет ли он вообще с этим справиться. Нужно сделать костюм для школьного спектакля — «я займусь этим». Сэму нужны дорогущие витамины, потому что он подхватил пневмонию, — «я займусь этим». В тот раз, когда Сэм взял Импалу без ведома Джона и разбил фару, — «предоставь это мне, малявка, но знай, потом я удушу тебя собственными руками». Дин потратил меньше двух часов на то, чтобы продать свою душу первому же попавшемуся демону, потому что вечность в аду он предпочел оставшейся жизни без Сэма. Дин — самый худший и одновременно самый лучший старший брат в мире. Это правда. Правда в том, что Сэм до тринадцати лет рос, стараясь быть лучшим младшим братом, каким только возможно. А потом что-то изменилось, и Дин начал казаться ему пособником Джона, и, наверное, с тех самых пор он так и не дал ему ясно понять, что и не думает делать что-то другое. Что остаток своей жизни он и не собирается делать ничего, кроме как оправдывать честь быть с ним одной крови. Нет никакого погребального костра. (Бобби спрашивает: «Ты его…?», и Сэм отвечает: «Нет», и этим все сказано: «Я был не в состоянии» и «Это необязательно, потому что я и так помню о нем». Бобби все понимает и рычит: «Вы все одинаковые. Ебаные Винчестеры. Все одинаковые»). Его могила совсем неглубокая — гроб у самой поверхности. И Сэм сделает то, чего никто никогда не делал, — вытащит его обратно из ада. Потому что множество людей знает, каково это — иметь старшего брата. Многие из них даже знают, каково иметь хорошего брата, великого брата. Но никто не знает, как это — быть братом Дина Винчестера, и в этом смысле никто нихрена не знает, что значит БЫТЬ СТОРОЖЕМ БРАТУ СВОЕМУ. Да и плевать. Узнают, когда разверзнется ад.