***
— Как думаете, Итачи-сан, мы встретим сегодня кого-нибудь? Кисаме умел ждать, но если уж ждешь, а соблюдать тишину вовсе необязательно, почему бы не задать вопрос? Его напарник молчал. Сидел, привалившись к широкому стволу дерева, будто решил скрасить ожидание сном. Но Кисаме-то знал — сон выглядит совсем не так, и лицо у Итачи во сне делается совсем другое. Не сон — ожидание. Связано ли оно с той отлучкой? Пусть напарник и не уходил никуда сам — отправил клона, но Самехада была чуткой, а чакра Учихи ей не нравилась. — Говорят, в поисках Третьего Кадзекаге Суна чуть было не потеряла статус Великой деревни. Будет ли она так яро искать Пятого, а? Итачи открыл глаза, но вопрос Кисаме вновь остался без ответа. Высоко в небе показалась черная точка. Увеличилась, приближаясь, и превратилась в крупного ворона. Кисаме тихо хмыкнул — не было ничего удивительного в воронах. Эта птица находила, чем поживиться, в любых местах, и хватало мест, где никого не удивили бы целые вороньи стаи. Но есть вороны и вороны. Черная птица с хлопком исчезла, и Итачи прикрыл глаза, принимая информацию, принесенную вороньим клоном. Кисаме отвернулся от напарника и принялся перематывать обмотку Самехады. Смысла в этом маленьком представлении он не видел, а гадать, что его многоумный напарник так тщательно обдумывал на самом деле… некоторые вещи скрывали настолько тщательно, что они становились до смешного очевидными. — Хотите — пойдем и проверим? Итачи размышлял. Он не двигался, но мысль его то расширялась, охватывая разом всю картину, перебирала цепи событий и исходов, то сжималась, сосредотачиваясь на одном хрупком, но оттого незаменимом звене. Голос Кисаме не потревожил, но одни цепочки стали ярче, а другие будто нырнули в густую пелену. Кисаме сопровождал его давно. Достаточно, чтобы разобрать его на мелкие звенья, понять, как они устроены и как сцепляются друг с другом. Они похожи — почти коллеги, в этом Итачи был уверен. Сходные условия вырабатывали сходные привычки, мелочи, на которые никогда не обратишь внимание, если не состоишь из них целиком. Но этого сходства было достаточно, чтобы Итачи подозревал в нем различие — совсем маленькую деталь, черточку на фигурке шоги, способную поменять целиком всю картину. Итачи смотрел на нее и так, и эдак, строил маленькие ловушки и вслушивался в каждое сказанное слово. Осознанно провоцировал, царапая коготками то один, то другой бок, но так и не уловил — в какую сторону направлен острый нос фигурки Кисаме. Он был верен, но кому принадлежала эта верность? Итачи делал множество вещей, способных навредить Акацуки, но Кисаме не делал ничего в ответ. Принадлежала ли все еще его верность Туману? Почему-то Итачи казалось, что нет. Значит, был кто-то третий. Нечто, что он не знал, но что дергало и плело собственные цепочки. Достаточно, чтобы вплести их в свои. — Полагаю, здесь наши пути разойдутся, — Итачи улыбнулся не улыбаясь и погладил по глянцевым перьям соткавшуюся в руках птицу. Ворон сорвался с плеча, уронив на землю черное перо. — Вот как. Значит, теперь, — Кисаме разглядывал его, опираясь на Самехаду, с которой скользили вниз незакрепленные обмотки. Кисаме никогда не допускал такой небрежности. — Ну тогда Итачи-сан не откажет мне в поединке? Всегда хотел знать наверняка… Возможно, Итачи тоже этого хотел. Знать. Но его желания так редко имели значение… Тем не менее, он согласно склонил голову и начал подниматься на ноги. Обнаженная Самехада рассекла воздух у самого его уха. Возможно, по давней привычке его бывшего семпая Какаши стоило использовать клона, но они были коллегами, а Кисаме не зря звали бесхвостым биджуу. Только Учиха доводилось ловить и девятихвостого биджу, а они путешествовали вместе достаточно долго, чтобы хотя бы раз встретиться взглядами. Прятать горящий шаринган за простеньким хенге Итачи научился очень давно. Очень удобно, когда все, что ты можешь видеть — видишь шаринганом. Итачи медленно стер бегущую по щеке дорожку крови, а трехлучевые сюрикены в его глазах распались простыми томоэ. Хотелось бы узнать, чем закончится схватка в великой иллюзии, но Итачи слишком редко делал то, что ему действительно хочется. Выигранной им форы должно было хватить на путь до избранного им кланового убежища, принадлежащего Учиха еще со времен Сенгоку, а в дороге всегда думалось особенно хорошо. Он был еще совсем ребенком, едва удерживающим на весу кунай, когда старший брат — Шисуи — показывал технику метания. Семь — и каждый вонзается в избранную мешень, а восьмой, сбитый своим собратом с траектории, поражает еще одну, скрытую за камнем отметку. Почему-то именно это считалось вершиной мастерства метания. Итачи же находил самым красивым то, что, даже изменив чужой полет, седьмой кунай все равно достигал собственной цели. Если хватит мастерства подобрать угол броска. Не отклоняться от цели, невзирая на помехи. Сумел ли он подобрать верный угол? Однажды он думал, что все кунаи летят точно. К счастью, жизнь немного сложнее простого броска и дает больше возможностей для маневра. Вмешательство Орочимару ускорило события и внесло ненужную смуту, но он уже все исправил — новые крючки и протянутые цепи сделают свое дело. Саске придет. Попытка Орочимару завладеть шаринганом распечатала еще один кусочек видения, что приведет Саске ровно туда, куда нужно. Итачи верил, силы шарингана будет достаточно, чтобы справиться со Змеем, а теперь он сам проверит, что все получилось правильно. Глупо было ждать от Данзо честной игры, но тот, хоть и соблюдал каждую букву их маленького соглашения, умудрился нарушить его суть. Или Орочимару все же играл в одиночку? Обломав зубы о него, решил попытать счастье с более слабой целью? Итачи тщательно обдумал эту вероятность, но все же отверг ее: даже если Орочимару выбрал своей целью шаринган, всерьез попытаться он мог, только если Данзо ему позволил. Итачи ли не знать, какими на самом деле были нукенины Конохи. Данзо все еще считал, что Конохе не нужны Учиха. Итачи полагал иначе: в том, что грядет, Конохе будет жизненно важен шаринган. Одного глаза Какаши точно не будет достаточно. И, к собственному тихому разочарованию, Итачи думал, что Данзо Конохе тоже нужен. Особенно теперь, когда старая система рухнула со смертью Третьего Хокаге, а новая вряд ли успела родиться. Интересно, какой она будет? Коноха, в которой снова есть Сенджу. И… будут Учиха? Вспыхнувшее любопытство легкой рябью пронеслось по сознанию, подняв на поверхность тонкую дымку сожалений. Он бы хотел… хотя бы одним глазком… Нет. Его глаза — увидят. Но не он сам. Мишени уже расчерчены, а кунаи выпущены из ладоней. Когда-то младший брат очень любил сказки. Итачи уже почти придумал, какую расскажет ему в этот раз.***
Глаза — важнейший инструмент восприятия реальности. Человек — видит и только потом слышит, осязает, обоняет. Глаза — уязвимейшая часть шиноби, только к ним тенкецу подходят нескрытые даже тончайшим кожным покровом. Глаза открыты, сквозь них легко проходит свет, а вместе с ним так легко струится чакра. Играет бликами, смешивает краски и расцвечивает мир новым обликом. Противостоять источаемому глазами гендзюцу много сложнее, чем любому другому. Кин хотела — но не могла даже моргнуть, разрывая губительное касание. Чакра бежала — струилась уже однажды проторенными путями, захватывала все и вся, мгновенно гася любое сопротивление. Ни одного шанса остановить поток, как невозможно остановить прорвавшую плотину реку. Но любую реку сдерживает русло — и чакра струилась между нитей, ткавшихся вдоль ее путей. Не останавливающих — запоминающих и прислушивающихся, невесомо подстраивающихся и вливающихся в широкий поток. Меняющих его движение — самую чуточку, всего на волос. Нитей становилось больше. Они дрожали, стремясь сорваться вперед, вытолкать такое чуждое, что вольно разворачивалось кровью в жилах, растерзать, такое горячее, отзывающееся мутной волной где-то в самой глубине ее существа. Рано. Волна схлынула, отступила, теряясь где-то вовне, но принесенный ей клубок чужой чакры так и остался внутри. Ждущий момента, чтобы развернуться вовне и… Нити окружали его. Оплетали, выравнивая пульс и улавливая резонанс. Стягивались густым коконом, проталкивая обратно по широким проторенным путям. Кин казалось — она снимает кожу. Рвет и скатывает ее внутри себя, сцарапывает нитями с изнанки сосудов и костей. Горло свело спазмом. Трахея судорожно сократилась, выталкивая что-то из себе, она закашлялась, сплевывая нечто отвратительно шевелящееся, и открыла глаза. На смятой траве, опутанный комком ее собственных волос, лежал покрывающийся тусклой мертвой пленкой человеческий глаз. Зрачок его расширился, закрывая радужку, и Кин резко припала к земле, отчаянно закрывая глаза от померещившегося ей смутного импульса чакры. Когда она вновь рискнула поднять голову — в мертвом глазу не ощущалось ни грана чакры. — Опаздываешь, — Хьюга смерил напарницу недовольным взглядом. Не то чтобы у него действительно был весомый повод для этого — точного времени встречи они не оговаривали, и опоздание Кин свидетельствовало лишь о том, что Неджи пришел к месту встречи раньше нее. Но эта миссия отдавалась во рту кислой горечью раздражения, которому хватало любой мелочи, чтобы выплеснуться наружу. И дело было даже не в поисках вслепую, которые Неджи никогда не нравились. С имеющейся информацией по-другому просто не получилось бы. — У меня пусто. Когда хотела, Кин прекрасно умела игнорировать его настроение. Но сейчас она все же показалась Хьюга слишком уж отстраненной. Вероятно, неудачное течение миссии не вызывало раздражения только у него. Внутри неприятно кольнуло, но все же для следующего вопроса Неджи постарался хотя бы смягчить голос: — Следующий сектор? — Давай проверим вначале одно место? — Что там? — Хьюга погасил бьякуган и теперь смотрел только на Кин. Она не видела это — чувствовала не столько по скачком изменившемуся потоку чакры, сколько по пропавшему ощущению взгляда сквозь. — Убежище Орочимару. Надземную часть заполнившего узкое ущелье здания надежно скрывали скалы. Они же не менее надежно прятали непрошеных гостей. Хочешь узнать больше — спустись ниже или выйди вперед, в зону чувствительности барьеров и частой сети ловушек. Кин прижалась затылком к скале, позволяя мерному току чакры пройти сквозь камень, скользнуть вниз сквозь сеть мельчайших трещин. Камням тоже надо как-то дышать. Отправляясь сюда, она не думала, что действительно удастся отыскать хоть что-нибудь, кроме камней и ловушек. Орочимару всегда легко уходил с насиженных мест, сбрасывая врагам надоевший выползок. Северное Убежище давно должно было стать именно таким выползком — в конце концов, она видела его. Но барьеры ощущались живыми — если Убежище и было покинуто, то не более года назад. Никак не полагающиеся ему десять лет. Нити чакры скользили дальше вдоль кромки барьеров, спускались глубже, пока одна из них не коснулась другой давно мертвой спящей нити. Импульс. Нить всколыхнулась, передавая сигнал дальше, цепляя одну за другой спящие нити. Северное Убежище было первым, что Кин помнила в своей жизни. Было ли что-то до него? В ее памяти существовал только глухой камень и мерная пульсация барьеров. Дрожание нитей, прокладывающих себе путь сквозь толщу камня. Она помнила искры — множество искр, наполняющих тесные камеры. Пылающих яростью, страхом, обреченностью. Надеждой. Они гасли, когда она касалась их. Или пылали еще сильнее. На смену одним искрам приходили другие, и она долго не видела разницы между ними. Думала, что искры — одни и те же. Теперь Кин знала — за каждой скрывалась маленькая жизнь. Сейчас искр не было. Убежище казалось молчаливым, но совсем не ощущалось покинутым — барьеры, тихий рокот оборудования. И множество погасших искр. — Здесь пусто, — Кин открыла глаза, — кажется… была большая свалка. Кто-то вырвался на свободу? Но не нашлось никого, чтобы навести порядок. Орочимару такого бы не допустил, — закончила она совсем тихо и нахмурилась, прислушиваясь к возникающим внутри ощущениям. Странное горьковатое чувство разливалось внутри, и Кин никак не могла подобрать для него подходящего слова. Нити свернулись в клубок, исследуя ее собственные мысли так же, как до того скользили по переходам Северного Убежища. Больше всего это напоминало сожаление. Она совсем не ожидала отыскать что-то в этом месте, но сожаление все равно возникло. Нечто, что могло быть, но так и не случилось. Кин встряхнула головой, отгоняя странное ощущение. Запоминая и откладывая его в копилку всех странных эмоций. Кто знает, что и когда могло пригодиться. — Считаешь это достаточным доказательством? — Неджи снова активировал бьякуган, но почти сразу погасил его, наткнувшись на ограждающие барьеры. Если не поддалось сразу — то нет смысла тратить чакру дальше. — Нет. Кин осторожно отсоединила последние нити и поднялась на ноги, подбирая волосы в относительно компактный узел. — Чакру Саске здесь я не почувствовала. Если он и был здесь, то давно. — Тогда пусть этим занимаются АНБУ, — Неджи бросил на нее долгий взгляд и отвернулся. Режущего взгляда бьякугана она не чувствовала. — Ты была в этом месте раньше? — задал он вопрос, когда Кин уже почти поверила, что не услышит его. — Почти все детство, что я помню до Конохи, — скрывать это не имело смысла. Между ними временами и так было слишком много недоговорок. — И они не вычистили его от твоей техники? — Хьюга недоверчиво хмыкнул. — Проще было взорвать его. Или оставить совсем. Я же сказала, что была здесь почти все время, — Кин пожала плечами. Возможно, отбракованный материал сочли недостаточно опасным. — И сейчас ты хочешь пролезть внутрь? — Ну, у меня есть неплохой шанс обойти ловушки, — она тихо вздохнула. Скорее всего это было отвратительной идеей. Но лучше иметь какую-нибудь зацепку, чем тыкаться во все стороны слепым котенком. Времени оставалось совсем мало. Если оно осталось вообще. Кин непроизвольно потерла горло, прогоняя появившееся там неприятное ощущение. — Это стоит такого риска? — Неджи, подперев кулаком щеку, рассматривал ее, будто какую-то задачу на постановку ловушек. — Там установка. Помнишь… я говорила? Усилитель сенсорных способностей. Если она еще работает… — Кин натянула рукава на самые кончики пальцев. Множество мелких рубцов, до того густой сетью покрывающие ее руки, затянулись, смытые мягкими касаниями медицинской чакры. Мир много больше сети подземных камер. С установкой она если не дотянется до самого его края, то увидит много больше, чем позволено глазам. — Подстрахуешь меня отсюда? — Каким образом? — Хьюга раздраженно фыркнул, но потянулся к их походному мешку. — Только попробуй потерять. Он сунул ей в руки пару наушников и микрофон, тут же надев на себя второй комплект. — Я найду его, — тихо пообещала Кин, закрепляя на горле микрофон. — Даже не сомневаюсь.***
Каким бы покинутым ни ощущалось убежище, пробиралась к нему Кин много осторожнее, чем в свое время шла через Лес Смерти или Пустыню демонов. Но убежище молчало. Оно позволило миновать первую линию ловушек, за ней вторую, пока Кин не уперлась в серую стену приземистого каменного здания. Ворота были закрыты, но прямо в стене зиял изрядный провал, устланный причудливо искаженными телами. Над ними кружилось уже достаточно мух. Кин некоторое время следила за движениями падальщиц, но не нашла в мушиной возне ничего подозрительного. Неужели чисто? Время, отведенное на колебания, стремительно истекало, и Кин рискнула. Мягко спружинила под ногами мертвая плоть, мазнул равнодушием по плечам вплетенный в камни барьер, и тут же отозвались стены — разошлись ускользающим шепотом ее собственных нитей, протянутых сквозь них. Это было давно. Или она только отвернулась на мгновение, а все остальное — привидившийся сон? Кин никогда не снились такие сны. Коридоры мелькали одним за другим, рассказывая истории сотрясших их схваток. Как много безумия. Кин только надеялась, что оно не выплеснулось на лабораторный комплекс. Но барьеры там всегда стояли прочные, а инстинктивный страх мешал приблизиться. В конце концов, никто из них не хотел оказаться там снова. И все же лабораторная дверь оказалась разбита мощным ударом. Или в нее просто врезалось нечто массивное. Кин опустилась на четвереньки, а потом и вовсе легла на живот, проползая под кусками искореженного металла. Она должна была опасаться того, что увидит дальше, но нити вились, ничем не разорванные, и она шла дальше. И все же Кин едва заставила себя переступить порог такого знакомого зала. Кресло стояло иначе. Она подошла к нему, провела ладонью, с удивлением нащупывая на подлокотниках незнакомые бороздки — следы чужих рук. Кин с сомнением оглядела покрытые тонким слоем пыли рычажки, коснулась отходящей от изголовья большой трубы. Работали ли еще печати-накопители и чакроустановки? Бойня должна была обеспечить их энергией надолго, если только не были повреждены передающие контуры. Но разве не для чего-то подобного их создавали? Пальцы коснулись большого узора фуин на спинке кресла, пробежали по подсоединенным к нему шлангам. Странно, что все они были на месте. Кин нахмурилась, рывком распахнула один за другим все стенные шкафчики. Пыль, битые колбы. Совершенно целый набор реактивов. Еще один. Она нерешительно протянула руку, так и не коснувшись поставленного в один штатив длинного ряда колб. Их было на три больше, чем ей помнилось. Но и количество гнезд в кресле увеличилось. И все же странно, что… ее ждали? Она посмотрела на колбы, протянула руку и вновь уронила ее. Глупо отступать, когда зашла настолько далеко. Даже если и ждали — шанс все равно был только один. Стоил ли он риска? Кин отказывалась об этом думать, закрепляя на штативе кресла последнюю из девяти колб. Хорошо, что все маркировки были на месте. Да и отпечатки чакры в колбах и на соответствующих им штативах помогали не ошибиться. Сейчас или никогда. Кин почти рухнула в привычно отпружинившее кресло. Длинная прядь щелкнула переключатель. Сдвинула один за другим рычажки, переводя установку в рабочий режим, кресло медленно поднялось. Вспыхнули одна за другой печати фуин, тихим рокотом отозвалась система чакроподачи. Защелкнулись фиксаторы, вжимая Кин в кресло, с шипением заработали поршни, выкачивая из колб препараты, передавая их по системе тонких трубок к системе впрыскивания. Исчезнувшие шрамы один за другим отозвались полузабытой болью. Сознание привычно сдвинулось, отсекая лишнюю шелуху телесных ощущений. В реальности за пределами тела существовала только чакра. Ее медленное движение разворачивалось пучками нитей, слоилось, отзывалось сетью паутинок, быстро просеивающих пространство. Вокруг мелькало множество причудливых огоньков. Сильные, слабые, похожие друг на друга или совсем нет, Кин отсекала их, не задерживая касание дольше необходимого. Ей не нужно было знать, что происходит вокруг убежища, чем закончилась отгремевшая схватка, всполохи которой до сих пор не угасли в скалах, ее не интересовали множество точек, движущихся на юго-западе, все ее существо тонким фокусирующим лучом выискивало один-единственный огонек. Как бы далеко он ни был. Остальное — пыль и пустота. Та часть Кин, что не была устремленным поиском, отмечала, что нити скользят быстрее и охотнее, чем ей помнилось. Орочимару улучшил установку? Или она сама стала сильнее? А может быть, дело в подборе препаратов? Так странно ощущать в них привкус собственной крови. Нити обвивали кресло, проникали в направляющие контуры чакроподачи, проходя выметая из системы остатки чужой, пропитанной бессилием и страхом чакры. Они напитывались сохраненными стенами отголосками, опустошали накопители, раз за разом рывками расширяя радиус поиска. Скреблись в то и дело вспыхивающие сети барьеров, скользили под них, возвращались назад и снова устремлялись вдаль, пока одна из нитей не принесла отголосок. Нашла. Белый взгляд бьякугана следовал за Кин почти до самых стен убежища. Неджи сомневался, что успеет что-нибудь сделать, хотя бы просто предупредить, если одна из ловушек сработает — способностей Кин хватало, чтобы заметить опасность быстрее, особенно так близко от себя. Но все же бьякуган он погасил только после того, как тот перестал улавливать даже слабый силуэт куноичи. Белый взгляд видел только черное и белое — теплее-холоднее, все зависит от окружающего фона чакры. Чакра Кин почти всегда была самим фоном. Было ли этого достаточно, чтобы обмануть ловушки и барьеры? В наушниках царила тишина. Хьюга бы уже давно снял их, если бы не потрескивание, сообщавшее — все работает как надо, просто с той стороны — тишина. Сколько можно копаться? Неджи понятия не имел, сколько времени потребуется Кин на активацию сенсорной техники, сколько она будет ее держать, но все же время тянулось ужасно долго. Слуха коснулся надоедливый ритмичный звук, и Хьюга сжал руку в кулак, прекратив пытаться расшифровать выстукиваемый им по ободку наушников звук. Глупо было соглашаться на все это. Но почему-то спорить с Кин с каждым разом становилось все сложнее. Не уступи он тогда, в самом начале… Раздавшийся в наушниках щелчок вымел из головы все мысли разом. — Прием. Ты слышишь меня? — Да. Юго-юго-восток. Два дневных перехода, — голос Кин, странно замедленный, доносился будто откуда-то издалека. — Принял. Как ты? Неджи прижал наушник ближе к уху, стараясь различить что-то кроме шороха помех и слабого голоса. — Догоню позже. Дай мне… немного времени. — Уверена? Чем мощнее техника, тем больше чакры она требовала. Дотянуться на два перехода — Кин должна была вычерпать себя до донышка. Неджи еще раз взглянул на серые стены убежища. Барьеры пропустили Кин, но шансов, что они пропустят его — не было. Кин не полезла бы змее в пасть в одиночку, если могла провести кого-то еще. К тому же… Словно откликаясь на его мысли, наушники вновь зашелестели голосом Кин: — Направление может измениться. Времени… мало. — Хорошо. Тогда юго-юго-восток. Два перехода. — Спасибо. Наушники отозвались тишиной. Кин щелкнула переключатель, медленно сдернула их с головы, потянула черную ленту, освобождаясь от микрофона. За ее спиной кто-то стоял. Присутствие, что давило на каждую нить, царапало когтями по обнаженным нервам. Она не заметила его сразу — потому что не было ничего более естественного, чем чувствовать его здесь. Забытая-знакомая чакра. — Кими?