Три раза, когда...

Первый раз Том просыпается рано. Часы показывают пять утра, он ужасно вымотан и спал не больше трех часов, разбитый нос, а также голова болят нещадно, и нельзя понять совершенно, почему глупый организм выдернул его из спасительного состояния полного отдыха, но что-то определенно поменялось. Он лежит какое-то время, прислушиваясь к дому. За окном шумит лес, тихо поскрипывает крыша и хрустит свежая постель, но больше звуков нет. Лишь тишина, что сплелась с тусклыми предрассветными лучами, с трудом пробивающимися через кроны. Тишина и разбитость, пронизавшая все тело, но Том научился мириться с ней за время съемок. А потом сонный мозг немного приходит в себя, и он понимает. Чуть шевелится под ковром одеяла, поворачивается, и видит Роберта, что смотрит на него очень нежно, с легкой улыбкой, изогнувшей губы в прихотливую линию. Том счастливо выдыхает и жмурится, когда эти самые губы: теплые и чуть шершавые, касаются его многострадальной переносицы, а большой палец ласково гладит скулу, щеку, чтобы после замереть на впадинке под носом. — Безрассудный мальчишка, — насмешливый и уставший, голос мужчины струится по истерзанным нервам прохладным шелковым полотном, и Том отчаянно цепляется за него, впервые за очень долгое время полностью расслабляясь. Сонливость опять накатывает, и он ищет чужую ладонь, сжимает ее слабо пальцами, шепча одними губами: — Ты мне не снишься? — Нет, — постель прогибается, когда мужчина пересаживается, целует практически целомудренно в лоб и массирует затылок Тома, перебирая короткие волоски, находясь рядом, оставаясь так близко, как это сейчас нужно Холланду. Он напоминает ветер, приходящий ранней, еще солнечной осенью, несущий с собой увядание, сон и покой. — Спи спокойно, малыш. Я буду здесь. И Том правда засыпает, уже без тревожности и усталости, которая, кажется, въелась в сами кости. Мышцы перестают ныть, и сновидения теперь сладки и умиротворенны. Второе пробуждение не вызывает особого труда или протеста, но часы показывают восемь. Том моргает сонно какое-то время, а после чертыхается и пытается слезть с кровати, не зная, за что хвататься. — Дерьмо, я проспал! Меня убьют и закопают тут же, в лесу! Ноги запутались в одеяле, и он отчаянно трепыхается, стараясь выпутаться из пухового рулета, потому что нужно одеваться, приводить себя в порядок, бежать на съемочную площадку, чтобы получить нагоняй от режиссера и приступить к очередному долгому съемочному дню, но неожиданно крепкая рука уверенно перехватывает поперек талии и тянет его обратно, роняя на подушку. — Успокойся, у тебя есть неделя отдыха, — Роберт чуть встрепан и небрит, но глаза сияют, когда они пересекаются взглядами, и мужчина со смехом целует ошарашенного прозвучавшими словами Холланда в скулу. — Ч-что? Неделя? И мне не надо никуда ходить? — Нет. Я обо всем договорился. Намекнул этим тупицам, что "Марвел" будут очень недовольны, если их маленького паучка загонят как пахотную лошадь. Кажется перспектива оказаться в финансовом рабстве им не понравилась, — Роберт выглядит недовольным и даже злым, и Том счастливо, облегченно смеется, обвивая руками мужчину за шею. — Папочка приехал и позаботился обо мне, да? Признайся, что, когда ты говорил про разгневанных марвелов, ты прежде всего имел в виду себя, — Холланд хитро щурится и тянет Роберта на себя, счастливо утыкаясь тому в плечо. Прямо в этот самый момент что-то очень светлое и легкое переполняет его, что-то, что нельзя оформить в слова, но можно выразить, прижавшись всем телом и потираясь щекой о колючую щетину. Ему хочется сказать, как сильно он благодарен, как сильно влюблен, но Холланд закусывает губу и просто наслаждается теплом. Роберт отстраняется, но молчит на наглое заявление, и светлого и легкого внутри становится больше. — Готов поклясться, у тебя было зверское лицо, когда ты их отчитывал, — в голосе у Тома звенит едва сдерживаемый восторг, и он подпирает голову рукой, рассматривая Роберта внимательным лукавым взглядом. — Я определенно напугал их до усрачки. Но чем конкретно: то ли своим «зверским лицом», — Роберт изображает кавычки, закатив глаза на Томово мальчишество и переждав приступ подавляемых смешков, — то ли упоминанием адвокатов — сказать затрудняюсь. Он хмурится, видимо, вспоминая свое отнюдь не фееричное знакомство с продюсером, свою злость из-за вида вымотанного до предела Тома, но после лицо разглаживается, становится мягче, когда их взгляды пересекаются. Том любит наблюдать за такими переменами. Всегда какая-то маска, всегда притворство, но с ним — по крайней мере ему нравится и хочется так думать — никаких заслонов. Лишь искренность и открытость. — Можешь поспать еще немного, если тебе хочется. — Да, пожалуй, — Холланд зевает, потягиваясь и устраиваясь поудобнее. Обнимает подушку, чувствуя, как одеяло заботливым жестом накидывают на плечи и спину, а пальцы Роберта начинают массировать затылок с шеей, и в этом жесте так много всего, что вздох счастья рвется из груди, а губы сами собой складываются в довольную улыбку. — Ты ведь будешь тут, со мной?— уже почти провалившись в царство Морфея с неожиданным даже для себя испугом шепчет он, но тут же успокаивается, услышав ответ: — Да. Целая неделя, мелкий. Я в твоем распоряжении на всю эту неделю. А теперь спи. Третье пробуждение самое приятное. Зарывшись лицом в подушку и укрывшись по самый нос, Том может слышать, как совсем рядом Роберт что-то читает, шелестя страницами книги и периодически поправляя очки. Уже вечер, за окном темно, но в спальне горит прикроватный торшер, и мягкий свет янтарным потоком струится по редкой мебели и ковру, рисуя тени на стенах. Том думает о всяких глупостях, периодически улыбаясь и стараясь поменьше копошиться, чтобы не выдать себя. Бессмысленное занятие, если честно — конспирация никогда не была его сильной стороной. — Я знаю, что ты уже не спишь, мелкий засранец, — рука Роберта внезапно оказывается на талии и рывком переворачивает засмеявшегося Тома на спину. Мужчина нависает сверху, рассматривая его заклеенный пластырем посиневший нос, и Холланду становится неловко. — Мог бы и подыграть, — он полностью расслабляется под чужими прикосновениями и нежится, пока рука Роберта гладит ребра и живот, а внимательный взгляд прожигает душу насквозь. — Я и так целых пять минут слушал твое шумное сопение, — видимо, решив что-то для себя, мужчина вновь укладывается на спину и берет в руки книгу, переставая обращать на Тома всяческое внимание. Это не входит в планы Холланда. Резво перевернувшись, он закидывает одну ногу на бедра Роберта, теснее прижимаясь пахом. Том отлично выспался, и тело, наконец-то избавившееся от накопленной усталости, начинает возвращаться к жизни. Дыхание тяжелеет, когда Том понимает, как он сейчас выглядит и что он сейчас делает, но мозг потихоньку отключается, и больше думать над этим не получается. Он чуть качает тазом, провоцируя, но Роберт не реагирует, и Холланд кладет одну ладонь ему на мягкое бедро, сжимая и поглаживая совсем близко от паха, скользя на внутреннюю сторону и стараясь расцепить скрещенные ноги. Когда и это не вызывает нужного эффекта, Том быстро седлает Роберта, притирается, прикасаясь своим уже вставшим членом к члену мужчины. Выдергивает книгу у того из пальцев и растягивает губы в милой невинной улыбке, когда они встречаются взглядами. Роберт складывает руки на груди, выжидающе приподнимая бровь. Он, кажется, приготовился насладиться зрелищем, и Том, понимая это, тут же выдает то, чего от него ждут. Он прогибается в пояснице и раскачивается на бедрах Роберта, имитируя толчки, он упирается ладонями в живот мужчины, задирая тому футболку и ласково поглаживая кожу. Шире разводит свои ноги, практически ложась на Роберта, отставляя задницу, жмется и трется, выдыхает через приоткрытый рот влажно и томно. Замирает совсем близко от губ мужчины, который уже не выглядит таким отрешенным, деля с ним свое поверхностное дыхание. Почти касается чужих губ, ускользает в последний момент, успев мазнуть по колючему подбородку языком. Чувствует вставший член и победно улыбается так, чтобы Роберт не видел, а после касается шеи губами, а затем и языком, ведет по кадыку и ниже, к впадинке между ключицами, не переставая двигать бедрами. По телу бежит возбуждение, искрящееся смехом, и в тот момент, когда руки Роберта уже готовы поймать его, обвив талию и вжав в свое тело, Том отстраняется вовсе, быстро слезает с кровати и, едва сдерживая глупое хихиканье, заявляет: — Я в душ. Смех все равно прорывается, когда, подхватив свежее полотенце, он идет в ванную комнату, а вслед слышит веселое и даже немного восхищенное: — Говнюк... Когда Том выходит из ванной, Роберт — уже полностью раздетый — лежит на кровати, медленно лаская свой член. Кровь бросается Холланду в лицо: он еще не привык к такой откровенности, такому напору и эмоциональной открытости, но с Робертом нельзя по-другому, поэтому он просто проводит пятерней по мокрой голове пару раз, разбрызгивая вокруг капельки воды, и медленно идет к кровати. Член Роберта — чуть изогнутый, с крупной головкой и сильно выступающими венами — завораживает его, и Том уже хочет. Хочет взять его в рот, ощутить вкус на языке, провести губами по твердой горячей плоти и пропустить за щеку, поглядывая исподлобья нахально и игриво. Он подходит ближе, залезает на кровать, упираясь коленями в матрас, и садится на колени Роберта, смотря на него долго и оценивающе. — Только не вздумай изображать смущающуюся девственницу. В это уже давно не верится, — Дауни усмехается, а затем ласково треплет Холланда по щеке, когда тот укладывается на его бедра грудью, лицом замирая прямо напротив паха. — А мне казалось, это тебя заводит, — Том распахивает глаза, делая невинный вид, и Роберт вновь усмехается, а затем прерывисто выдыхает, когда теплые губы, повременив с разговорами, смыкаются вокруг члена и головка погружается в горячее, влажное нутро умелого рта. Том двигает головой на пробу несколько раз, приноравливаясь, — слишком давно они не виделись, слишком давно не было вот таких вот встреч, когда в голове тяжелеет и пульсирует от сдерживаемого вожделения, — а после, привыкнув, начинает плавно скользить губами по всей длине, медленными движениями порождая дрожь и горячую волну по всему телу. — Я так сильно хочу трахнуть тебя, что можешь не утруждаться игрой. Том коротко стонет от этих слов, ощущая, как по позвоночнику от такой откровенности прокатывается искрящаяся волна. От осознания, что он возбуждает Роберта так сильно, что он нравится Роберту так сильно, в мозгу растекается горящее масляное пятно, сводя все мыслительные процессы в ноль. В благодарность Том добавляет язык, взамен получая сильно потяжелевшее дыхание Роберта и редкие стоны. Пальцы касаются волос Холланда, ласково ворошат короткий ежик, пока он старательно работает ртом и расслабляет горло, стараясь пропустить глубже. Его собственный член уже давно крепко стоит, и Том обхватывает себя рукой, размазывая по плоти редкие капельки, выступившие на головке, задыхаясь от собственных движений. Отстраняется, облизываясь и коротко целуя Роберта в бедро, жмется и трется гладкой щекой к нежной тонкой коже, наслаждаясь видом взмокшего, с расширенными зрачками Дауни. — Я бы трахнул тебя еще утром, — сообщает мужчина, втягивая Тома в жаркий поцелуй и роняя на постель. Обхаживает рот юрким языком, одновременно обхватывая рукой член, проводит несколько раз, лаская пальцами головку и заставляя Холланда, всхлипывая от его действий и слов, толкаться навстречу. — Но ты напоминал беспомощного новорожденного щенка, и пришлось подождать. Зато сейчас расшалился, да? — рука с члена перемещается на ягодицу, сжимая ее ладонью и отводя в сторону, пока Роберт обдает шею теплым дыханием, хриплым голосом и колючей щетиной царапает нежную кожу, прикусывая и тут же зализывая следы. Они трутся друг о друга какое-то время, задыхаясь в жадном поцелуе, пока наконец Том не упирается ладонями в грудь Роберту, отталкивая и издавая жалобный стон. — Что же сейчас тебя останавливает? — он дразняще скользит ладонью по прессу и ниже, обхватывает яички, и это смотрелось бы как провокация, не будь он таким раскрасневшимся, с тяжело вздымающейся грудью, шальным взглядом и рефлекторным вскидыванием бедер, когда рука Дауни опускается тем же маршрутом и их пальцы переплетаются, чтобы вдвоем ласкать напряженный орган. — Чей-то очень болтливый рот, — Роберт вновь тянется с поцелуем, но дарит лишь несколько прикосновений, заставляя следовать за собой и урывать нужное самому, а после рывком переворачивает Тома на живот и, подложив ему под бедра подушку, прижимается губами к сморщенному кольцу мышц. С ходу щедро делится слюной, проникая внутрь языком и раздвигая сильные мышцы влажным, теплым напором, заставляя Тома стонать и подаваться назад на быстрые, остро-откровенные прикосновения. Дауни иногда отстраняется, чтобы полюбоваться видом раскрасневшегося от его действий отверстия и напряженной спиной со сведенными лопатками, а после вновь приникает губами, наслаждаясь тихими всхлипами и упругой задницей, которую он сжимает ладонями. Он вылизывает долго и старательно, полностью покрывая вязкой слюной все, до чего только может достать, щекочет кончиком языка чувствительную кожу и оставляет слабые укусы на внутренней стороне ягодиц, сильнее разводя их в стороны, создавая натяжение, достаточное для того, чтобы Том выгибался и прятал лицо в постели, уже не в силах выносить происходящее. Когда он отстраняется, оставляя, впрочем, внутри Тома фаланги двух пальцев, что с силой растягивают края ануса в стороны, Холланд с трудом собирает последние крупицы адекватности, чтобы, повернувшись, выдохнуть единственное: — Роберт... — а после захныкать, когда его почти грубо дергают за талию, заставляя лечь на бок, и толкаются членом в едва растянутую задницу. Том выгибается в сильных руках, прижимаясь теснее, трется взмокшим затылком о плечо Дауни и откровенно, хрипло стонет, чувствуя, как его раскрывают, а мышцы с силой сжимают горячий орган. Он задирает ногу, чтобы Роберту было удобнее, и его тут же подхватывают за бедро, сжимая пальцами кожу до боли, до отпечатков, пока напористые, ритмичные толчки сводят с ума, а пробегающие волны наслаждения заставляют выгибаться так, что кажется, будто позвоночник сейчас сломается. Роберт двигается быстро и бескомпромиссно, а Том в силу возможностей качает тазом навстречу. Зубы смыкаются на шее — прямо там, где бешено бьется пульс, и чужой член растягивает и наполняет так правильно, что Холланду хочется расплакаться. Он ерзает, стараясь насадиться сильнее, кожа шлепает о кожу, и вся спальня наполняется жаркими вдохами и стонами, начиная буквально сочиться атмосферой разнузданной похоти. Роберт, изловчившись, обхватывает член Тома ладонью, дрочит яростно, почти болезненно, пока кончает сам, подводя партнера к самому краю размашистыми дерзкими мазками художника-импрессиониста, и наконец Том изливается, выгибаясь и захлебываясь особенно сладким стоном. Обессиленные, они отстраняются друг от друга, падая на влажные простыни отдельными и выжатыми досуха оголенными душами. Последнее, что ощущает Том и что заставляет его улыбнуться широко и счастливо перед сном, — это теплые пальцы Роберта, переплетшиеся с его собственными.