Мёртвые песни

Я стою на пиру и смеётся мой государь: он и весел и добр, пир и хмель отгоняют хмарь. Только назначил меня он правой своей рукой — в честь победы и подвига мёд здесь течёт рекой, и выходит красавица, кожа что молоко, и танцует, красивая, ласточкой так легко! Я сжимаю ладони дубёлые, — мне б ножа! — до чего эта девица, господи, хороша. Я смотрю за ней исподволь: девица словно сон, удержать за губами пытаюсь и рык, и стон — не моя, не моя драгоценная, чья жена? — государь её тянет силком к себе, и страшна поднимается ярость, сминая во мне покой, и покорно утихнет под тёплой её рукой. Государь ей бахвалится, бьёт меня по спине, говорит, даст девок мне, а после и по жене, чтоб за каждый поход мне и сына, и новый дом. Моя ласточка хмурится, горький глотаю ком: коль была бы моя эта девица — я б не спал, добывал для неё бы я по морю и средь скал самых разных каменьев, чтоб в волосы ей вплести, чтобы сделать моею, да в кости её врасти! Что-то тёмное зреет по линии вдоль виска (я кликал свою гибель, а та уж совсем близка), и не сравнить эту бойню с битвой какой иной — мной убитые князи лежат за моей спиной, да хрипит в ногах девицы бывший её супруг. Что смотришь, ласточка? Улетай же скорей на юг.