Коммунизм

Июльский жаркий день плавно и почти незаметно перешел в душный вечер. Как по команде ожили улицы огромного раскаленного города Москвы, столицы и гордости огромного государства, только-только начавшего оправляться от страшных потерь военного времени. Люди с готовностью принялись за работу, заводы не простаивали, жизнь кипела и била ключом, а каждый понимал, что только сплоченность и труд приведут нас, самых счастливых жителей самой прекрасной страны, к коммунизму и светлому будущему. И вот сейчас, по окончанию очередного тяжелого рабочего дня, уставшие, но довольные и преисполненные некой гордостью граждане и гражданки направлялись домой, чтобы набираться сил перед очередным днем, перед очередным шагом к всеобщему счастью.  Именно об этом — о коммунизме — размышлял чиновник средних лет и не самой средней должности, задержавшись у себя в кабинете. На душе его было спокойно, но чувство некоторой незавершенности не давало ему слиться с шумящей толпой и позволить ей нести себя в прохладную глубину метро. Мужчина прикрыл глаза, на секунду веки скрыли от его взора пронзительную белизну вороха бумаг на столе и огненное зарево за окном. Руки сами собой потянулись к ящику стола, пальцы пробежались по теплому дереву и привычным движением отодвинули затертую защелку. С некоторым трепетом, не свойственным практичным и сухим служителям закона и воинам государственных документов, мужчина извлек из ящика небольшую коробочку, обитую кожей, и поставил перед собой. Как и всегда в такие моменты, им овладело чувство сладостного предвкушения. Щелкнул замочек коробочки, и в руках у чиновника оказалась великолепная трубка из темного дерева, настолько идеальная в своих утонченных очертаниях, что казалось, будто бы она создана отнюдь не для табакокурения, а лишь для услаждения взгляда ценителей элегантных форм.  В коридоре послышались чьи-то шаги. Мужчина нервно вздрогнул и прислушался, но через секунду все стихло. Он позволил себе расслабиться и откинулся на скрипнувшую спинку кресла, бережно держа в своих руках трубку. Отблески заката мягко золотили ее полированный бок. Хозяин деревянной красавицы не торопил события и наслаждался моментом, грубоватыми подушечками пальцев пробегался по гладкой прохладной лакированной поверхности трубки, почти с материнской нежностью поглаживал каждую неровность и трещинку.  Вскоре на пол полетел пиджак, так небрежно сброшенный с чиновничьих плеч, через минуту компанию ему на полу составила белая, но довольно заношенная с воротника и манжет рубашка, а в следующее мгновение рядом легли брюки, звякнув пряжкой ремня о паркет. Мужчина поднялся с кресла, все еще держа в руках трубку, и любовно провел ее тонким кончиком по своей груди в направлении живота, едва сдерживая пробежавшую по телу сладостную дрожь. Как же любил он подобные нечастые мгновения, как же скучал по ним. Изнывая от возбуждения, чиновник наклонился к усеянной бумагами столешнице, отправляя последнюю деталь одежды — нижнее белье — вслед за остальными частями гардероба. Тем временем подрагивающая рука его нащупала чернильницу. Сколько раз он собирался принести сюда, на свое рабочее место, вазелин или хотя бы какое-нибудь косметическое масло?.. Но нет, он каждый раз откладывал, и каждый раз был вынужден прибегать к помощи чернил.  Обильно смазав себя в нужных местах, с замирающим сердцем мужчина взялся за трубку и начал осторожно вводить тонкий ее конец в себя. Его накрыло волной удовольствия, лишь только трубка вошла на пару сантиметров, но на этом чиновник не остановился, продолжая мягко, но настойчиво проталкивать ее внутрь, свободной рукой сжимая столешницу и тяжело дыша.  Воистину, прекраснее чувства он не испытывал, чем стоя тут, в своем кабинете и исступленно двигая свою деревянную подругу резкими толчками, дарящими такое вожделенное наслаждение. Хриплое дыхание мужчины учащалось, движение руки, сжимающей трубку, становились все быстрее, он уверенно шел к самому пику своего удовольствия. И вот, наконец, особенно резко и глубоко всадив трубку почти по самое основание, чиновник обессиленно упал грудью на стол, залив спермой несомненно очень важные документы и тяжело дыша. Пару минут он лежал так без движения, прикрыв глаза и пытаясь запомнить каждый момент, и это прекрасное ощущение дрожащих будто бы ватных ног, и тепло, разливающееся по телу, и блаженную туманную пустоту и непоколебимость в мыслях.  Вдруг все это улетучилось в один миг с резким хлопком открывшейся двери. Порывом ветра по кабинету разметало бумаги.  - Иосиф Виссарионович, разрешите... На мгновение вошедший встретился взглядом со Сталиным, склоненным к столу посреди кабинета, со стекающими синими каплями на обнаженных бедрах. Настало неловкое молчание. Наконец Иосиф Виссарионович медленно встал, уверенной рукой извлек трубку из заднего прохода и прищурился.  - Рас-стре-лять... - медленно и с явным удовольствием проговорил он, легко указав трубкой на вошедшего, и отвернулся, чтобы оформить соответствующий документ. От беспокойного ощущения незаконченности не осталось и следа, зато теперь Сталин ясно понимал, откуда оно взялось, и как теперь с ним бороться. День не может быть удачным и правильным, если ни один не был отправлен под расстрел.  Темнота опустилась на величавую Москву, поглотив звуки едущих машин и шумящих рабочих. Раскаленный асфальт понемногу отдавал свой жар, а в воздухе уже витала прохлада с привкусом полевых трав и меда. Страна спала, ожидая новый восход солнца, чтобы вновь с таким же рвением идти к светлому будущему.