***
Подхожу к огромному зеркалу над раковиной, за которым скрываются стопки лекарств, облегчающих мое существование вот уже несколько лет. Галстук ловкой и гибкой змеей перехватывает мою шею, и наконец я надеваю маску. Ее крошечные корни проникают вглубь моих пор, и я чувствую острую боль. Когда-то давно мне довелось прочесть в одной книге о том, что человек не может привыкнуть к боли. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Сейчас эта книга наверняка летает по свету в виде крошечных частичек пепла (Канцлер об этом позаботился, можете быть уверены), но эта боль по-прежнему со мной.***
Когда ко мне впервые пришло осознание того, что я как-то отличаюсь от остальных, появилась она – маска. Ведь людей, вроде меня, даже до прихода к власти Сатлера, недолюбливали и относились к ним с опаской, а иногда даже агрессией и отвращением. Но расставаться с маской в конце дня поначалу было довольно просто. Вернувшись домой после школы, я съедал яйцо в корзинке, заботливо приготовленное матушкой, а затем поднимался в свою комнату, ложился на нагретый солнцем ковер с длинным ворсом и доставал из потайного кармана пиджака небольшой снимок, сделанный на старый дедовский полароид. А со снимка мне улыбался соседский паренек по имени Джеффри. Когда я смотрел на эту фотографию, то представлял себе, как беру этого кудрявого рыжего мальчишку за руку, и мы вместе идем гулять по главной улице. Когда я провожу рукой по его волосам, он улыбается, обнажая щербинку между зубов, прямо как на том снимке. И целует меня в щеку… И в этом не было ни капли грязи. Долгие часы, постепенно превращавшиеся в годы, я проводил в мечтах о том, как прекрасно жилось бы в мире, где люди могли не скрывать своих чувств к друг другу. Но мир вокруг меня так же медленно погружался во мрак. Когда Сатлер стал Верховным Канцлером, «не такой, как все» стало означать «опасный». По главным телеканалам страны теперь открыто объявляли, что всех инакомыслящих нужно истреблять. Если ты хоть чем-то отличался от большинства, в «Новой Англии» для тебя не было места. И представьте, каково было мне. Что чувствовал я, когда на моих глазах людей убивали лишь потому, что они посмели любить друг друга. Я почти физически ощущал, как разрушались мои мечты, как эти черные мешки поглощали все то доброе и светлое, во что я когда-то верил. Если раньше меня еще одолевали сомнения, то теперь я был твердо уверен – без маски моя жизнь в этой стране превратится в ад или трагически оборвется, так и не успев толком начаться. И в скором времени мне удалось собрать целую коллекцию: «любящий сын», «заботливый брат», «справедливый начальник», «приветливый сосед» и десятки других масок. Позже к моей коллекции прибавились запрещенные произведения искусства и тайные отношения на одну ночь с мужчинами, к которым я не испытывал ничего, кроме банального сексуального влечения. Потому что любовь в Англии тоже стала вне закона. Часто я думаю о том, как сложилась бы моя жизнь, хвати мне смелости открыться своей матери. Но ее смерть, как бы ужасно это ни звучало, стала для меня самым настоящим облегчением. Воздух ворвался в легкие так стремительно, что у меня закружилась голова. Одна из масок упала с лица и разбилась вдребезги вслед за горстью земли, которую я бросил на крышку ее гроба. В этой жизни возможно абсолютно все, только нельзя запретить людям любить. По крайней мере на этой маленькой голубой планете. Можно лишь создать видимость запрета. Так я считал, когда был еще совсем мальчишкой, и так же считаю теперь, хотя мое сердце и стало совсем сухим и ломким, а виски уже тронула благородная седина. И после всех этих громких речей скорее всего вы спросите, была ли в моей жизни взаимная любовь? Но я, увы, не смогу ответить на этот вопрос. Любил ли я? Да. Любили ли меня? Надеюсь, что ответ так же будет утвердительным. По крайней мере мне очень хотелось бы в это верить. И хотя у нас не было возможности открыто выразить свои чувства, мы все же ощущали эту любовь каждой частичкой своей души и свято верили в то, что рано или поздно этот мир изменится к лучшему. Как же обстоят дела с моей маской сейчас, спросите вы? И я вам отвечу. Со временем я стал расставаться с ней все реже и реже. Меня перестала волновать моя судьба, будущее… И наконец случилось самое страшное – маска стала частью меня, пустила корни слишком глубоко. Теперь тот, кому удастся прочитать меня, увидеть блеск моих глаз за бездушным куском пластмассы, сможет с легкостью уничтожить вашего покорного слугу. Стоит лишь сорвать маску. И перед толпой предстанет голый король – на потеху публике. У короля не останется ничего своего. Даже собственной кожи. Полагаю, так и закончится моя история. Именно поэтому я выбросил сценарий, одобренный цензурой, и решился-таки впервые сделать все по-своему, показать всем истинное лицо раньше, чем меня раскроют. И теперь наконец могу сказать во всеуслышание, что этот выпуск шоу был лучшим за всю его многолетнюю историю. Вот такой получилась моя лебединая песнь – сумасшедший балаган с привкусом сатиры. Если вы читаете это, значит, как я и предполагал, настоящий Гордон погиб, поглощенный черным мешком, который гораздо просторнее внутри, чем снаружи. Да, моя жизнь была далека от идеала, но она была моей. И я ни о чем не сожалею. Вот только… Почему же вы так и не спросили меня, каково это – всю жизнь чувствовать себя уродом?С уважением к тем, кто этого достоин, и надеждой на лучшее, Гордон Дитрих.
Две половинки блокнота воссоединились, издав тихий, едва слышный хлопок, а ступени медленно и плавно понесли мое обрюзгшее тело наверх, поскрипывая и прогибаясь под его тяжестью. Прикоснувшись ладонью к белоснежной двери, я толкнул ее и вошел в комнату, где мирно спала Иви. Даже во сне она отдаленно напоминала мне ту самую испуганную девчонку с черными разводами от туши на щеках, которая несколько мучительно долгих дней назад постучалась среди ночи в мою дверь. Сейчас ее ищет вся полиция страны, и с моей стороны было довольно неосмотрительно впускать ее в свой дом, доверху напичканный такими вещами, за хранение которых я легко мог бы попасть в беду. Но я всегда ощущал какую-то незримую и до безумия тонкую связь с этой очаровательной особой. Удивительно, как же мы все-таки с ней похожи – оба беглецы, только каждый по-своему. Ее единственным другом тоже была лишь боль, которая оставила неизгладимый след на этом прелестном личике. Самое страшное последствие царящего в стране беспредела – эта юная девушка со взглядом старухи. Мои размышления прервал жуткий грохот, раздавшийся на нижнем этаже. Вслед за звуком падающей двери, так бесцеремонно сорванной с петель, и летящих во все стороны осколков послышались чьи-то шаги. Сперва в гостиной, а затем и на лестнице. Но в моей душе не осталось ни капли страха, ибо я давно был к этому готов. Мгновение спустя ваш покорный слуга почувствует удар в спину. И погрузится во мрак. На этот раз уже навсегда.