Ничего не будет в порядке

      Карлос аккуратно прижимает его к себе, гладит по выгоревшим волосам, что-то успокоительно-глупое шепчет на ухо, и Кевин всхлипывает и прячет лицо. Лабораторный халат пахнет стиральным порошком, гарью, спиртом, резиной... Сесилом. Сейчас Кевин заплачет и запачкает Карлоса кровью. Карлосу, в общем-то, все равно. Не привыкать.       Он говорит, что все будет хорошо, что Кевин будет в порядке, Дезерт Блаффс будет в порядке, самый темный час - перед рассветом... Сесил сказал бы, что самых темных часов может быть сколько угодно, иногда рассвет - это просто далекая сказка, но здесь Карлос, и он так не скажет. Карлос будет верить в рассвет. Пытаться верить. Убеждать себя, что пытается.       Кевин знает, что ничего не будет в порядке. Что он никогда не станет таким, как раньше, и никто не сможет ему помочь. Что рассвет - это не сказка, рассвет может быть кровавым, пылающим, разрушительным. Но Кевин тоже не скажет. Он будет улыбаться и спрячет все внутри, глубоко внутри - Кевин хорошо это умеет - и сделает вид, что здесь только Карлос.       Никаких странных теней и страшного солнечного света. Никакой женщины с выразительным лицом в углу комнаты. Никакой боли. Никакого будущего. Никакой будущей боли. Никакого отражения Сесила у Карлоса в глазах. Оно целится в Кевина шприцем с трехдюймовой иглой.       Такая прошьет его насквозь и выйдет с другой стороны - но если он этого не видит, значит, этого нет.       Карлос складывает из пальцев знаки за спиной у Кевина - обратный отсчет. Другой рукой он ласково гладит его вдоль позвоночника, мягко, тепло, и Кевин вжимается носом в его плечо, вдыхает - порошком, гарью, спиртом, резиной, Сесилом. Он пытается запомнить запах, боится никогда больше его не почувствовать. Он улыбается. Кевин не может не улыбаться, но сейчас - почти что по-настоящему.       А Карлос показывает три. Сесил пытается не дышать, подбираясь ближе. Он показывает два - и ведет рукой по спине Кевина, оттягивая ворот рубашки. И потом он показывает один. И потом - ноль.       Кевин крупно вздрагивает и пытается вырваться, но Карлос сжимает его еще крепче, слишком крепко, до боли и серой пелены перед глазами, похожей на белый шум. Кевин хочет спросить, почему, за что, я думал, что мы друзья - но он сам сможет ответить. И когда Сесил долгие пять секунд вынимает из него иглу, Кевин терпит, сжав пальцы на плечах Карлоса и крепко зажмурив глаза. И улыбается.       Карлос все еще гладит его по спине и по выгоревшим волосам. Говорит, что все будет хорошо - на столе лежат какие-то инструменты. Кусачки. Сесил стоит в углу с опустевшим шприцем. Кевин чувствует, как пальцы слабеют, и он начинает падать, сползать вниз, цепляясь за Карлоса. Все вокруг сереет и опрокидывается.       Стиральным порошком, гарью, спиртом, резиной, Сесилом, Кевином, кровью.       Когда он пришел сюда, обожженный до красной корки пустынным солнцем, с потерявшими всякий цвет волосами, Сесил застыл на пороге. Пару минут стоял, дышал неровно, не мог отлепить влажную ладонь от дверной ручки. Смотрел.       Потом Кевин зашелся кашлем - страшно, надрывно - и с уголков его рта, растянутого в подобие улыбки стальными скобами, начала сочиться кровь. Сесил дал себе мысленную пощечину и втащил Кевина в дом.       Он просыпается рывком, словно выныривает из кошмара, и сразу его начинает тошнить, бросает в дрожь, голова раскалывается, будто бы заключенная в алый от жара металл. Кевин падает, сдерживая рвотные позывы, ему плохо, он снова плачет, слишком ошеломленный пробуждением, чтобы издать хоть звук.       Он чувствует, что падает, но медленно и не двигаясь с места, в животе - ощущение невесомости, звон в ушах, бессильно недвижимые руки. Темнота наступает на него, темнота выныривает перед ним четкими силуэтами двух мужчин на фоне окна.       — Сесил, все дело в его голове, он переписан, удален и переписан. — Тот, что выше, складывает руки на груди, — Он остался там, внутри - возможно, малая часть. Но то, что уже переписано, не даст мне его исправить. Он не подпустит меня к себе, хотя я просто стараюсь как лучше. Это как... Компьютерные файлы, понимаешь? Они заменяются постепенно.       Так говорит Карлос. И он говорит еще долго, долго и путано объясняет, и Сесил в конце концов закрывает лицо руками и сдерживает внутренний крик - он не понимает. Почему нельзя просто заставить его перестать улыбаться, почему он не может злиться, не может рыдать, почему он даже боится с улыбкой, почему, почему, что с ним не так. Мы ведь сделали все. Карлос начинает сначала...       У Кевина постепенно выключаются чувства. По одному. Сначала он перестает видеть двух мужчин на фоне окна, белый шум застилает все перед глазами. Потом он перестает чувствовать падение и невесомость, и тяжесть стеганого одеяла, и покалывание пальцев. Потом он перестает чувствовать тяжелый вкус крови на языке, и сразу за этим - перестает чувствовать ее запах. Дольше всего он держится за голос. Карлос рассказывает, что с ним не так, почему нельзя ничего сделать, почему лучше даже не думать об этом. Кевин держится за голос, соскальзывая сначала в тишину, а потом в белый шум, и в страшном шипении он продолжает слышать его, ни слова не понимая.       ...И он просыпается рывком, и на этот раз - он помнит все. Он видит все, слышит, чувствует, осязает, пробует жаркий воздух на вкус. Карлос сидит у дивана в гостиной. Кевин лежит на диване. Карлос внимательно смотрит.       — Ты бредил и говорил страшные вещи. А еще я не думал, что вещество подействует так сильно. Нам нужно было усыпить тебя только на пару часов, — и Кевин хочет спросить, зачем, но он произносит лишь несколько несвязных звуков, кажется, губы его не слушаются.       Карлос долго серьезно смотрит, отряхивает рукава халата, на них крошечные пятнышки крови, и просит Кевина улыбнуться. Да-да, улыбнуться, смелее, может быть самую малость больно.       Кевин поднимает руки к лицу. Он чувствует под пальцами свою кожу, испещренную шрамами, бугристую, мягкую, теплую. Ничего острого и холодного. Никаких стальных скоб.       Кевин старательно растягивает губы чуть шире.       Кевин знает, что с ним ничего не будет в порядке. С Дезерт Блаффс ничего не будет в порядке, со всем этим миром - что-то не так, ничего во вселенной никогда не будет в порядке. Но есть вещи, правильные вещи, как сложенный паззл, как собранный кубик рубика, как пустая шахматная доска.       Кевин держит Карлоса за руку. Он не знает, отдернет ли Карлос ее, если проснется, но пока что... Это правильно. Как последний кусочек, встающий на место. Или, скорее, как будто ты нашел четыре угла и только решил собирать все заново.       Кевин гладит смуглую кожу ладоней, чувствует, как Карлос спокойно дышит во сне и сжимает пальцы чуть крепче. Должно быть, он думает, что это Сесил.       И Кевин старательно растягивает губы еще шире.