Губит людей не пиво, губит людей вискарь

      Василий Петрович Голобородько никогда раньше так не напивался.       Ну… Может, и напивался, — просто не помнил об этом.       Примерно как сейчас.       Кое-какие воспоминания о прошедшем вечере, впрочем, были, — но весьма обрывочные. Как видеоклип.       1.       …Вот они с Юрием Ивановичем пьют. Вот снова пьют. Вот он, президент, заплетающимся языком говорит тост — что-то одновременно пафосное и наивное — про величие страны, про то, как всё станет хорошо, и как все люди будут жить богато, и как они вдвоём с Юр… с Юриванычем (о, выговорил) снова наладят отношения — рабочие! (на этих словах он поднимает указательный палец вверх) — и будут ходить друг к другу в гости.       Вот он решает выпить за это до дна; и вот виски идёт не в то горло, и он кашляет лихорадочно…       ...А бывший премьер, прищурившись, всё это время смотрит на него — внимательно, снисходительно, даже как-то… ласково?       Оказавшись рядом, хлопает по спине, помогая откашляться.       Ладонь у него тёплая, можно сказать, горячая. Василий, отдышавшись, поднимает голову, хочет сказать «спасибо», но почему-то никак не может сфокусироваться на глазах хозяина яхты.       Вместо этого взгляд блуждает по его губам, на которых застыла полуулыбка-полуусмешка.       — Я вот спросить хочу, — звучит пьяно и с наездом. — Можно?       — Спрашивайте, — разрешает бывший премьер.       — Вот я смотрю и не понимаю, — язык заплетается всё сильней, наглости в голосе всё больше, — Почему у вас рот такой красивый? — с возмущением изрекает Голобородько.       Улыбка экс-премьера становится шире.       И на этом кино обрывается.       4.       Василий простонал, схватившись за голову. Похмелье само по себе — штука противная, а уж в связке с воспоминаниями о вчерашнем — так вообще…       — Что, Василь Петрович, хреново?       Голобородько приоткрыл левый глаз, с ненавистью и страхом уставившись в угол, из которого донёсся голос.       — Вроде приличный человек, а в-в-вместо виски гостям пойло суёте… — еле выдавил он.       На зависть бодрый, Юрий тихо хмыкнул. На нём были свежие белые брюки и отглаженная рубашка.       Василий незаметно пошарил под одеялом: слава богу, во вчерашнем. Значит до раздевания дело не дошло.       — Так кто же влил в вас почти целый литр этого пойла, Васильпетрович? Неужто в вас кто-то силком его пихал?       На словах «силком» и «пихать», Голобородько напрягся.       — Юрий Иванович, — начал он вкрадчиво. В горле пересохло. Президент сглотнул и предпринял ещё одну попытку, — Юрий Иванович… я это…       Он замолк, лихорадочно пытаясь сообразить ещё не до конца протрезвевшим мозгом, как бы ему так невзначай поинтересоваться, чем вчера закончился вечер. Потому что последние кадры, которые Василий помнил, вызывали нехорошее предчувствие.       — Что такое? — с невинным выражением лица поинтересовался Чуйко.       — Я вам вчера… неудобств никаких не доставил? — наконец сформулировался вопрос.       На губах Юрия Ивановича заиграла улыбка доброго инквизитора, которому привели новых еретиков.       — Ну что вы, Василий Петрович. Вы мне вчера доставили одни сплошные удобства, — елейным тоном ответил он.       Ёкарный бабай и мать его ёкарная бабаиха…       — Да не краснейте так, — наконец смилостивился Юрий, стирая саркастичную улыбку с лица. — Ну выпили лишнего, с кем не бывает.       — А чем всё закончилось? — глухо, как из танка, поинтересовался Василий.       — Вы упали и заснули, — со смесью скорби и пренебрежения в голосе отозвался Чуйко, — прямо на палубе.       Президент с облегчением выдохнул, закрывая глаза.       Господи, спасибо.       Спасибо тебе.       —…И мне, старому больному человеку, пришлось тянуть вас до каюты, — укоризненно добавил бывший премьер.       — Та я вас умоляю, — беспечно отмахнулся Голобородько, теряя бдительность и заодно контроль над собственными словами, — тоже мне, старый, больной… Между прочим, если хотите знать, был бы я женщиной — ещё в первую встречу захомутал бы вас, не сомневайтесь. Я бы долго не стал ходить вокруг да около. Я бы… — и тут он осёкся.       Да…       Да вашу ж мать!..       Только же всё уладили!..       «Закрадываются подозрения», — ядовито зашипел внутренний голос, — «Шо ты, Голобородько, все мозги себе вчера отбил при падении. Иначе какого ж хера ты тут флиртуешь, жопа ты с ручкой, язык твой без костей!..»       — Сдаётся мне, Василий Петрович, — поток мысленного самобичевания прервал весёлый голос бывшего премьера, — не до конца вы протрезвели. Так что я, пожалуй, пойду. А вы — отдыхайте, — и с этими словами он вышел.       А перед тем, как закрыть дверь, — с ухмылкой подмигнул.       Оставшись наедине с собой, Голобородько зарылся лицом в подушку и издал задушенный, страдальческий стон.       В голове крутились две мысли.       Первая — скорей бы на берег.       Вторая — никогда, ни при каких обстоятельствах больше не пить с Чуйко.       3.       Холодная вода, плеснувшая в лицо из сложенных ладоней, окончательно отрезвила. Юрий поднялся, оперевшись руками на края раковины.       — Что вообще происходит? — спросил он спокойно у собственного отражения.       Ответа не последовало. Была одна гипотеза, но Юрию она категорически не нравилась.       «Ладно, допустим, я предполагаю, что происходит. Но почему именно этот нелепый суслик, с болью всего еврейского народа во взгляде, в конце концов?» — продолжил он допрашивать самого себя, уже мысленно.       «Так он же постоянно маячил перед глазами. Как только вошёл в камеру — с того момента и не отходил ни на шаг. Одно купе, один номер на двоих», — услужливо подсказал внутренний голос, — «Вот и переклинило».       — На троих, — поправил себя Юрий, — там был ещё Толик.       «И хорошо ещё, что это не Толик…»        — Плохо, что это вообще случилось, — мрачно резюмировал он. — А хорошо будет тогда, когда это, наконец, закончится.       И он очень надеялся, что закончится всё с прохождением паспортного контроля.       Новая страна — новая жизнь. В планы на которую никак не входили романт… какие бы то ни было чувства к Василию Петровичу Голобородько.       Вытерев лицо махровым полотенцем, бывший премьер-министр вышел из ванной.       Наутро его юный падаван* почти наверняка примется натужно бухтеть, якобы невзначай выясняя, что вчера было — почему-то Юрий почти не сомневался в том, что последняя часть вечера сотрётся из его памяти.       И он, конечно, всё расскажет.       Правда, в сильно укороченной версии.       Потому что в его, Юрия, интересах, чтоб они спокойно доделали все дела и благополучно разъехались по разным точкам Земли: президент — в Киев, а он — на Капри.       Незачем всё усложнять.       Пускай гарант конституции спокойно живёт дальше.       И не менее спокойно спит по ночам.       2.       — Почему у вас такой рот красивый?       С этими словами Василий сделал шаг вперёд, оказавшись совсем вплотную.        — И почему вы так на меня уставились, — поинтересовался он ещё более заплетающимся языком.       — Так вы же сами на меня пялитесь, — парировал Юрий, — ещё и дистанцию нарушаете. На такое расстояние подходят обычно либо целоваться, либо морду бить, — криво усмехнулся он. — А учитывая стилистику ваших комплиментов…       Шутка была опасной — его оппонент был в таком состоянии, что мог и вправду начать распускать руки.       Что и произошло — правда, не в том смысле, в котором предполагал Юрий…       ...Хмельной Голобородько вдруг одним движением подался вперёд и грубо дёрнул его за отвороты рубашки на себя, мокрым поцелуем впиваясь в губы.       Всё это случилось так резво, что экс-премьер даже удивиться не успел.       Нет, это был определённо не лучший поцелуй в его жизни.       Пьяный мужик, не самого атлетического телосложения, да ещё явно неопытный в этих делах, неуклюжий и…       ...И вопреки всем этим аргументам, тело отозвалось таким острым возбуждением, что кровь мгновенно прилила к паху.       Охреневая от собственных реакций, Юрий инстинктивно положил ладонь на тёмный затылок, жадно целуя в ответ — глубже, крепче.       Свободной рукой он прижал мужчину за бёдра к себе — несмотря на количество выпитого, стояло у того крепко.       Примерно так же крепко, как и у самого бывшего премьера…       Юрий вдруг ясно понял, что хочет его прямо здесь и сейчас, на этой самой чёртовой палубе. Хочет этого наивного, упёртого барана. Этого несуразного, но почему-то с самого первого дня приглянувшегося ему придурка.       И надо было бы осмыслить это шокирующее озарение, достойное того, чтобы стать темой ток-шоу или названием автобиографии — «Я хотел Голобородько с момента нашей встречи»…       Но тут вышеупомянутый баран и придурок, икнув, хрипло пролепетал:       — Мм… Пршу прщения… Мме над отойти…       И с этими словами начал стремительно оседать вниз.       Через считанные мгновения господин президент уже громогласно храпел на полу, раскинувшись морской звездой.       Какое-то время Юрий растерянно хлопал глазами, уставившись на это зрелище.       — Ах ты ж сука, — не столько на него, сколько на всю ситуацию в целом, ошеломлённо выругался он.       Оглядел себя — растрёпанного, с оторванной пуговицей на рубашке и с «палаткой» на брюках в районе ширинки…       Он ведь реально чуть не занялся сексом с Голобородько. С тем самым Голобородько, который сломал ему сытую, спокойную жизнь, а потом ещё и посадил. «Благодаря» которому в родной стране он теперь считается покойником, и вынужден уезжать из неё чёрт-те знает куда. С Голобородько, который постоянно всё портит к херам, отказываясь играть по установленным в большой политике правилам. И который, как лох, верит, что самые правильные решения принимаются не из ума, а от сердца и по совести.       И тогда Юрий с каким-то весёлым отчаянием понял, что всё происходящее — не только про секс.       А гораздо хуже.       — Да… — протянул он глухо, — Вот это номер.       — … если б я имел коня… — раздалось снизу.       — Что? — не понял Чуйко.       — это был бы номер… — продолжилось пьяное бормотание, — если б конь имел меня -ик! — …я б наверно помер…       После чего на пару секунд повисла пауза, а за ней — очередной громкий всхрап.       И Юрий захохотал.       Он смеялся и смеялся, согнувшись пополам, и вытирал выступившие от смеха слёзы.       Смеялся не над идиотской шуткой, конечно. А так, в целом... Впрочем, что греха таить: шутка и впрямь идеально отражала всю абсурдность происходящего. Господи, и он ведь абсолютно трезв...       — …Ннну тишшшее… Людь спят… — недовольно пробубнили снизу, — вот завтр прснусь… И продожжжим…       Отсмеявшись, экс-премьер опустился рядом на корточки.       — Вы бы поаккуратней с обещаниями, господин президент, — тихо сказал он, разглядывая лицо спящего: нос с горбинкой, припухшие влажные губы, чёрные ресницы...       ...Нет, не разглядывая, — скорее, запоминая.       Уже послезавтра он окажется в Италии, где всего этого не будет.       — Ладно я, честный человек. А другой мог ведь и на слове поймать… Когда вы уже научитесь следить за словами? Горе… цибульное**.       И с этими словами он взвалил похрапывающего Голобородько на плечо и понёс в каюту.