Hands in the hair

Это ощущалось правильно, когда им было одиннадцать. Руки в волосах, несмелые улыбки. Казалось нормальным, когда им было тринадцать. Все те же руки в волосах, но с улыбкой одного лишь Ричи, после очередной едкой шутки. Хотелось верить, что ненадолго, когда им было пятнадцать, и руки из волос исчезли. В шестнадцать исчез и Ричи. Иногда Эдди думал, что, наверное, он не виноват, но не так уж и долго. Стоило только увидеть Ричи — одного, с кем-нибудь, неважно — и Каспбрак вновь вспоминал, что это его и только его вина. Он не был достаточно хорош для него. Он должен был сделать что-то, чтобы исправиться, он должен был. Но не сделал. А Ричи не смотрел на него. Больше нет. Его взгляд скользил мимо, затормаживал на камнях или стенах. И девушках. О, юные женщины вились вокруг него, завлекали, а Тозиер и рад. Ричи улыбался им, как раньше улыбался одному Эдди. Как больше не улыбался Эдди. Ричи шутил над ними — грубо и зло, но тут же смеялся, ерошил свои кудри и извинялся. Девушки таяли, смущенно отводили взгляд и прощали. Не то чтобы Ричи нужно было их прощение. Хотя Эдди понятия не имел, что Тозиеру когда-нибудь вообще было нужно. «Нормального друга» — шептали в голове голосом его матери. «Ты достал его, Эдди, достал. Твои проблемы со здоровьем, твое нытье и слабохарактерность. Твоя астма даже ненастоящая, а ты столько раз заставлял его волноваться из-за нее, Эдди, столько раз. Кому бы это понравилось, мальчик мой? Кому?». И Эдди кивал этому голосу, соглашался. Будь он лучше, Ричи не бросил бы его, нет. И поэтому он не виноват, что сделал это, что не стал терпеть слабака и ипохондрика рядом, что не остался с ним. Эдди понимал. Что Эдди не понимал, так это руки в волосах. И несмелую улыбку. И глупую шутку. И то, что это ощущалось правильно, как будто ему снова одиннадцать. — Ну, что ты, Эдс, не плачь, что ты хнычешь как твоя мамка, когда ты идешь посрать и бросаешь ее одну? Ричи улыбался. Нервно, криво, все дожидаясь и дожидаясь его, Эдди, реакции, стирая одной рукой с его щеки слезы, а другой все зарываясь и зарываясь в волосы парня. — Ты просто скажи мне, кто это сделал, милый, — продолжал Ричи, — не бойся, ну, давай, Эдди, скажи мне, скажи, Эдс. — Ричи, — выдавил Каспбрак. Если бы он знал. Эдди всхлипывал и повторял про себя, что если бы он знал. Если бы только знал. — Ну же, малыш, — не успокаивался Ричи, — скажи папочке, кто тебя обидел. Пересиливая себя, Эдди поднял глаза. Ричи был близко, так близко, что оправа его очков не скрывала яростного и в то же время обеспокоенного взгляда. Не скрывала длинных подергивающихся ресниц. Не скрывала вообще ни черта. Если бы он знал, снова думал Эдди, то давно нарвался бы на тех ребят. Или избил бы себя сам, знай он, что Ричи будет беспокоиться. Что заговорит с ним. Что руки Ричи снова будут в его волосах, успокаивая, обещая. — Прости меня, Ричи, — сказал тогда Эдди, шмыгая носом и отодвигаясь от друга подальше. В глаза Ричи он был не в силах больше смотреть; не тогда, когда голос в голове опять напоминал, что он виноват. Ричи, наверное, и так понял, что лучше с момента их последнего разговора Эдди не стал, что он все такой же, все ещё слабый. Ничтожный. — За что простить, Эдс? Но Каспбрак был рад, что это все же случилось. Пусть Ричи не простит его, пусть продолжит крутиться около девушек, но он хотя бы подарил ему эти мгновения. И, закрыв глаза на секунду, Эдди представил, что все как раньше, что он просто плачет, из-за обидной шутки Ричи, а тот просит прощения. Но всего лишь на секунду. — Я был плохим другом, — ответил Эдди, — я понимаю, почему ты оставил меня, я отвратительный, и мне так жаль, что ты был вынужден терпеть меня. Эдди все еще сидел на полу, хныкая и дрожа, а Ричи все еще был рядом, склонившись над ним и поглаживая по голове. — Что, — рука замерла, — что ты такое несешь, Эдс? — Я не… — Эдди вытер кровь с губ, что натекла из носа, и продолжил, — я не обижаюсь, правда, я рад за тебя, и за эту Джефф, просто я очень хочу, чтобы ты забыл обо мне все, что нас связывало. Чтобы ты не… Я такой мерзкий, я знаю, поэтому лучше бы тебе забыть, но я знаю, что ты не можешь, и я прошу прощения, я… Всхлип. — Я… Ричи с опозданием, но понял, что Эдди, его Эдди, задыхался. Его руки по старой привычке уже искали ингалятор, хотя мозг ещё не понял, что произошло. — Эдди. Ричи звал мягко, нежно, как никогда не звал. — Ты в порядке? Эдди кивнул, но он не был. Ему казалось, что никогда уже и не будет. — То, что ты говорил, — сказал Ричи, — это полная чушь, Эдс. Ты самый лучший, знаешь? Эдди замотал головой. Нет, ему не были нужны лживые успокоения, когда минутами позже Ричи снова покинет его. — Серьёзно, Эдди, — настаивал кудрявый, — посмотри на меня. Вот. Посмотри, разве мои глаза лгут? Эдди посмотрел. — Ты лучший. Кто здесь отвратительный, так это я, Эдди, и, возможно, твоя мать, но точно не ты, милый. Ты мой самый дорогой друг и я никогда не прощу себя за то, что заставил тебя думать иначе, Эдс. — Если, — прошептал Каспбрак, — ты так, и правда, думаешь, то почему оставил меня? Почему, Ричи? Можешь не отвечать, я просто такой кусок больного дерьма… — Эдди, ты не… — Не надо! — Я просто люблю тебя, Эдс, — выпалил Тозиер. — Люблю тебя, понимаешь? И я не гомик какой, а даже если и так, то не собираюсь пачкать тебя этим, ты понимаешь? Тебе будет лучше без меня, Эдди, милый… Тогда казалось, что время замерло, и замер нахмурившийся и напрягшийся Ричи. А Каспбрак почувствовал тогда что-то, что было лучше всех моментов его жизни вместе взятых. Почувствовал, что… плевать, что бы то ни было. Плевать. — Не тебе это было решать, — прошептал Эдди, — придурок. И, целуя самого несносного идиота из всех, Эдди чувствовал руки в своих волосах и несмелую улыбку сквозь поцелуй и знал, что каким бы он ни был, сейчас он самый счастливый на свете.