I
Машина рождения радовалась. Бледно-зелёный дымок струился из многочисленных пор, чёрной россыпью покрывавших её вытянутое полипообразное тело. Радость эта пришла внезапно: несколько мгновений назад, кровь из артерий, образовывавших розоватую крону машины, принесла сладкую информационную примесь. Подумать только! Её, простую машину рождения, подобные которой растут и образуют целые леса на побережье газового моря, просят произвести на свет клапан для дыхательного центра города! Через своё творение она прикоснётся к каждому живому объекту, поможет жизненно необходимым смесям достигнуть столь же незаменимого потребителя! Машина литрами впрыскивала примеси радости в общий кровяной поток - пусть каждый знает, какой чести она удостоилась! В ответ, однако, помимо восхищения, приходили смеси, символизировавшие злость и зависть. И Машина сама не знала, какие доставляли ей большее удовольствие. Постепенно восторг поубавился, ведь надо было приниматься за работу. Сверившись с заданными комбинациями генов, машина подобрала наилучший эмбрион из заранее заготовленных. Но, чувствуя творческий порыв, оставила его, и решила создать новый. Каждый раз перед созданием нового организма машина внутренне трепетала и не без труда находила в себе силы проявлять внимательность. Впрочем, это никогда не приводило к плачевным последствиям, так как на выходе организмы получались - без преувеличения - идеальными для предназначенной работы. И заказанный клапан не стал исключением: долгие часы после сборки он проверялся на предмет малейших телесных или генных неточностей, пока, наконец, не был рождён. Машина укутала его в облачко информационного газа, и с толикой грусти отправила в трубопровод, по пути через который клапан должен был осознать себя и морально приготовиться к роли, которую он будет играть всю сознательную жизнь.II
Первым, что испытал клапан, был страх. Он даже ещё не успел понять, где находится, как уже испугался - просто потому что мог. Затем его тело впитало газ машины рождения, и пришло успокоение. Путь по трубе продолжался. В разум клапана поступало всё больше информации: описание мира и его систем, устройство дыхательных путей и его грядущая роль. Клапану нравилось осознавать себя будущей частью одной из важнейших сетей, представлять почёт и уважение от всех остальных обитателей этого мира, о которых он узнавал. Но больше всего его радовало то, что он будет кормиться от артерии с повышенным содержанием сладкой примеси, вкус которой ему передали вместе с прочей информацией. Клапан чувствовал присутствие других организмов. Они, равно как и он, двигались, влекомые давлением. Клапан решил поприветствовать их и выпустил первую пришедшую на ум комбинацию запахов. Ответы пришли со всех сторон: чей-то газ был дружелюбным и нёс в себе предложение обмениваться информацией и дальше; чей-то не нёс вообще ничего... Однако общение оказалось прервано тревожными вибрациями трубы. Клапан совершенно потерялся в пространстве. Его равномерное движение обернулось резким падением и болезненным ударом. К ощущению жёсткой сухой поверхности, впившейся в его плоть, прибавилось другое, трудное в описании чувство. Его как будто грело со всех сторон, кроме той, на которой он лежал. Затем он почувствовал нарастающую вибрацию. Незнакомая горячая жидкость полилась сверху и донесла картину: он, клапан, валялся на жёсткой, грубой поверхности, отражавшей большинство согревающих частиц, сыпавшихся сверху бесконечным ливнем, а над ним склонилось нечто одновременно гладкое и угловатое. Жидкость продолжала литься, складывая в разуме клапана всё более полное описание окружающего мира. Высоко над ним заращивала пробоину труба, из которой ему не посчастливилось выпасть. С её высоты спускался дрожащий отросток. Но когда он подобрался слишком близко, склонившееся над клапаном нечто подняло свои угловатые части и мгновенно разделило щупальце надвое. Меньшая часть упала рядом с клапаном, а большая затряслась сильнее и отступила в трубу. Нечто отделило от себя часть и опустило на клапан. Это сопровождалось волной информации, говорившей, что он свободен в выборе тела, что ему дарован материал, из которого он волен собрать себя сам, вне зависимости от генов и особенностей, полученных при создании. Клапан ответил газом, полным недоумения и страха, а так же нёсшим вопрос: почему нельзя быть просто клапаном? Нечто терпеливо отвечало: можно, но его - клапана - об этом не спрашивали, а лишь поставили перед фактом, с которым он не мог - не умел не согласиться. Оно - нечто - когда-то было рождено, чтобы стать очистителем кровяного потока, но во время болезни, вызванной поглощёнными из крови вредителями, к нему пришло осознание собственной силы и власти над своей судьбой. Оно не хотело больше служить и покинуло пост, чтобы найти себя на свободе вне колоссального организма, коим является мир. Оно вылечилось, модифицировало своё тело и пожелало дать право выбора другим созданиям. Нечто утверждало, что особенным свойством каждого созданного в мире живого объекта является возможность изменять себя силой воли и мысли. Возможность быть таким, каким пожелает, вне зависимости от данного при рождении тела. Всё, что нужно - это знание о такой возможности. Его-то нечто и стремилось распространить. Нечто предложило - или повелело? - клапану отрастить конечности и светочувствительные органы. После долгих стараний, ему это удалось. Он оказался отдалённо похож на своего просветителя: мясистый ком плоти, будто нанизанный на гладкие и острые полусогнутые спицы. Просветитель выразил одобрение сладковатым дымом и повёл то, что должно было служить единому организму, прочь - неизвестно куда.III
Бывший клапан с трепетом поглощал информационные выделения просветителя, и одновременно жадно ловил световые частицы, отражавшиеся от окружающего мира. Далеко позади маячили бледными силуэтами башни, предназначавшиеся, как сообщил просветитель, для преобразования необходимых всем веществ на свету. Просветитель утверждал, что отчасти уважает общество, где у каждого есть своё место. При этом он считал его абсурдным, ведь, по его мнению, если каждый способен независимо существовать и проворачивать все процессы внутри собственного тела, то глупо сужать род его занятий до одной-единственной роли. Он называл установленные порядки воображаемыми; всё происходящее - надуманной игрой. Говорил, что у игры есть правила, и что кому-то соблюдать их может показаться легче, но заявлял, что ему проще считаться и жить с объективной реальностью. Зелёно-коричневая дымка грязным полотном окутывала пустое каменное плато. Бывший клапан, ныне последователь просветителя, был настолько поражён ощущениями от нового тела, что даже не устал. Просветитель привёл его к гладкой мясной полусфере размером в три-четыре раза больше себя. Газом он донёс, что это его жилище, которое он выстроил из ненужных остатков своего прежнего тела. Сообщая это, он обратил внимание последователя на то, насколько "ненужное" превзошло "нужное" по размерам. Внутри жилища ничего не было, разве что к стенам крепилась пара полупустых кровяных мешков. Просветитель самодовольно передавал последователю то, как он отогнал от себя многие пустые потребности. Он заявлял, что вид, к которому они оба принадлежали, недаром достиг вершины пищевой цепи: они могли выжить почти в любых условиях. Просветитель воздавал хвалу своей энергоэффективности - не разуму - и показывал на мешки с кровью. Такого скромного объёма крови с питательными веществами ему хватало надолго. Он наслаждался своим существованием. Просветитель передал последователю десятки поразивших его воображение картин. Туманные долины, выложенные тёмными шевелящимися стручками - дыхательными органами огромных недвижимых созданий; крылатые существа, слипшиеся воедино и парящие над пульсирующими, влажными горами; вертикальные моря переплетённых между собой вен, уходящих в далёкие зеленоватые небеса. Такая планета жила в разуме просветителя, и такой он страстно желал видеть её каждое мгновение. Просветитель любил свой мир, и хотел провести всю жизнь в нём, а не в выдуманной игре. Он никогда не закрывал своё жилище, не пытался прятаться - потому что не имел ничего против заглядывавших к нему света и тепла. Последователь выпустил облако с вопросом: неужели, невзирая на его вторжения в жизнь города, никто не предпринял ничего? Просветитель отвечал отрицательно. Его вмешательство было слишком ничтожно. И все его последователи сначала дивились ему, всячески его поддерживали, а затем покидали. Почему - он не мог сказать точно. Лишь одна догадка казалась ему достоверной. Возможно, его последователи просто поглощали его информацию, не вникая и не задумываясь; их согласие было механическим, самостоятельных выводов они не делали. Просветитель перекрыл поток газов и долгое время не двигался, затем выпустил короткое сообщение, в котором предлагал последователю полную свободу действий - тот мог уйти и исследовать мир, даже занять своё место в городе-организме. Своё дело просветитель выполнил, он предоставил свободу выбора и мысли. Дальше последователь должен был уйти и изучить мир самостоятельно, сделать собственные выводы.IV
Мир был прекрасен. Последователь, дрожащий от вдохновения, поднимался на холм. Атмосфера была тёплой и влажной, находиться в ней уже было чудесным чувством. По одну сторону последователь воспринимал свет, отражённый зависшими в вышине клубами серого газа; потоками голубой жидкости, толкаемыми вверх по горам невидимыми мышцами; плотью колоссальных существ, чьи верхушки, вероятно, заполнены легкими газами и тянут остальное тело ввысь, позволяя им парить между мирами земли и неба. Однако с другой стороны на последователя обрушивался поток унылых и ядовитых цветов города. Слабый, отравленный, больной - вот человеческие слова, описывающие мнение последователя о том пейзаже. Пульсирующие, развевающиеся на ветру стержни по краям города тоже стремились ввысь, но казались попросту жалкими рядом с величавыми и прекрасными видами напротив. Последователь внутренне страстно благодарил просветителя за подаренную свободу. Нет, никогда он не посмеет даже помыслить о жизни там, среди яда и смрада. Как хорошо ему здесь, видящему две стороны мира, знающему истину, не такому как остальные. Он не пойдёт освобождать никого, а будет наслаждаться жизнью здесь, упиваться своей уникальностью и силой, думать о возвышенном...V
Последователь был голоден. Свет и тень в небе сменили друг друга уже три или четыре раза, а он ещё ни разу не обогатил свою кровь питательными веществами. Потрясающая красота проглядывающих сквозь зеленую дымку холмов уже не захватывала его. Его мысли, недавно возвышенные, преисполненные вдохновения от просветителя, отяжелели. Он мог думать только о еде, но даже не знал, есть ли у него необходимый для питания орган. Шло время, и скоро он совсем разучился думать. Он уже не воспринимал ни света, ни запахов - только вибрации атмосферы. Его тело разрушалось. Когда отваливались конечности, он старался присоединить их снова; когда отпадали куски плоти, он, сам не зная как, поедал их. Если бы у него сохранилась способность думать, он бы наверняка проклял просветителя и его доводы, помечтал бы о крови, обогащённой сладкой примесью. Но он был слеп, туп, и умирал. И умер бы, если бы не стена плоти, буквально выросшая у него на пути в один прекрасный день. Он стал поглощать её с такой жадностью, что рисковал погибнуть от пересыщения. Кровь хлестала в его пасть при каждом укусе... А потом на него напали.VI
Позже он обнаружил себя сытым, обогретым, слабым и очень больным. Капавшая откуда-то сверху жидкость проясняла ситуацию: он, обезумевший от голода, набросился на насосную станцию и был поражён системой защиты прежде чем его опознали. Его отправили на лечение, но его состояние ухудшалось. Жидкость несла в себе предложение высказать, почему он потерялся, отчего не добрался до отведённого места, и зачем модифицировал тело. Ему было нечего скрывать; с некоторым чувством вины он передал всё о своём коротком пути, о просветителе, о пейзажах и мыслях. Поток жидкости надолго остановился, а когда возобновился - принёс жестокую информацию: простые картины жизни города, а так же то, как каждое существо работает органом или частью оного. Как кровь обогащается питательными веществами и информацией, затем питает всех и вся; как машины рождения не позволяют ни одному месту пустовать; как защитные системы оберегают прочие органы (слабеющий последователь даже не стал спрашивать, как просветителю удалось избежать их и разбить трубопровод); как каждый существует благодаря другому, равно как и тот существует благодаря ему. У этого мира были свои правила, но он жил благодаря им. Бывший клапан чувствовал, как в нём зарождается злоба на просветителя. Теперь ему хотелось быть частью этого города, жить по его принципам, помогать жить другим. Фантастические пейзажи казались ему пустыми, вычурными и жалкими. Просветитель - мерзким обманщиком. Он жаждал вернуть прежнее состояние, стать клапаном и прослужить в его роли всю жизнь, питаясь кровью со сладкой примесью. Он невольно сообщил об этом окружавшей тьме, и спросил, как скоро он сможет занять своё место, на что та ответила молчанием, которое так и не было прервано. Бывший клапан всё слабел и слабел, тщетно взывая к ответу. Когда он потерял возможность выпускать даже самые крошечные информационные облака, отчаяние взяло верх. Он хотел рвать и метать, но даже не мог пошевелиться. Его разум отключился в горечи и злобе, чувстве обмана и предательства, а его тело отправилось в пищеперерабатывающий сектор города.