На двоих

… Сергей возвращается домой только ближе к полуночи, уставший, сонный, но неоправданно довольный - Кузнецов после непродолжительных споров и сомнений всё же согласился поддержать его идею, и теперь, улыбаясь своим мыслям, Лазарев, бросив вещи в стирку, направляется в душ. Долго стоит под упругими горячими струями, смывая с себя прошедший день, выходит расслабленный, разомлевший, довольный, зябко переступая босыми ногами и мурлыкая под нос незатейливую мелодию, и тянется к выключателю, но его запястье внезапно перехватывают. Свет вспыхнувшей прикроватной лампы резко бьёт по глазам, и Сергей слепо моргает, щурится, рефлекторно дёргается назад, но не успевает даже испугаться, на границах ощущений улавливая знакомое тепло. Но всё равно неприятные, липкие мурашки поднимаются вверх по спине, окружая шею, словно удавка, стоит ему столкнуться со взглядом Димы, который не сулит ему ничего хорошего – по крайней мере, до этого так на него смотрел только Виктор, и для Сергея это всегда заканчивалось под утро новой порцией синяков, рассыпанных по телу в случайном порядке. А теперь так на него смотрел Дима. И, кажется, Виктор. Глаза напротив – чёрные, бездонные, пронзительно-ревностные, и Сергей почти уверен, что у его брата, сидящего на кровати, сейчас взгляд – один в один. Это всё чушь, что у близнецов всё делится пополам. По крайней мере, ревность – она удваивается. И Лазарев отчётливо чувствует, как она начинает медленно парализовывать его насквозь, убивая всякое желание сопротивляться. - Время уже давно за полночь. И где ты был? – а голос Димы, всегда мягкий, матовый, звучит сейчас как стальной прут, обёрнутый в бархат - дёрнешься, ответишь неверно, и за мимолётной нежностью последует боль. - По делам, - сдавленно выдыхает Сергей, когда хватка на его запястье становится лишь крепче. – Это не твоё дело, не находишь? - С Кузнецовым? - Это был просто деловой разговор. - С которого ты вернулся после полуночи? - в голосе Виктора, звучащего почти тон в тон с голосом брата, проскальзывают злые звериные нотки, тут же обласканные медовой интонацией. - И что ты с ним делал? - Спал, - огрызается Серый, чувствуя, как сильнее стискивают его тиски сильной руки. Сергей крупнее и здоровее их обоих, сильнее физически, но когда его вот так держат за руку, сканируя тёмными глазами, сопротивляться сил нет. Да и Дима знает, куда давить - большим пальцем вжимает выпирающую косточку запястья, и Сергей морщится. - Да мы просто разговаривали с ним. - В постели после секса? - Да блядь, вы задол… - но его запал быстро гаснет, когда он замечает гипнотически-сильные, глубокие взгляды, направленные на него. Слова тают прямо на языке, и он сглатывает их куда-то в лёгкие. - Дима? Витя? Но они лишь близнецово сдвигают брови, и в карих глазах сгущается тьма ещё более глухая, чем ему казалось изначально. И все их откровенные эмоции, кажется, слишком очевидны. Равно как и его. В этом равнобедренно-любовном треугольнике тупой угол всегда только один. Дима любит Сергея. Виктор любит Сергея. Сергей любит их обоих и одновременно не любит, кажется, никого. И, кажется, с каждым днем они чувствуют это особенно отчётливо. Особенно - в такие. Кузнецов – это незыблемое табу, и в первую очередь для самого Лазарева, который раз за разом его нарушает. И даже получает какое-то садистское удовольствие от этого. - На кровать, - выходит у них совсем синхронно, голоса сливаются в единый нерушимый приказ, и полотенце летит куда-то на пол, вызывая у Сергея легкий приступ педантизма. – И не думай, что в этот раз так легко отделаешься. Сергей раздраженно выдыхает сквозь зубы, когда воздух оглущающе рвётся в грудной клетке, и оставшиеся чувства и мысли кроет на карантин, и он может только редко и рвано дышать, глядя на них: близнецы сейчас абсолютно-неразличимо похожи во всем: в жестах, интонациях, быстрых брошенных на него взглядах, движениях, хотя в обычной жизни это сходство – минимальное, обусловленное только внешней идентичностью. И даже в отношениях с ним - Дима предельно нежен, тогда как Виктор – осторожно груб. Но в этот раз – всё совершенно иначе. Дима бесцеремонно толкает его ближе к кровати, становясь вровень с братом, и лишь сильнее щурится. - Подготовь себя. Сам, - на покрывало рядом с ним падает бутылек со смазкой, а близнецы удобно усаживаются в кресла, готовые наблюдать. – А мы посмотрим. Сергей судорожно сглатывает и спрашивает первое, нелепо пришедшее в голову: - Оба? Они кивают. И Сергей стискивает зубы. Он мог бы противиться Диме. Он мог бы попытаться сказать слово поперек Вите. Но сейчас, когда они оба смотрят на него, у Сергея нет ни единого шанса. - И так, чтобы мы видели. Несмотря на ситуацию, у него сладко тянет внизу живота. Ему не нравятся столь унизительные поза, действия и собственная уязвимость, но в ушах до сих пор звучат их предательски соблазнительные голоса, помноженные на бездонную бархатность глаз перед внутренним взором. Сергей удобнее опирается на колени и левую ладонь, прогибаясь в спине, и пальцы правой, уже щедро смазанные, медленно опускаются к ложбинке между ягодиц. Лёгкая дрожь сотрясает тело, и собственное дыхание кажется оглушительно громким, заполняющим всю комнату, когда он медленно проникает одним пальцем. Это неприятно и слишком медленно, совсем не похоже на то, как его растягивают Дима или Виктор, но сейчас от ощущения чужих взглядов, словно оставляющих клеймо на ягодицах, пальцев, медленно проникающих всё глубже и настойчивее, и иррационального удовольствия собственный член, истекая смазкой на покрывало, прижимается к животу. Он кратко и бесстыдно выстанывает, когда собственные пальцы касаются простаты, но они почти сразу же исчезают, и чужие, шершавые ладони, касаются бёдер. - Очень хорошо, - и от голоса Димы предательские мурашки вновь собираются вдоль спины и дальше вниз, рассеиваясь между бёдер. Они тянутся к нему одновременно и стукаются лбами, сталкиваясь ревностными взглядами. Сергей смеётся, наблюдая за мимолетным сражением, в котором, на удивление, уступает Виктор. Они ещё раз переглядываются и кивают, и Лазарев отчетливо понимает, что за него уже всё решили, и ему нужно только остаться в чужих руках и не выпускать изо рта ничего, кроме стонов. Ну, или чего-то другого. Дима садится на кровать и тянет Сергея на себя, а Виктор, помогая придержать его за бёдра, насаживает его на твёрдый член – быстрым, литым движением, вырывая из горла длинный, протяжный стон. Лазарев тянется мстительно схватить Виктора за плечи, но рука соскальзывает с влажной от пота кожи, и Дима тут же заламывает, удерживая заведённой ее за спину: болезненный, но необходимый контроль. К члену почти сразу же добавляются ещё и скользкие от смазки пальцы, и когда Сергей приоткрывает глаза, сталкиваясь в упор с томным, горящим взглядом Виктора, то всё понимает. - Нет, - он пытается дёрнуться, но добивается только ломкой боли в согнутом локте, а к трём пальцам добавляется еще и четвёртый - Виктор совершенно небрежно растягивает его так, как привык. - Да, - хрипло, глухо и жадно ответили близнецы совершенно в тон и в такт, и от их интонаций тело предательски подалось навстречу. – Иначе это было бы слишком легко. Ты должен запомнить, что ты – наш, - и от свистящего шёпота, от того, что от всегда мягких подушечек Диминых пальцев останутся синяки на руках и бёдрах – первых синяках, оставленных Димой, от непривычной и чуждой нежности Виктора совсем сносит крышу. Сергей кусает губы, когда в него толкается второй член, и упускает момент, когда начинает кусать уже чужие губы. Виктор никогда не позволял причинять ему боли, но сейчас он позволяет ему все. И Лазарев мстительно кусает нижнюю губу, принимая их обоих. Зажатый между двух горячих тел, он едва дышит, особенно, когда тонкие, цепкие пальцы вцепляются ему в шею, контролируя не столько дыхание, сколько направляя его движения, тянут вниз, заставляя опуститься ниже, принимая в себя оба члена. Он бы застонал от боли, но его касаются в четыре руки, и когда две левых сходятся на его члене, медленно двигая вверх-вниз, он гортанно стонет уже от удовольствия. Члены трутся друг о друга внутри, медленно двигаясь совершенно в разных ритмах, и от этого у Сергея под веками вспыхивает цветной фейерверк, распадаясь на отдельные имена. Дима дёргает его за волосы, заставляя прогнуться в спине сильнее, запрокинув голову, почти соскальзывая с членов и жёстко целует, собственнически сминая его губы – в то время как Виктор оставляет цепочку нежных поцелуев вдоль шеи. Столь разительно с тем, что бывает обычно, и Сергей глотает глухие стоны, не могущий коснуться себя руками – стоит только потянуться к ноющему члену, как все его попытки пресекаются обидными шлепками. Хотя его так и подмывало сжать его сильнее, ритмично двигая рукой в такт толчкам. - Я не могу… - только тихо не то выдыхает, не то выстанывает он, смаргивая пот со взмокших ресниц. - Дыши. И пальцы внезапно исчезают с его горла, и Сергей, повинуясь приказу, вдыхает полной грудью, чувствуя, как перед глазами расцветает сноп цветных искр. Одним жадным глотком воздух раскрывает лёгкие, и он кончает первым, все еще слишком отчётливо ощущая, как члены братьев двигаются внутри, кажется, впервые найдя единый ритм, прежде чем изливаются в него, глухо дыша и прижимаясь к нему. У Сергея в глазах плещут искры, выплёскиваясь за края, каплями пота стекая по щекам и лбу, и он тяжело и часто дышит, заключённый в мнимый плен между двух горячих тел, и когда Дима отпускает его руку, обнимает Виктора. - Блядь, - только почти жалобно выдыхает, подаваясь назад, прижимаясь к Диме. Рука Виктора лениво скользит по подтянутому животу, размазывая потёки белесой спермы. Отпускать его никто не намерен, и Лазарев, отвлечённый жадным поцелуем аккурат у основания шеи, приоткрывает слипшиеся ресницы, смотря на Виктора, скорее считывая с его губ, нежели слыша последние слова: - Если ты о себе, то не забудь добавить, что только наша. Сергей позволяет себе засмеяться, когда звонит телефон, брошенный на кровать. И Виктор тянется к нему, морщась от перелива приевшейся мелодии. - Дима, - почти выплёвывает он, и короткие ногти Димы впиваются в бедра Лазарева, а в затылок упирается злой взгляд, точно взведенный повторно курок. А Виктор нехорошо усмехается, облизывая искусанные губы. – Кажется, мы не закончили. И хрипло, ревниво смеётся, вкладывая в этот смех всю ночь до рассвета. А может быть, и дольше. А Сергей чутко вслушивается и не может понять - померещился ли ему схожий смех Димы, или он и правда был.