Эхо

Так бывает. Очень редко, но все-таки бывает. Однажды твои глаза встречаются с глазами незнакомца, и ты вдруг понимаешь, что этот человек мог бы стать твоим лучшим другом. Понимаешь, что незнакомец знает о тебе абсолютно все, да и ты знаешь его так хорошо, словно вы выросли вместе. И не потому, что вы оба такие уж великие ясновидцы, просто вы похожи, как бывают похожи близнецы, но не снаружи – с изнанки. Так бывает. Но чаще всего такие встречи не заканчиваются ничем, просто потому, что все мы – люди и живем среди людей, которые каким-то образом договорились, пришли к неписаному, но действующему соглашению о том, что два незнакомых человека не могут броситься навстречу друг другу с идиотскими улыбками и нечленораздельными восклицаниями: "А вот и ты, наконец-то!" Считается, что это глупо, нелепо и даже неприлично. Так что обычно мы просто идем дальше своей дорогой, а незнакомец, который мог бы стать лучшим другом, ныряет в вагон подземки, и ничего не происходит, поскольку так принято. Если уж и существует какой-нибудь "всемирный заговор", то вот вам его последствия. (с)

Когда к самому концу репетиции лидер зачем-то решил устроить небольшой перерыв, уже изрядно уставший Манабу даже обрадовался этому и поспешно направился к лестничной площадке. Добравшись до небольшого пятачка, где разрешалось курить, он остановился на верхней ступени уходящей вниз служебной лестницы, прислонился к стене и достал сигареты. За этот день он бесконечно вымотался и ему хотелось хоть немного побыть наедине с собой, однако уже через пару минут он пожалел об этом решении. Вместе с тишиной снова вернулись воспоминания, а с ними, в свою очередь, чувство неловкости, которое по непонятной причине не покидало его все последнее время. Щелкнув зажигалкой, Манабу почему-то подумал о том, что кто-то другой на его месте и не вспоминал бы о случившемся, но сам Манабу был не тем человеком, с которым часто приключались подобные авантюры. …Год у Манабу начался просто отвратительно. А потом он услышал какую-то странную поговорку или примету, гласящую, что как год встретишь, так его и проведешь. Манабу не был суеверным, но невольно был вынужден признать, что в последние недели нелепое предсказание сбывалось. Подобный расклад его абсолютно не устраивал, но как исправить ситуацию, он не представлял. Дело было как раз в первых числах нового года, когда большая часть друзей и знакомых еще даже не закончила праздновать. Однако это не помешало группе Манабу, пока еще молодой и малоизвестной, влипнуть в концерт – другого более приличного слова Манабу подобрать не мог, потому что после целого года напряженной работы вкалывать в праздники, возвращаться из-за этого в столицу раньше времени, ему не хотелось, и даже было плевать, что эту работу он от души любил. Настроение у Манабу в тот вечер было ни к черту, а в клубе, где они выступали вместе еще с тремя группами, царили гам и безудержное веселье. Их выход был третьим в очереди, и Керо, их вокалист, громко хохотал и заявлял, что они почти хэдлайнеры. Манабу устало возводил глаза к потолку: за пару коротких праздничных дней он не успел даже толком выспаться, а потому восторгов согруппника не разделял. И видимо именно из-за этого подавленного состояния, которое не нравилось самому Манабу, после их выступления он набрался за каких-то полчаса. Алкоголь по всем известной традиции стал двигателем сюжета, разыгравшегося в жизни Манабу в тот вечер, а заодно поспособствовал тому, что на следующий день он не помнил ровным счетом ничего, включая подробности того, как добирался до дома. Точнее, память Манабу воспроизводила отдельные мелочи и детали, но он приказывал себе не думать об этом. Хотя бы пытаться не думать, потому что на следующее утро после того концерта и незапланированной пьянки Манабу проснулся в своей постели и понял, что накануне сделал большую глупость. В клубе с ним случилась самая банальная вещь из всех, какая только может произойти: набравшись до невменяемого состояния, он познакомился с каким-то парнем. Причем знакомство произошло уже после того, как Манабу перестал ориентироваться в пространстве, и этого человека он совершенно не запомнил. То ли воображение, то ли обрывки памяти рисовали какие-то смутные образы, за которые он тщетно пытался ухватиться – картинка уплывала, а кусочки воспоминаний, словно сложный паззл, не желали складываться в единое целое. Кажется, этот парень был выше его и шире в плечах, у него были крашеные волосы и пирсинг. Манабу откуда-то знал, что он был музыкантом, но не выступал в тот вечер, а пришел с другом просто посмотреть – должно быть, случайный знакомый успел рассказать ему об этом, потому как знать такие подробности было больше неоткуда. Далее в событиях вечера наступал темный провал, а следующее, что помнил Манабу, это как парень прижимал его к стене, тяжело дышал за его спиной и двигался в нем. Почему-то в последствие Манабу намного ярче помнил это горячее дыхание на своей щеке, чем прикосновения к собственному телу… Помотав головой и тут же затянувшись, Манабу попытался прогнать навязчивые образы, но получилось это не сразу. Странное наваждение преследовало его уже третью неделю к ряду, и он не имел ни малейшего представления, как от него избавиться. В очередной раз думая обо всем случившемся в том клубе, он чувствовал смешанное чувство стыда и необъяснимой тревоги. И хотя в произошедшем в принципе приятного было мало, Манабу беспокоило смутное предчувствие, которому он затруднялся дать определение. На всякий случай он сдал все нужные анализы, проверился, потому что, разумеется, не помнил, озаботился ли незнакомый партнер презервативом, и выяснил, что со здоровьем у него было все в порядке. Пришло время выбросить случайное происшествие из головы, но почему-то у Манабу никак не получалось это сделать. - Ну сколько тебя ждать? – раздался за спиной возмущенный голос, и Манабу встряхнулся, выныривая из воспоминаний. - Сколько? – неуверенно спросил он, оглядываясь через плечо на Керо, которому наверняка не то, что надоело его ждать, а скорее просто захотелось лишний раз поболтать о чем-то. Трепать языком их вокалист любил даже больше, чем петь. - Да до фига долго! – бодро заявил тот и, как и предполагал Манабу, тут же позабыв корить его за продолжительное отсутствие, сообщил. – Ты бы только видел, что сейчас вычудил Изаму. Короче, уселся он за свою установку, а я такой подхожу к нему и говорю… Особо не прислушиваясь к трескотне Керо, Манабу уныло поглядел на свою сигарету и понял, что не столько курил, сколько впустую простоял на месте, пока сигарета тлела, роняя серый пепел на пол. Про себя Манабу отметил, что пора наконец выныривать из этой непонятной и совершенно несвоевременной хандры и прекратить думать о неприятном, но все же не таком уж значительном происшествии в клубе. - …и тогда Изаму отклонился назад, и его стул ка-ак покачнется! – Керо явно наслаждался собственным рассказом, в котором он в подробностях описывал, как в очередной раз повеселился над их тихим и немногословным барабанщиком. При этом вокалист не забывал бурно жестикулировать, размахивая руками. – И потом он как навернется! А я как заору… Только конец реплики Манабу уже не услышал. Показывая, как именно Изаму навернулся, Керо слишком эмоционально взмахнул руками, и Манабу непроизвольно отшатнулся, вмиг позабыв, что за его спиной начинается лестница. Неловко оступившись, он почувствовал пустоту за спиной и неуклюже попытался ухватиться то ли за Керо, то ли за стену. Но было поздно. Манабу даже толком испугаться не успел, когда мир перевернулся вверх тормашками. Только в кино он видел, чтобы с лестницы падали так, как сейчас он сам катился по ступенькам. Вместо того чтобы попытаться ухватиться хоть за что-то и остановить падение, Манабу в неосознанном жесте судорожно прижал руки к груди, даже за доли секунды успев панически испугаться потенциального перелома. Падение длилось считанные мгновения, где-то сверху испугано вскрикнул Керо, но Манабу отметил это вскользь, пытаясь сгруппироваться. На последней ступеньке он больно ударился подбородком о бетонную поверхность и услышал, как клацнули собственные зубы. В тот же миг падение прекратилось – просто потому что дальше катиться было некуда. Во рту Манабу почувствовал отвратительный привкус крови, и тут же чудом оказавшийся рядом Керо дернул его за локоть, едва ли не насильно ставя на ноги. - Ты как? Живой? – испуганно спросил он, зачем-то хватая Манабу за руку. "Нет", - хотел честно ответить больше перепуганный, чем пораненный Манабу, но произнести слова вслух не получилось – вместо этого Манабу сплюнул кровь на пол. Теперь кончиком языка он нащупал край сколотого зуба и чуть было не выругался в голос. - Ой, Манабу, ты, что ли, зуб выбил? – блеснул проницательностью Керо, но тот снова не ответил, опять выплевывая кровь. "Отвратительно год начинается", - только и подумал Манабу. …Когда он вышел из здания больницы, на улице уже стемнело, зажглись неоновые вывески и фонари, а в воздухе кружились легкие снежинки, которые таяли, не долетая до земли. Чувствовал он себя отвратительно, во рту ощущался противный привкус лекарств, лишнее движение челюстью причиняло боль, но больше всего Манабу печалило то, что в ближайшем будущем ему предстояло стать завсегдатаем кабинета стоматолога. - Нет, Манабу, ну вот все нормальные люди, когда так падают, ломают руки и ноги. И только ты один мог выбить зуб! Да еще и передний! – Керо, объявивший себя виновником инцидента и вызвавшийся отвезти Манабу в больницу, топтался рядом, периодически откусывал от шоколадного батончика и упомянутой вины как будто и не испытывал. Открывать лишний раз рот не хотелось, потому Манабу только смерил приятеля хмурым взглядом и решительно зашагал по улице в направлении метро, а Керо поспешил за ним следом. - А что ты теперь будешь делать? Наращивать или вклеивать зуб? – никак не унимался вокалист. – Я вот, кстати, не знаю, в чем разница, но говорят наращивать – дело нудное и муторное… - Я завтра об этом подумаю, - мрачно ответил Манабу, понимая, что если и дальше будет безмолвствовать, его молчания не заметят и загрузят еще больше. - Ты на меня главное не обижайся, - попросил Керо, одаривая его лучезарной улыбкой. – Я не хотел, честное слово. Да и не толкал же я тебя, ты сам оступился… - Я не обижаюсь, - заверил его Манабу и, не замедляя шага, поглядел в темное небо, с которого сыпало мелким снегом. – Во всем виновата моя черная полоса. - Чего-чего? – неподдельно удивился Керо, уставившись на Манабу во все глаза и даже позабыв жевать. - Черная полоса, говорю, - угрюмо повторил тот. – В последнее время мне хронически не везет. - Да ну? – изумился Керо. – Вот это круто, настоящая черная полоса… Как сказал один умный человек, черная полоса обязательно закончится, главное, дожить до этого момента. Радостно рассмеявшись собственной не слишком умной, как показалось Манабу, шутке, вокалист тут же поинтересовался: - А в чем тебе еще не повезло? Мысленно Манабу застонал. Меньше всего ему хотелось говорить сейчас, когда действие обезболивающего начало проходить, а пораненная десна ныла так, словно он потерял при падении не один зуб, а несколько. А еще совсем не хотелось делиться с Керо подробностями своих прочих неприятностей. Про себя Манабу подумал, что еще пара таких падений, а также случайных партнеров в темных клубах, и этот неблагополучный год, как и черную полосу, он точно не переживет. ~ - Знаете, я абсолютно ничего не вижу. Ни единой причины, которая могла бы вызывать дискомфорт. - Так посмотрите получше, - потребовал Казуки и чуть было не клацнул зубами по инструменту с неведомым названием, которым дантист орудовал у него во рту, но в последний момент эскулап, как его мысленно окрестил Казуки, успел отдернуть руку. - Мы уже и рентген делали, и смотрели так хорошо, как только можно, - вздохнул светило медицины и отложил бесполезный инструмент. – Я бы мог предположить, что у вас просто повреждена зубная эмаль, но тогда странно, почему вы испытываете настолько сильную боль. - Она не настолько сильная, - возразил Казуки, выбираясь из кресла. – Она просто постоянная и ноющая. Длится уже пару недель и портит мне настроение. Последняя реплика прозвучала как жалоба, и врач, будто смилостивившись, снова вздохнул и предложил: - Давайте я выпишу вам обезболивающего широкого спектра. Если не поможет, приходите снова. - Давайте, - почесал макушку Казуки, замирая у стола в ожидании, пока стоматолог выпишет упомянутое лекарство. И пока врач старательно выводил каракули на бланке, Казуки посмотрел в окно и неожиданно сам для себя призадумался. …Год у Казуки начался просто умопомрачительно, и теперь он надеялся, что следующие двенадцать месяцев пройдут так же весело, радостно, на высокой ноте. Праздники он отгулял настолько замечательно, что запомниться они должны были еще надолго, да к тому же сразу после нового года с ним приключилось интересное событие. В то утро Казуки проснулся с перепоя после очередной гулянки и очень обрадовался тому, что никуда не надо идти. Он думал, что проведет весь день дома, лениво валяясь в постели, просматривая новогодние передачи и не занимаясь абсолютно ничем, но уже через два часа после его пробуждения позвонил Юуто и поинтересовался бодрым голосом: - Казуки, что ты делаешь сегодня вечером? Казуки честно признался, что ничего, и друг тут же предложил программу: отправиться в клуб, где будут выступать какие-то группы, надраться, как свиньи, и с кем-нибудь познакомиться. Прислушавшись к внутренним ощущениям, Казуки неожиданно понял, что уже устал гулять и веселиться, да и, кроме того, опасался за собственную печень, чем и поделился с Юуто. - Что-то надоело мне гулять, - честно признался он. – Хотел сегодня дома остаться. - Да ты чего? С ума сошел? – неподдельно удивился его друг, который, видимо, никогда прежде не слышал от Казуки подобных заявлений, и Казуки вдруг подумал: "И правда, чего это я?" Через несколько часов они с Юуто встретились у запримеченного другом клуба и направились набираться и с кем-то знакомиться. Веселье закружило Казуки, как во все предыдущие праздничные дни, и уже через какой-то час после прихода он понял, что безнадежно пьян и так же безнадежно счастлив. Казуки нравилась его разбитная жизнь, нравилась группа, в которой он играл, нравились праздники, и его лучший друг Юуто тоже бесконечно нравился. "Вот это я нажрался…" – подумал Казуки, и после этой последней здравой мысли все дальнейшие события подернуло пеленой пьяного забытья. Когда Казуки проснулся на следующее утро, он понял, что не помнит большую часть событий ушедшего вечера. Лежа в постели и лениво перебирая обрывки памяти, он сообразил, что накануне в клубе с ним приключилось кое-что интересное: Казуки познакомился с каким-то мальчиком, который оказался красивым, приятным в общении, а главное – сговорчивым, и когда Казуки потащил его в сторону туалетов, отказывать не стал. Ничего примечательного или выдающегося в произошедшем не было – с Казуки порой и не такое случалось, но почему-то именно в этот раз от смутных воспоминаний у него быстрее забилось сердце. Воспроизвести в памяти подробности не получалось, и Казуки напряженно думал, пытаясь воссоздать хоть какую-то картинку. Вроде бы этот парень был невысоким, темноволосым и совсем худеньким – более точно описать его не получалось, Казуки не запомнил ни лица, ни имени. Зато помнил, как зарывался лицом в волосы на его затылке, и как те потрясающе пахли. Неуловимые воспоминания неожиданно показались Казуки до того приятными и томительными, что он сразу решил отыскать случайного знакомого и тут же набрал номер друга. - Казуки, совсем сбрендил, звонить среди ночи? – возмутился заспанный Юуто, но Казуки, покосившись на часы, которые показывали полдень, решил пропустить замечание мимо ушей. - И тебе доброго утра, - поздоровался он и, прежде чем Юуто рассказал о нем все, что думал, выпалил: - Слушай, ты не помнишь, с кем я вчера в клубе познакомился? На том конце провода повисло многозначительное молчание, и Казуки вдруг понял, что даже может представить, как Юуто сейчас жмурится спросонья и ничего не может понять. - За что мне эти муки адские? – скорбным голосом провозгласил друг и, пока Казуки не успел вставить даже слово, потребовал. – Не звони мне больше, упырь! В трубке щелкнуло – Юуто нажал на сброс, и Казуки только телефон в руках покрутил, запоздало думая о том, что будить друга с перепоя было не лучшей идеей. Позже, когда Юуто наконец пришел в чувство, и они оба встретились на репетиции, Казуки снова пристал к нему, упрашивая вспомнить, что именно происходило в тот вечер в клубе. Но оказалось, что друг был не в лучшем состоянии, чем он, и смог с уверенностью сказать только то, что перезнакомились они с целой толпой народу, однако с кем отлучался Казуки, Юуто не знал. Юуто в принципе не заметил, что Казуки отлучался. Помучившись еще некоторое время, Казуки был вынужден признать, что от затеи найти очаровавшего его парня пора отказываться. Искать в многомиллионном городе одного конкретного человека, ни имени которого, ни лица не помнишь, было затеей не столько глупой, сколько абсурдной. "Значит, не судьба", - решил Казуки и приказал себе выбросить происшествие из головы. Однако уже через несколько дней он понял, что с этой задачей возникли некоторые трудности. Казуки мог бы сказать, что его одолевают воспоминания, но это было не совсем верным определением, потому что толком он ничего не помнил. Лишь мысли о незнакомом парне не отпускали – чуть позже Казуки воссоздал в воображении, как он некрепко удерживал незнакомца за бедра, легко ритмично двигаясь, а тот дрочил сам себе. Казуки не мог видеть, но почему-то думать об этом, просто понимать было невероятно сладко. Парень не стонал, только дышал тяжело, и его сдержанность и покорность сильнее заводили Казуки… - Купите вот это и вот это, - вернул его в реальность голос стоматолога, и Казуки даже не сразу сфокусировал взгляд на тонком листочке, который ему протягивал врач. – Принимать одну таблетку утром, одну вечером. Если через три дня не станет легче, приходите снова, назначим вам более серьезное обследование. - Ага… Спасибо, - поблагодарил все еще рассеянный из-за собственных мыслей Казуки и поспешил покинуть кабинет. …Зуб у него разболелся как-то раз под вечер и совершенно неожиданно. Сколько Казуки ни скалился в зеркало, понять, в чем проблема, не получалось. Ныл передний резец, однако ни дырок, ни повреждений у Казуки не получалось разглядеть. "Фигня какая-то", - поставил себе диагноз он, малодушно решая не ходить к врачу. Больницы Казуки не любил и старался обращаться к услугам медицины лишь в случаях смертельной опасности – то есть никогда. Однако в течение суток боль не отпустила, как не ушла она ни на следующий день, ни на последующий. Казуки мужественно терпел, тем более что острых страданий не испытывал: иногда боль даже почти совсем отпускала, прежде чем вернуться вновь, однако настроение у него все равно портилось. - Казуки, ты задрал уже! Иди к врачу! – возмутился как-то раз Бё, когда в очередной раз он просидел полрепетиции с кислым видом, и вокалиста тут же поддержал Джин: - Правда, Казу, что ты как маленький? Сходишь – посмотришь. Может, пломбу поставят, да и все… И Казуки, решив, что раз уже окружающие замечают его подавленное состояние, нехотя отправился на консультацию. Вот только врач оказался бессилен: долго рассматривал с помощью зеркала его зуб, проверял реакцию на раздражители, отправил на рентген, но все было бесполезно – установить, в чем именно заключалась проблема, у него не получилось – согласно результатам всех проделанных процедур, Казуки был совершенно здоров. Уже спустившись в просторный холл больницы, он порылся в карманах куртки, доставая сигареты, и рассеянно поглядел по сторонам. Прежде чем ехать домой, он решил покурить, а заодно определил небольшой план задач на ближайшее время – заехать в аптеку за лекарствами, потом в супермаркет за продуктами… Казуки задумчиво смотрел под ноги, не особо реагируя на происходящее вокруг, и потому, выходя через раздвижные двери на улицу, он нечаянно зацепил плечом входящего парня. Видимо, тот посчитал себя виноватым в столкновении и, даже не обернувшись, бросил короткое "простите", тут же ныряя в суетливую толпу людей больничного холла. А Казуки почему-то замер на миг и резко обернулся, глядя вслед незнакомцу. В эту секунду он почувствовал, будто в груди что-то кольнуло, но задумываться о странном непонятном ощущении не стал, пожав плечами, развернулся и отправился по своим делам. ~ ~ ~ Весна наступала стремительно и быстро – еще неделю назад на улице было прохладно и сыро, а теперь вовсю светило и пригревало солнце. Казуки стоял у открытого окна, скрестив руки на груди, и смотрел на раскинувшийся перед ним город, в то время как мысли были далеко и от красот утреннего Токио, и от приятных перемен в погоде, как и от репетиции, которую они никак не могли начать из-за хронически опаздывавшего Юуто. Джин и Бё за спиной пререкались о чем-то, причем пока первый эмоционально безостановочно говорил, размахивая руками, желая доказать свою правоту, второй больше отмалчивался, лишь изредка вставляя какую-нибудь реплику, из-за которой барабанщик заводился еще больше. Но перепалка друзей не интересовала Казуки, который думал о своем и пытался определить, что с ним не так. Объяснения происходящему в последнее время не было, а Казуки знал только то, что все чаще его беспокоило и тревожило нечто абсолютно неуловимое, и что именно – понять не получалось. Казуки постоянно, даже бодрствуя, будто пытался ухватить ускользающий приятный сон, отголосок которого слышишь, едва пробудившись, а уже через минуту забываешь, что именно такое прекрасное пригрезилось. И вроде бы все у Казуки было нормально и благополучно, только мешало незнакомое прежде ощущение, будто он пытается расслышать что-то, понять, да вот никак не получается. - Ты вообще не шаришь, о чем мы сейчас говорим, - негодовал за его спиной Джин, уже начиная сердито размахивать руками. – Как можно сравнивать бейсбол и какое-то нудное просиживание в ресторане? Это же вообще разные вещи! - Как хочу, так и сравниваю, - флегматично прервал его Бё. - Девушку лучше приглашать на бейсбол, и если она откажется, значит, на фиг мне не нужна такая девушка, - упрямо заявил Джин. - Так у тебя ни одна девушка даже до первого свидания не дойдет. - Ничего подобного, - фыркнул Джин. – Мы сейчас Казуки спросим. Ни один нормальный человек с тобой не согласится. С девушкой должно быть в первую очередь интересно, а потом уже все остальное. Эй, Казуки?.. Но Казуки не слышал: опершись плечом на стену, он все так же смотрел в окно будто куда-то за линию горизонта. В это утро, когда он проснулся, на него обрушилось понимание странного состояния, творившегося с ним на протяжении последнего времени. Вопреки распространенному мнению, что решение многих вопросов приходит к людям во время сна, в грезах Казуки не фигурировало ничего полезного – наоборот, в эту ночь снилось что-то совершенно бестолковое и сумбурное. Но когда Казуки проснулся от звука будильника, потянулся и решил подремать еще немного, на тонкой грани между сном и явью перед его мысленным взором встала картинка давно забытого вечера. Казуки точно помнил, что дело было после нового года в каком-то не самом примечательном клубе, даже названия которого он теперь не мог назвать. Тогда он сильно перебрал и познакомился с парнем, понравившимся ему до умопомрачения – и это был единственный факт о нем, который Казуки знал доподлинно. Хотя он всячески старался выбросить маленькое приключение из головы, почему-то забываться оно не желало, напротив – периодически вспоминались все новые детали. Например, Казуки припомнил, что когда он потащил того мальчика в укромный угол, до туалетов они так и не дошли, а очутились в каком-то темном подсобном помещении. Почему-то осознавать это было приятно: секс в общественном сортире сам по себе казался Казуки чем-то низким, хотя по сути вроде бы и не было существенной разницы, где трахаться с едва знакомым партнером. Кроме того, Казуки теперь удалось припомнить, что у этого парня были очень красивые руки и вроде бы длинная челка… Думая в полудреме об этом происшествии, Казуки внезапно осознал, что ему необходимо, просто жизненно важно найти этого человека, а еще – именно из-за него, из-за этого фактически незнакомого музыканта ему не было покоя все последнее время. "Ага, он музыкант, точно…Наверно, сам сказал мне об этом тогда…" – вяло подумал Казуки и тут же встрепенулся из-за звонка второго будильника, предусмотрительно оставленного накануне: Казуки всегда помнил о своей привычке засыпать, приглушив навязчивую мелодию, потому предпочитал перестраховаться и выставить еще один будильник про запас. Торопливо завтракая, умываясь и собираясь, на время он думать забыл о своих утренних тревогах, но теперь, когда примчался на репетицию, конечно, опоздав, но все равно явившись раньше вечно задерживавшегося басиста, у него появилась лишняя минута, чтобы подумать, и воображение снова нарисовало смутный образ лишь однажды виденного им человека. "Это уже не смешно", - с недовольством подумал Казуки, и как раз в этот момент его окликнул Джин. - Казуки, ну совсем охренел! – несильно толкнул его локтем в бок согруппник, и Казуки едва ли не подскочил на месте от неожиданности - А?.. – только и ответил он, обернувшись, и Джин возвел глаза к потолку, изображая на лице бесконечное страдание. - Я тебя уже полчаса дозваться не могу, - возмущенным голосом заявил он, и Бё, который не мог промолчать, ехидно заметил: - Так уж полчаса… - Даже больше! – перебил его и без того разгневанный безобидным спором Джин, и пока Бё не успел ничего вставить, поинтересовался у Казуки: - Ты сегодня весь день зависаешь. В чем дело? - Думаю о всяком, - неопределенно ответил Казуки, пожимая плечами и наконец отходя от окна, чтобы присесть на диван рядом с Бё. - М-м-м, думаешь… - протянул тот и наградил его самой очаровательной улыбкой. – И давно это с тобой? Но Казуки проигнорировал сарказм в его голосе: веселиться желания не было, огрызаться и требовать не приставать – тем более. Казуки понадеялся просто отмолчаться, но Джин почему-то не хотел отставать. - Это о чем же? – барабанщик уставился на него подозрительным взглядом, и Казуки тихонько вздохнул, понимая, что пора выныривать из своих мыслей и начинать реагировать на друзей, иначе Джин умрет от любопытства, а Бё сведет его с ума своими подколами. - Да вот, пирсинг решил сделать… - Что-о? Опять?.. - А что тут думать?.. Бё и Джин ответили хором и в один голос, переглянулись, но тут же снова уставились на Казуки: вокалист насмешливо, а барабанщик несколько изумленно. - Скоро дырявить нечего будет, - завел уже привычную шарманку Бё – примерно такими же словами он комментировал каждый новый прокол на теле Казуки. - Хочу еще одну сережку в губе, - пожал плечами тот. - В мозгах у тебя сережка, - не унимался его согруппник, которого, впрочем, тут же перебил Джин: - А что тут думать? Берешь и прокалываешь, тебе не привыкать. - Вот, наверное, сегодня и займусь, - заверил его Казуки. На самом деле о том, чтобы сделать еще один прокол, он уже давно подумывал, но все время было как-то не до того. И в ситуации, когда друзья пристали к нему с расспросами в самый неподходящий момент, сразу в памяти всплыли мысли о пирсинге, а точнее даже он заговорил о новом проколе раньше, чем успел задуматься. Бё усмехнулся и хотел сказать еще что-то, наверняка ехидное по поводу многочисленных сережек в теле Казуки, но в этот миг распахнулась дверь, и на пороге возник бодрый и сияющий Юуто. - Я о-очень извиняюсь, - провозгласил он и изобразил жалобные глаза, однако Казуки, как и остальные согруппники, ни на миг не поверили в то, что басисту действительно стыдно. В том, что извинять его за третье на этой неделе опоздание никто не станет, видимо, не сомневался и сам Юуто, поэтому прежде чем его начали вычитывать, он торопливо шагнул в комнату, захлопнул дверь и поинтересовался: - Ну? Что у нас нового? - Ничего, - ответил за всех Бё. – Ничего, кроме того, что Казуки сошел с ума, а Джин путает женщин с мужчинами. - Ого, сколько у вас тут интересного, - неподдельно обрадовался Юуто. – И когда вы только успеваете? - Опаздывай пореже, тоже поучаствуешь, - хмуро заметил на это все еще недовольный Джин, но Казуки уже не прислушивался к нагловатым объяснениям Юуто, почему тот задержался так сильно. "А правда, не сделать ли еще один прокол сегодня?" – подумал он, беря гитару в руки, в ту же минуту решая для себя, что обязательно этим же вечером отправится в салон. Зачем откладывать, раз он уже давно хотел новый пирсинг? ~ - Милый, ну зачем было это делать? Ты ведь никогда не увлекался подобным… Видишь, что теперь получилось… В ответ на эту монотонную тираду Манабу устало прикрыл глаза и посчитал до трех, сдерживая в себе невежливую просьбу прекратить причитать о его загубленной жизни. - Давай приложим антисептик, - заметив, что увещевания и жалобы на сына не действуют, его мать вынесла предложение по сути. Но Манабу и тут лишь отрицательно покачал головой: - Десять минут назад прикладывали. Хватит уже. - Мама, а Манабу теперь всегда будет такой ужасный? – очень некстати поинтересовался его младший брат, отчего мать принялась снова горестно вздыхать, а Манабу скрипнул зубами от с трудом сдерживаемого гнева. Ехать на выходные к родителям в его состоянии было не лучшей идеей: Манабу так и предчувствовал, что из-за его внешнего вида мать начнет не на шутку переживать. Но когда выдадутся в следующий раз аж три выходных дня, Манабу не знал, да и неудобно было обманывать ожидания семьи. Потому понадеявшись, что воспаление немного успокоится, он мужественно отправился навещать родных. …Идея сделать пирсинг губы свалилась на Манабу как снег на голову: в одно утро он проснулся и понял, что хочет именно этого и прямо сейчас. Хотя, если быть точным, дело обстояло несколько сложнее. Как любой человек в этом мире, Манабу, прежде чем вскочить с постели, любил по утрам еще немного понежиться под одеялом и помечтать в полудреме о выходном, когда можно будет проснуться, выспавшись, а потом никуда не спешить. Так случилось и в то утро, когда, обнимая одной рукой подушку, Манабу неожиданно припомнил один, уже, казалось бы, забытый эпизод, а точнее отдельную незначительную подробность того вечера, когда он, напившись в стельку, отдался незнакомому парню, даже имени которого впоследствии вспомнить не смог. Порой очень не вовремя, абсолютно не к месту, в памяти Манабу всплывали какие-то совершенно никчемушные мелочи, которых он часто не знал даже о близких людях. Например, марка сигарет, которые курил тот парень, или как выглядели часы на его руке. Самым смешным было то, что его лица он вспомнить не мог, как не получалось воспроизвести в памяти и имя. "Может, я и не знал его…" – размышлял сонный Манабу, лежа с закрытыми глазами. – "Может, мы и не представились друг другу… В том состоянии лично мне точно было по фиг, как его зовут". Но не успел он додумать до конца эту мысль, когда в ту же секунду будто вживую почувствовал, словно тот незнакомый, но не желавший покидать воображение парень целовал его. Манабу снова не мог вспомнить лица – наверное, во время поцелуя он закрыл глаза, зато точно осознавал, как его губ касался пирсинг незнакомца. Казалось, что у парня был даже не один прокол, а несколько, и вроде бы Манабу легонько прихватил сережку зубами, а парень рассмеялся и зацеловал его щеки и шею. Это было приятно и волнующе, Манабу и теперь помнил, что чувствовал тогда. И, кажется, именно после этих ласк они решили уединиться. "Бр-р… Вспомнится же такое", - подумал Манабу, резко усаживаясь на постели и понимая, что сна не осталось ни в одном глазу. Однако как бы ему самому того не хотелось, воспоминания не вызывали неприятия – напротив, свое состояние Манабу мог бы назвать томлением, если бы у него было желание давать определение неуместному фестивалю в собственной душе. А когда Манабу уже умывался и чистил зубы, украдкой бросая взгляды в зеркало над раковиной, его неожиданно посетила идея, показавшаяся сперва дурацкой. Плеснув в лицо холодной воды, Манабу снова поднял взгляд и уставился на свое отражение, внимательно присматриваясь к собственным губам и немного поворачивая голову из стороны в сторону. - А почему бы, собственно, и нет? – спросил он вслух и улыбнулся: разговаривать с самим собой было как минимум странно, но другого собеседника, кроме зеркальной копии себя, на тот момент у Манабу не было. Безусловно, как любой взрослый рассудительный человек, Манабу не собирался пороть горячку и бросаться в косметологический салон со всех ног, чтобы сделать прокол, в первую очередь решив подумать, прежде чем предпринимать что-либо. Он сам не понимал, отчего его вдруг посетило такое странное желание – прежде Манабу оставался равнодушным к пирсингу во всех его проявлениях и уж тем более не мог представить, чтобы на его собственном лице красовались металлические крючки и колечки. Но то ли мысли о случайном партнере, с которым, как Манабу вспомнил в то утро, было упоительно целоваться, то ли внезапное осознание того, что ему будет к лицу подобное украшение, заставили серьезно призадуматься о том, не попробовать ли. Весь день Манабу ходил, погруженный в раздумья, не в силах справиться с желанием отправиться воплощать спонтанную идею в реальность. Голос здравого смысла шептал, что надо хотя бы узнать, как ухаживать за ранкой и какие могут быть негативные последствия прокола, прежде чем решаться на такой шаг. Манабу знал, что если со временем решит избавиться от сережки, на ее месте может остаться шрам, а если мастер попался бы не слишком умелый, даже свищ – Манабу слышал, что иногда с жертвами неудачного пирсинга случались подобные неприятности. Но непонятное, неожиданно сильное стремление сделать прокол именно в этот день было до того настойчивым, что напоминало настоящий зуд. К вечеру плюнув на все, Манабу зашел в интернет с телефона и набрал в поисковике запрос "тату-салон". Почему именно "тату", Манабу не знал – пальцы нажимали на кнопки будто сами, когда он не задумывался о том, что делал. Где-то он слышал, что если в салоне набивают татуировки, пирсинг должны делать и подавно, тем более, прокол губы не был чем-то невероятным или из ряда вон выходящим. И он не ошибся: просмотрев список услуг в первых выпавших в поисковике рекламных проспектах тату-салонов, он обнаружил предложение сделать желающим прокол чуть ли не в любом участке тела. Отказавшись от двух первых салонов ввиду их неудобного расположения – тащиться в другой конец города Манабу категорически не хотелось – он выбрал третий, находящийся относительно недалеко, и отправился в путь. …Вся процедура заняла меньше минуты. Манабу решил проколоть нижнюю губу посередине, причем, когда его спросили, что именно он хочет, Манабу растерялся. Он точно знал, что должен сделать прокол, сделать именно сегодня, но почему-то за весь день даже не озадачился подумать о том, как именно должен выглядеть его первый и, что вероятно, последний пирсинг на лице. - Давайте здесь, - указал на нужное место Манабу, даже не успев призадуматься. Долго мяться и пялиться в зеркало означало выглядеть идиотом в глазах миловидной девушки в белом халате. С одной стороны, ему было плевать, что та подумает о случайном клиенте, которого и не встретит больше, с другой – никому ведь не хочется показаться дураком, а именно таковым Манабу себя чувствовал. Вчера еще не гадал, не ведал, что решит делать пирсинг, а теперь, как с вожжой под хвостом, бросился в первый попавшийся салон экспериментировать над собственной внешностью. - Сегодня, видимо, день такой, - заявила косметолог, моя руки в раковине, пока Манабу разглядывал себя в зеркале и думал, нравится ли ему результат или нет. Одно Манабу мог сказать точно – выглядел он непривычно. - А?.. Что, простите? – обернулся он, понимая, что девушка сказала что-то, а он прослушал. - Я говорю, сегодня такой день, что желающих сделать прокол губы прямо толпа, - объяснила та. – Почему-то именно губы. - Бывает, - пожал плечами Манабу, не зная, что еще сказать на это, и отворачиваясь к зеркалу. - Ага, - добродушно продолжила косметолог, явно не смущаясь из-за незаинтересованности Манабу. – Вот буквально за полчаса до вас приходил молодой человек и тоже делал прокол. Только он делал сбоку: слева у него уже был, и теперь он сделал справа. "Слева… У того тоже был прокол слева", - вдруг понял Манабу. Утреннее видение было смутным и неясным, но сейчас, когда косметолог заговорила о каком-то своем клиенте, Манабу вдруг четко осознал, что да, так и есть, у того парня была слева проколота нижняя губа – вот же дурацкое совпадение. - Спасибо большое, - поблагодарил он девушку за проделанную работу, но только ответа уже не услышал: перед мысленным взором снова были губы, которые Манабу так понравилось целовать. Кажется, парень прижимался своим лбом к его, а Манабу, опустив глаза, смотрел на эти губы, на пирсинг и целовал снова и снова… - Мама, а можно я тоже губу проколю? – начал канючить его десятилетний брат, за что Манабу даже мысленно поблагодарил его: мать тут же переключилась на младшего сына, позабыв о нерадивом старшем. - Не вздумай даже! Посмотри, что приключилось с Манабу? Ты же не хочешь, чтобы у тебя было такое же? То, что приключилось с Манабу, выглядело и вправду жутко. Уже на следующий день, едва проснувшись, он понял, что с ним что-то не так, а взглянув в зеркало, ужаснулся. Губа распухла, словно под нее загнали ватный валик, как это часто делают стоматологи, и лишний раз открывать рот было крайне неудобно. Манабу не испытывал острой боли, по большому счету отек не причинял серьезных неудобств, но выглядел действительно пугающе. И как назло именно в этот день он должен был ехать к родителям на большой семейный ужин, пропустить который было равносильно тяжкому преступлению. - Но я хочу быть как Манабу! – сердито потребовал его брат, игнорируя разумные аргументы матери. – Когда вырасту, я поеду в Токио и буду музыкантом, а у всех музыкантов есть пирсинг. - Ты видишь, какой пример подаешь брату? – гневно спросила мать, уставившись на Манабу. Ни от сострадания, ни от причитающих ноток в ее голосе не осталось и следа – теперь она глядела на старшего сына сердито и недовольно. Нейтральных слов для ответа у Манабу не было, он лишь тяжко вздохнул и опустил глаза, подумав о том, что не столько негативных эмоций ему принес внеплановый пирсинг, сколько реакция родных. А еще снова вспомнился незнакомец, который косвенно стал причиной решения сделать прокол, и Манабу только головой покачал, сам не понимая, какие испытывает чувства, думая о нем. ~ ~ ~ Такого неудачного дня рождения Казуки не мог припомнить за всю свою жизнь и как ни пытался взбодриться, настроение и присутствие духа покинули его окончательно и бесповоротно. Накануне у его группы был концерт в Саппоро, и, хотя закончиться он должен был поздно, Казуки все равно уговорил согруппников возвращаться в Токио ночным рейсом, а не оставаться в чужом городе на ночь. Свой день рождения Казуки любил и никогда не считал, что этот праздник для детей – даже сейчас, будучи уже достаточно взрослым, он искренне наслаждался подарками и вниманием. И потому ему очень хотелось провести этот день дома, да и кроме того, к нему в гости должны были нагрянуть друзья и приятели. Вот только все сложилось не так, как он планировал. Концерт закончился вовремя, и группа, даже толком не приведя себя в порядок, поспешила в аэропорт. - Что-то не нравится мне погода, - невесело заметил сидящий рядом с Казуки в автобусе Джин, вглядываясь в ночное небо за окном. – Такое впечатление, что сейчас польет. Как бы рейс не задержали. - Да ладно, самолеты взлетают и под дождем, - отмахнулся Казуки, еще и не подозревая, что слова Джина окажутся пророческими. И когда они добрались до аэропорта, внезапно разразилась настоящая стихия. Язык не поворачивался назвать происходящее дождем: небо словно разверзлось, выбрасывая потоки кажущейся ледяной воды, а раскаты грома были настолько сильными, что даже никогда не боявшийся грозы Казуки невольно вздрагивал от этого звука. За полминуты, которые им понадобились, чтобы добежать от автобуса до входа в здание аэропорта, они успели промокнуть до нитки, а еще через четверть часа, пока Казуки и его согруппники пытались немного привести себя в порядок, сообщили, что рейс задерживается на неопределенное время из-за непогоды. - Что будем делать? – спросил Бё. – Ждем или все же поедем в гостиницу? - Давайте подождем, - жалобно попросил Казуки, которому очень хотелось верить в то, что дождь быстро закончится, уже в скором времени они отправятся домой, и начало дня своего рождения он встретит в собственной постели, принимая самые ранние поздравления от родных по телефону. - Ну, давайте попробуем, - пожал плечами Юуто. – Надеюсь, нам не придется здесь заночевать. - Да, давайте, - кивнул Джин, которому, видимо, тоже не хотелось огорчать будущего именинника. И они остались ждать в аэропорту, как вскоре выяснилось, совершенно напрасно – стихия бушевала всю ночь, и даже на следующее утро не собиралась успокаиваться. Сидя в неудобном жестком кресле, Казуки уныло глядел за стекло высокого окна, где под проливным дождем стояли без движения огромные самолеты. Со вчерашнего вечера ни один из них не поднялся в воздух, и что ожидать в дальнейшем от этой погоды никто не знал. - Я еще вчера прогноз смотрела, - делилась сидящая за его спиной женщина со своей спутницей. – Обещали жару и ясную погоду, никакого дождя. - Как всегда прогадали, - невеселым голосом отвечала ее подруга. – Мне еще сегодня утром надо было быть в Токио. А что теперь? Вздохнув, Казуки поглядел на часы: время близилось к восьми утра, скоро его должны были начать поздравлять друзья и знакомые, но теперь он даже не был уверен, что успеет на запланированный праздник… - С днем рождения, Казуки! – голос раздался над самым ухом и так неожиданно громко, что Казуки едва ли не подскочил на месте, а на его колени тут же опустился Юуто, одной рукой решительно обнимая за шею. - Задушишь… - только и успел прохрипеть Казуки, но его не услышали, а с другой стороны его обнял Джин, тоже голося что-то нечленораздельное. Куда подевались его согруппники, сидевшие до этого рядом, Казуки не заметил, потому что задремал, а когда открыл глаза, не бросился первым делом на поиски, лениво наблюдая, как по оконному стеклу спускаются дорожки от дождевых капель. И теперь, когда вся компания появилась невесть откуда и принялась душить его в объятиях с радостными воплями, он почувствовал исключительно изумление, и даже невеселые мысли на время отступили. Казуки ожидал, что друзья, уставшие и сонные, будут недовольны сложившимся положением вещей, наверняка виня в случившемся самого Казуки, ведь это именно из-за него накануне они не поехали ночевать в гостиницу. Но вопреки его ожиданиям никто не выглядел рассерженным или сердитым. - Все наши подарки остались дома, - доложил Юуто, немного отстранившись, а Казуки наконец смог сделать глубокий вдох. – Так что, прости, но пока поздравления будут только на словах. - Но зато у нас есть кое-что получше, - сообщил стоящий прямо перед ним Бё, который в отличие от Юуто и Джина не бросился обнимать именинника. Только теперь Казуки заметил, что на всех его согруппниках были дурацкие желтые картонные колпачки на резинке, которые часто ради смеха надевают на праздники, и едва он отметил эту деталь, как Джин будто из ниоткуда вытащил еще один похожий колпачок, только красный, еще и с оранжевым пушком на верхушке. - Тебе особенный, именинный, - рассмеялся он и ловко прицепил колпачок на Казуки, натягивая тонкую резинку под подбородком. - С-спасибо, - только и смог пробормотать Казуки и покрутил головой из стороны в сторону, проверяя, не свалится ли с него именинное украшение. - Не за что, - хлопнул его по плечу Юуто, лишь теперь соизволив слезть с колен. – Мы уверены, что такого отстойного дня рождения у тебя еще никогда в жизни не было… - Но мы все равно думаем, что можно как-то поржать даже в нашей ситуации, - продолжил за него Бё, и только когда Казуки поднял на вокалиста глаза, он заметил, что тот умудрялся держать в руках одновременно аж четыре небольших стаканчика. – Давайте, разбирайте! У меня уже пальцы онемели! - За тебя, Казуки! – провозгласил Джин, отбирая у Бё сразу два стаканчика и чуть ли не насильно вручая один Казуки, который лишь растерянно моргнул. - Это что? – только и спросил он озадаченно. - Это кока-кола, - тут же расхохотался Юуто. – Тебе сколько там лет? Тринадцать-четырнадцать? - За тебя, Казуки, - не поддержал его веселья Бё. – Надеюсь, это последний такой отстойный день рождения в твоей жизни. И в моей тоже. - Спасибо, - еще раз неуверенно поблагодарил Казуки, и теперь уже засмеялся Джин, наверное, над выражением его лица. В стаканчике оказался дорогой черный ром – не самый любимый напиток Казуки, однако после первого же глотка внутри разлилось приятное тепло, а во рту осталось такое приятное тонкое послевкусие, что он невольно улыбнулся. - Так-то лучше, - глядя на него, удовлетворенно кивнул Бё. – А то у тебя было такое лицо, будто ты сегодня умер, а не родился. - Будь оптимистом, - потрепал его по макушке переминающийся рядом с ноги на ногу Юуто. – Ну когда б ты еще отпраздновал день рождения в аэропорту – между небом и землей… - Ах, как романтично… - закатил глаза Джин. - Юуто у нас поэт, - хмыкнул Бё. - Я – поэт-оптимист, - выпятил грудь Юуто. – Не завидуйте мне, это вредно… Друзья продолжали о чем-то весело спорить, и Казуки, глядя на них, чувствовал, как вопреки унылым мыслям, его паршивое настроение медленно исправляется. День уже не казался безнадежно испорченным, а в душе поселилась надежда, что он все же успеет попасть домой до вечера. - Слушайте, может, мы лучше в кафе пойдем, - предложил он. – Нормально сядем и поедим… - Мне и тут неплохо, - заверил его Юуто, падая в кресло рядом, из-за чего содержимое стаканчика чуть было не выплеснулось наружу, и закидывая ногу на ногу. – Так даже веселей. - А где вы ром взяли-то? – запоздало поинтересовался Казуки, отчего Бё изобразил унылое выражение лица. - Какой ты скучный, Казуки, - заявил он. – Какая тебе разница где? Пей и радуйся. - Бё нам тоже не сказал, где он его достал, - пожаловался Казуки Джин. То ли алкоголь оказал на Казуки умиротворяющее действие, то ли сама атмосфера, которую его друзья смогли создать прямо в шумном зале аэропорта, успокаивающе повлияла на него, но настроение именинника действительно улучшилось. Говорить самому не хотелось, Казуки больше слушал, как шутили и смеялись его друзья. А может, так сказывалась бессонная ночь, и именно из-за усталости его мысли уплывали. Откинувшись на спинку кресла, он перевел взгляд за окно и с удивлением отметил, что дождь закончился. "В тот вечер тоже шел дождь", - вдруг вспомнилось Казуки, и он сперва даже сам не понял, о чем думает сейчас. – "Было холодно и шел дождь, а в клубе оказалось жарко и накурено…" В этот миг словно через пелену до Казуки донесся тихий смех, слышать который было удивительно приятно, потому что незнакомец смеялся над его шуткой, а потом у самого уха прозвучал горячий шепот: "Ты красивый… Я хочу тебя…" - Казуки, подъем! Сейчас наш самолет улетит без тебя. Казуки вздрогнул и открыл глаза, ошарашено озираясь по сторонам. - Я что, уснул? – удивленно спросил он, сонно моргая, а Юуто, который как раз в этот момент перекинул через плечо свою сумку, подмигнул ему. - Уснул и даже храпел. Пойдем, именинник, нашу посадку объявили. Похоже, мы все же сможем напиться сегодня на твоем празднике. Спросонья Казуки даже не сразу понял, что произошло, а когда осознал, обрадовано подскочил с места. Бесконечное ожидание подошло к завершению, и наконец он и его друзья должны были отправиться домой. Вот только странное наваждение отпускало его будто нехотя, и Казуки словно все еще слышал отголосок, эхо еле слышно произнесенных слов: "Красивый… Хочу тебя…" - Шляпу сними, мечтатель, - насмешливо бросил через плечо Бё, и Казуки, опомнившись, только сейчас сообразил, что на его голове по-прежнему красуется дурацкий колпачок с помпончиком. Сдернув с себя шутливый аксессуар, Казуки не придумал ничего лучше, кроме как пристроить его на кресле, где до этого сидел сам. И, забросив на плечо дорожную сумку, поспешил за своими согруппниками. ~ - Рейс Токио-Саппоро задерживается на два часа, - механический женский голос известил пассажиров об очередной отсрочке вылета, и Манабу тяжело вздохнул, устало прикрывая глаза. Для того чтобы попасть на этот рейс, ему пришлось встать в четыре утра и поспешить в аэропорт, и от того обидней было осознавать, что такие жертвы он понес совершенно напрасно. Сперва вылет отсрочили на час, а теперь перенесли еще на два. Вроде бы в Саппоро была ужасная нелетная погода, но уважительные причины изменений в расписании слабо утешали Манабу. Должно быть, всему виной было его паршивое настроение на протяжении последнего месяца, а если быть точным – двух, потому что именно два месяца назад Манабу надумал уходить из группы, хотя решился на смелый шаг аж через несколько недель. - Но почему? – не столько удивился, сколько возмутился Керо, когда услышал это известие. Именно такой реакции больше всего опасался Манабу. Памятуя о вспыльчивом характере лидера и вокалиста их группы, он морально готовился к разговору не один день, но конструктивного диалога все равно не вышло: стоило Манабу только слово промолвить о желании уйти, как заявление тут же вызвало бурю негодования. - Зачем сразу уходить? Почему нельзя сначала обсудить? В чем проблема вообще? – кипятился Керо, а Манабу изо всех сил пытался вставить хоть слово. - Я просто больше не вижу себя в этой группе, - ответил он, однако конец предложения потонул в очередной волне возмущений. На самом деле, характер лидера тоже был одной из причин ухода Манабу: несмотря на то, что отношения с Керо у него были относительно ровными, выносить человека с таким нравом было, мягко говоря, сложно. Керо мог послужить ярким примером необыкновенного психотипа – порой Манабу казалось, что ему удавалось совмещать в себе черты холерика, сангвиника и меланхолика одновременно, причем все эти ипостаси умудрялись сменяться по несколько раз за день. Но главной причиной его ухода оставалось то, что Манабу не видел будущего у группы, в которой играл не первый год. И дело было даже не в том, что за время работы вместе они не достигли каких-то заоблачных высот – Манабу был готов сколько угодно терпеливо ждать, если бы видел потенциал. Но потенциала не было, потому как собравшиеся музыканты, может, были не плохи сами по себе, вместе работали из рук вон неслаженно. Разумеется, объяснять все это Керо было равносильно самоубийству – Манабу не удивился бы, если б после такого лидер заехал ему в глаз и не разговаривал больше до конца жизни. Потому пришлось долго юлить и выкручиваться, уклончиво объясняя, что он хочет что-то изменить в жизни, не знает, чем желает заниматься дальше и вообще ищет смысл бытия. - Я всегда знал, что ты придурок, - сообщил ему на прощание Керо, обидевшись, как водится, до конца жизни, а Манабу порадовался, что в этот момент в настроениях лидера преобладал меланхолик, а не холерик. Услышанное его не сильно обидело, Манабу знал, что со временем Керо успокоится, а вот чем теперь ему заниматься, он пока не решил. Оставлять музыку Манабу, конечно же, не планировал, собирать собственную группу тоже - он не видел у себя достаточных лидерских качеств для такого ответственного дела. А стало быть, следовало отыскать какое-то новое поприще, чем Манабу и планировал заняться. И, наверное, разумнее было сперва подыскать замену, а потом уже уходить, чтобы не остаться на неопределенное время без работы, но в таком поведении Манабу виделось что-то не совсем порядочное. Словно он бросал нелюбимую жену, но не в тот момент, когда она ему окончательно надоела, а когда нашел новый теплый угол у другой женщины. Манабу рассудил, что какое-то время продержится на старых сбережениях, найдет какую-то подработку, а новую подходящую себе группу отыщет со временем. Но все же, несмотря на то, что он все сделал согласно собственным планам, чутко прислушиваясь к голосу совести, перемены в жизни дались нелегко, и настроение изо дня в день оставалось ниже отметки "ноль". А заодно Манабу начал мучиться бессонницей. Лежа часами в своей холодной постели, Манабу думал обо всем, что происходило в его жизни, об уходе из группы, а еще о том, что он уже давно был одинок. Прежде отсутствие постоянной пары никогда не тяготило его, и вроде бы до старости, когда начинаешь задумываться о том, что навсегда останешься один, было еще слишком далеко, Манабу испытывал тревожное чувство, будто упустил нечто важное, и теперь ничего уже не исправишь. После того случайного секса в клубе у Манабу сменился не один партнер, но иногда, когда на душе было особенно пусто и одиноко, он ловил себя на понимании, что снова думает об однажды виденном парне, который оставил после себя лишь смутные воспоминания. "Мне просто любопытно", - убеждал себя Манабу. – "Со мной впервые случилось такое, чтобы по пьяни да сразу с первой встречи, и чтобы еще не помнить ни черта после… Мне просто любопытно, кто это был…" И Манабу верил себе, вот только объяснение всего происходящего как простого любопытства, не давало исчерпывающего ответа на вопрос, почему иногда ему так грустно вспоминать об этом случайном инциденте. …Самолет подали на посадку, когда Манабу уверился, что уже не дождется своего вылета. В Саппоро он направлялся в гости к двоюродной сестре. Не то, чтобы Манабу близко дружил с нею, скорее теплые отношения связывали их в далеком детстве. Но теперь, когда ему было нужно немного развеяться и отвлечься, неожиданное приглашение поехать в гости на пару недель, познакомиться с будущим мужем сестры, а заодно и остаться на свадьбу, оказалось очень кстати. Манабу планировал отдохнуть и лишний раз убедился в правильности решения уйти из группы, не подыскав замены. Отпуск впервые за последнюю пару лет оказался очень кстати. Летать Манабу никогда не боялся, не испытывал тревоги ни на взлетах, ни на посадках, однако когда до аэропорта Саппоро оставалось каких-то пятнадцать минут, он вдруг понял, что в его груди будто дрожит что-то. Это не было волнение, как таковое, скорее чувство напоминало внутренний трепет, как перед первым свиданием с горячо любимым человеком, или как перед собеседованием на работу, которую до безумия желаешь получить. "Да что со мной такое?" – сердито подумал Манабу. – "Я становлюсь истеричкой. Не хватало еще как первобытному человеку бояться летать…" Манабу крепче вцепился в поручни кресла и закрыл глаза, не желая принимать тот факт, что на самом деле его тревожит отнюдь не скорое приземление. Однако анализировать свои чувства он не хотел, понимая, что все равно ни до чего умного не додумается. Конечно, самолет благополучно сел на посадочную полосу, а Манабу, который вез с собой лишь небольшую ручную кладь и в багаж ничего не сдавал, поспешил к выходу из аэропорта, чтобы поймать такси. За огромными окнами он видел унылое серое небо, затянутое тучами и вовсе не летнее, а на асфальте красовались здоровые лужи, которые явно не торопились подсыхать. Такая погода соответствовала настроению Манабу, и ему не хотелось думать о том, что смена обстановки ничего не изменит в его ставшей вдруг унылой жизни. "Я всегда был позитивным и разумным", - говорил сам себе Манабу, шагая по проходу между кресел. – "Ну ладно, пусть не позитивным, но нытиком точно никогда не был. Надо взбодриться… Сколько можно хандрить?.." Однако изобразить даже искусственную улыбку почему-то не получалось, и Манабу лишь провожал безучастным взглядом случайных прохожих, ни на ком не сосредотачивая внимания и забывая смотреть под ноги. Но в какой-то момент во всей этой серой реальности будто красной точкой мелькнуло нечто, притянувшее взгляд Манабу, и он резко остановился у одного из кресел для ожидающих пассажиров, сам не успевая понять, что именно увидел. Это было так странно – обнаружить на обычном черном сидении веселый колпачок со смешной опушкой, какие часто надевают на детские дни рождения. Видимо, его оставил кто-то из пассажиров, а уборщики еще не успели выбросить. Быть может, здесь сидела какая-то женщина с ребенком, которого надо было как-то развлекать в ожидании задерживающихся из-за непогоды рейсов. А может, его нацепил на себя кто-то взрослый – Манабу вполне допускал и такую историю появления колпачка в столь неподходящем для него месте. И как бы удивительно не было это понимать, Манабу вдруг поймал себя на том, что совсем по-глупому улыбается, глядя на смешной картонный колпачок, который словно яркий росчерк на черно-белом полотне изменил восприятие казавшейся сперва унылой картины. - С днем рождения тебя, кто бы ты ни был, - тихонько произнес Манабу, снова улыбнулся и поспешил к выходу из аэропорта: следовало поторопиться, ведь сестра наверняка заждалась его. Уже подходя к раздвижным стеклянным дверям, Манабу задался вопросом, с чего он взял, что забывший колпачок человек был именинником сегодня. Ответа не было, но такой сильной уверенности в правильности собственного предположения Манабу еще никогда не испытывал. ~ ~ ~ Как и предполагал Манабу, понадобилось не так много времени, чтобы лидер его бывшей группы успокоился и великодушно простил нерадивого гитариста за то, что тот покинул их. Когда в один осенний вечер дисплей мобильного Манабу высветил номер Керо, он даже не удивился, заранее зная, что тот скажет. - Это… Может, встретимся завтра? – строгим голосом предложил тот и Манабу не стал отказываться. - Я с утра иду на репетицию, а потом можем и пересечься где-нибудь, - ответил он. - Ты играешь с кем-то? – еще строже поинтересовался Керо, а Манабу усмехнулся, представив на миг, что находится на допросе – слишком уж официальным был тон бывшего вокалиста. - Пока нет, - честно признался он. – Пробую силы с разными группами. Может, с кем-то и сыграюсь. Врать и рассказывать, что у него все благополучно, Манабу не посчитал нужным, хотя большинство людей на его месте поступило бы именно так. Быть может, причиной тому было понимание того, что Керо не станет ни жалеть его, ни злорадствовать – такой уж он был человек. А может, Манабу было в принципе все равно, что думают другие о его карьерной паузе. - Ладно, давай тогда завтра на нашем месте, - ответил его бывший согруппник и, не попрощавшись, сбросил вызов. "Нашим местом" Керо называл небольшое кафе у старого парка, где они с бывшей группой часто собирались вместе, но отнюдь не потому, что им так нравилось заведение, а из-за того, что их первая репетиционная точка находилась неподалеку. Позже, когда они перебрались репетировать в более подходящее место, все равно по старой традиции всей группой продолжали собираться в некогда облюбованном кафе. Манабу освободился раньше положенного времени и, дожидаясь Керо в небольшом зале, лениво потягивал пиво, оглядываясь по сторонам. Хотя здесь ничего не изменилось, чувства ностальгии не было. Вместо этого Манабу размышлял о том, что его ждет в будущем: он не сомневался, что со временем все же найдет себе место в какой-то группе, продолжит играть, и теперь как-то некстати он задался вопросом, что это будет за коллектив, станут ли они посещать какие-то места, которые будут считать "своими", смогут ли подружиться так же, как Манабу дружил со своими бывшими согруппниками… - Здорово, - хлопнул его по плечу Керо, с размаху падая на стоящий рядом стул, и Манабу вынырнул из своих размышлений и смутных грез о том, что еще не произошло, но во что очень хотелось верить. Лидер его группы несильно изменился. Разумеется, за несколько месяцев он успел перекрасить волосы – Манабу не удивился бы, если б оказалось, что это уже не в первый раз – сменив цвет из радикально светлого в радикально черный, еще в его ушах добавилось сережек. Но именно в этом и заключалось отсутствие перемен, ведь Керо всегда вел себя и выглядел так. - Ну, рассказывай, что там у тебя, - потребовал старый друг, когда Манабу ответил на его приветствие, чем вызвал лишь слабую улыбку: такое поведение было привычным для лидера. Извиниться за все выданные на прощание гадости он забыл, как и, вероятно, в принципе запамятовал о том, что наговорил Манабу. Но, наверное, так было даже проще – ворошить уже забытое совсем не хотелось. Их встреча настойчиво напоминала свидание с бывшим возлюбленным. Общаясь с Керо, Манабу ловил себя на понимании, что ни о чем не жалеет, осознает, что в свое время поступил верно, но при этом признает, что его старая группа была по-своему замечательной, и если иногда он станет немного скучать по ней – это будет правильное и обоснованное чувство. Ведь было бы странно не грустить порой о чем-то хорошем, что было в жизни. - Знаешь, если ничего не найдешь для себя, возвращайся, - сказал ему напоследок Керо, когда они прощались у дверей кафе. – Не думай, мы ничего не скажем… - Я найду, - возразил на это Манабу. – Но все равно спасибо. Керо только пожал плечами и предложил подвести его, и Манабу уже хотел было согласиться, но, бросив взгляд на уходящую вдаль парковую аллею, вдруг почувствовал непреодолимое желание немного прогуляться, прежде чем ехать домой, где его все равно никто не ждал. Поблагодарив лидера еще раз, он вежливо отказался и, поправив лямку гитарного чехла на плече, направился в сторону парка. Медленно меряя шагами неширокую пустынную в рабочий день аллею, Манабу иногда пинал опавшие рыжие листья и думал о том, что эта встреча неожиданно поставила точку в его отношениях с Керо и всей группой. Небольшой скандал, который учинил ему на прощание вспыльчивый лидер, оставил чувство недосказанности, и лишь теперь Манабу понял, что в какой-то мере его это даже тяготило, и подсознательно он ждал, пока тот успокоится и решит поговорить с ним нормально. И хотя Керо вполне допускал вариант дальнейшего развития событий, когда Манабу вернется в их группу, сам Манабу осознавал, что подобное невозможно просто потому, что в душе он уже попрощался с этой частью своего прошлого и смысла возвращаться больше не видел. Понимание всего этого неожиданно порадовало Манабу, он подумал о том, что когда нет пути назад, остается идти только вперед, и стало быть, все у него теперь сложится и получится. Он даже улыбнулся этим мыслям, но неожиданно его вывел из размышлений громкий смех. Оторвавшись от созерцания опавшей листвы под ногами и резко вскинув голову, Манабу увидел, что на соседней аллее на одной из лавочек сидят два парня – точнее, они сидели не совсем на скамейке, а на ее спинке, опираясь ногами на сидение. Эти двое что-то оживленно обсуждали и держали в руках картонные стаканчики из автомата то ли с кофе, то ли с чаем. В открывшейся взору Манабу картине не было ровным счетом ничего примечательного, подобную можно увидеть в любое время года в любом парке, однако, глядя на них, он почему-то сперва замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Лица незнакомцев он не мог видеть, но как-то понял, что они оба были примерно его возраста. Один казался более эмоциональным: постоянно елозил на месте, взмахивал руками, рискуя расплескать свой напиток даже через закрытую крышку стаканчика, и будто пытался что-то выведать у своего приятеля. А второй парень только что-то вкрадчиво отвечал ему, словно не разделяя ни его эмоций, ни приподнятого настроения. Сколько Манабу простоял вот так, разглядывая незнакомых людей, он сам не знал, и почему не уходит – не понимал. В его душе поселилось четкое осознание того, что сейчас надо подойти к этим парням, однако что он скажет им и что вообще будет делать после этого, Манабу не понимал. Когда более шумный из них залпом допил содержимое стакана и спрыгнул со скамейки на землю, Манабу словно очнулся и потер лоб, желая избавиться от непонятной окутавшей его пелены. Что это было за странное чувство, он не знал, но одно мог сказать точно – пялиться на незнакомых людей было невежливо и просто глупо, а потому следовало поторопиться уйти, пока его не заметили. С этими мыслями Манабу поспешил прочь, бездумно глядя прямо перед собой, но почему-то продолжая невольно прислушиваться к голосам смеющихся за его спиной незнакомых парней. ~ - Ты в последнее время сильно изменился. У тебя что-то случилось? Вопрос Юуто застал Казуки врасплох, и он даже не понял, что именно интересует его друга. В этот выходной для них, но рабочий для всех прочих людей день они выбрались погулять в парк. Сперва Казуки даже не понял, что именно от него хочет приятель – если Юуто и приглашал куда-то, это всегда был паб, клуб, на худой конец – кинотеатр, но никак не романтические прогулки по осенним скверам среди деревьев в пожелтевшей листве. Однако оказалось, что он не ослышался, Юуто говорил именно о таком времяпрепровождении. - Погода просто отличная, да и золотая осень скоро закончится, надо спешить, - против таких аргументов у Казуки не нашлось возражений, и он покорно согласился. Когда они встретились, Казуки увидел, что его друг меланхоличен, задумчив и как-то совсем не весел, но донимать расспросами не стал – если бы Юуто хотелось поведать о чем-то, он рассказал бы. Быть может, в этот день он желал именно помолчать. И потому, купив в ближайшем автомате пару больших стаканов с кофе, они расположились на лавочке одной из аллей парка, причем Юуто, как обычно, уселся на спинку скамьи, примостив ноги на сидении. Устраиваться таким образом было не слишком прилично, но Казуки был не в том настроении, чтобы читать другу мораль, и потому просто последовал его примеру. Медленно потягивая кофе, Казуки невольно проникался осенним духом, самим настроением печали, и с неожиданной грустью думал о том, что осень уже почти закончилась, а скоро закончится и год, не принесший ему ничего хорошего… Последняя неожиданная мысль ошеломила Казуки, он сам не ожидал таких рассуждений, и потому мысленно спросил себя, чего именно он хотел получить от этого года, и чего тот не принес, если был всем хорош и благополучен – не хуже, не лучше остальных? Казуки понимал, что если хорошо подумает, покопается в собственной душе, он найдет ответ на этот вопрос. Ведь все последнее время ему настойчиво чудилось, что он упускает что-то важное, что нечто замечательное и удивительное постоянно ускользает от него, словно чуть ли не каждый день ему удается разминуться с чем-то действительно бесценным. С тем, чего так не хватает в жизни. Казуки не знал, испытывают ли другие люди схожие чувства и гнал от себя глупые мысли, списывая их то на усталость, то на несварение желудка. Вот только почему-то самовнушение не помогало, и частенько он ловил себя на том, что провисает на месте, задумавшись о чем-то неясном и несбыточном. И когда Юуто, неожиданно прервав поток его и без того несвязных мыслей, нарушил тишину, задав свой странный вопрос, Казуки откровенно растерялся. - Я вот только хотел спросить, не случилось ли у тебя чего, - насмешливо заметил он вслух. – Ты сегодня какой-то не в меру лиричный. - Казуки, я каждую осень не в меру лиричный, - слабо улыбнулся ему Юуто, однако в произнесенных словах не послышалось и намека на шутку. – У меня всегда в это время года нет настроения. И сейчас мы наблюдаем еще один показатель того, что у тебя что-то произошло. Мы столько лет знакомы, но ты всегда плевать хотел и не присматривался не то, что ко мне – вообще ни к кому. А теперь ты неожиданно заткнулся и начал прислушиваться к другим. "Что он несет такое?" – успел удивленно подумать Казуки, прежде чем Юуто придвинулся к нему ближе и, нахмурившись, спросил: - Так, говори, что случилось, или буду пытать. Заявление было шутливым – Юуто явно не хотел превращать разговор в выведывание тайны, но глаза его все равно оставались серьезными, и потому Казуки осторожно спросил: - А что могло у меня случиться? - Ну мало ли… - пожал плечами его друг. – Может, влюбился? Казуки только рассмеялся, громко и от души, услышав такое предположение, но под сердцем внезапно потянуло от осознания того, что влюбляться ему просто не в кого. Это чувство было для Казуки непривычным, он никогда не помнил, чтобы искал или ждал некоего определенного человека, чтобы горевал об отсутствии любви в своей жизни. Обычно если он хотел кого-то, то легко добивался, а достигнув победы, так же легко отпускал. Но сейчас Казуки не в кого было влюбляться, и почему-то от понимания этого стало горько. - Нет, - отсмеявшись, мотнул головой он и тут же снова улыбнулся. – Я не влюбился. Я б тебе первому сказал, если б со мной случилось такое несчастье. - Когда влюбляются на самом деле, никому не говорят, - заметил на это не разделявший его веселости Юуто, отхлебнул немного кофе, но прежде чем Казуки успел что-то вставить, пытливо заглянул в его глаза. – Тогда что? - Ю, ну сколько можно? Отвали от меня! – возмутился Казуки. – Что случилось, что произошло… Ничего не произошло. У меня вообще ничего никогда не происходит… Последняя реплика вырвалась случайно, и Казуки прикусил язык, запоздало понимая, что сейчас невольно выдал часть своего секрета, в котором не хотел признаваться даже себе – в желании, чтобы что-то изменилось, чтобы случилось нечто такое, чего никогда не бывало прежде… Или бывало, но Казуки просто позабыл об этом?.. - Ты не собираешься уходить от нас? – неожиданно прямо спросил Юуто, и Казуки сначала не поверил в то, что услышал. - Чего?.. Куда уходить? От кого? – оторопело спросил он. - Из нашей группы, - терпеливо объяснил Юуто. – Ты не задумал от нас свалить? - Чтобы я да свалил? – не поверил своим ушам Казуки. – Да с чего ты взял вообще? - С того, что ты уже не первый месяц похож на унылого тюленя. А еще с того, что тебе вдруг приспичило взять саппорт-гитариста, - отчеканил его друг, и Казуки лишь вскользь заметил, как тот сильнее сжал пальцами стаканчик с кофе. – Ты случайно не замену себе готовишь, а? Такого поворота в разговоре Казуки вообще никак не ожидал. Если он еще предполагал, что близкие друзья могут и правда заметить некоторые изменения в его поведении, то допустить, будто кто-то сделает подобное умозаключение, он вообще никак не мог. Вместо возмущения Казуки испытал слабый страх от понимания того, что его мрачное настроение на самом деле не так уж и не заметно для окружающих, если Юуто надумал такое. - Не дождешься, - хмыкнул Казуки, вспоминая, что в первую очередь надо успокоить друга. – А еще раз скажешь такое, а тебе что-нибудь сделаю. - Что-нибудь противоестественное? – распахнул глаза в притворном ужасе Юуто, за что Казуки отвесил ему шутливый подзатыльник. - Ага, как же, обойдешься… Его друг только рассмеялся, тихо и немного неуверенно, потом отхлебнул кофе и задумчиво посмотрел куда-то вдаль. Казуки попытался проследить за его взглядом, но ничего примечательного в том направлении не увидел, из-за чего предположил, что Юуто просто задумался о чем-то. - Неужели я так хреново выгляжу, что можно предположить такое? – уже серьезно спросил он, делая глоток изрядно остывшего кофе. Нерастворившийся сахар осел на дне стакана, и Казуки невольно поморщился – вкусный горячий напиток в мгновение ока превратился в неприятное пойло. - Да не то чтобы хреново, - пожал плечами Юуто, тоже делая глоток. – Просто на себя не похож. Раньше все время делал что-то, устраивал, придумывал. Выше всех скакал всегда, угнаться никто не мог. Девчонок за тобой постоянно толпа бежала, и не только девчонок… А теперь все выходные дома, растерянный, тормознутый какой-то, как старый дед. Только тебе вроде рано… Казу, ты зубы на полку не кладешь перед сном? - Кладу, конечно, - скорее автоматически, чем успев подумать усмехнулся Казуки, и Юуто кивнул. - Я так и знал. Короче, делай с собой что-то, а то смотреть на тебя противно стало. - Так не смотри! – возмутился Казуки, демонстрируя поддельное негодование, а Юуто только руками развел. - Не могу. Ты мой лучший друг, и я просто обязан на тебя смотреть, - и пока Казуки не успел ответить на это заявление что-то не менее веское, добавил: - Ладно, раз с тобой все в норме, погнали по пиву. Я тут один классный паб на днях присмотрел, там точно должно быть неплохо. - Ну ни фига себе переход, - рассмеялся Казуки, сминая пустой картонный стаканчик и одним ловким броском отправляя его в урну. – А как же ежеосеннее лирическое настроение? - С ним надо бороться, - убежденно заверил его Юуто, ловко спрыгивая со скамейки. – Ай-да за мной! Казуки снова негромко рассмеялся и хотел уже поспешить за Юуто, когда вдруг боковым зрением заметил нечто, привлекшее его внимание. По соседней аллее в противоположную сторону той, куда собрался идти его друг, шагал невысокий парень с гитарным чехлом на плечах. Он прошел своей дорогой за их спинами, и Казуки не заметил его, общаясь с другом, а теперь парень с каждым шагом удалялся он него. Одет он был совсем просто, в темные джинсы и такую же темную куртку, длинные черные волосы растрепал ветер, а еще вроде бы на мгновение мелькнула тонкая оправа очков. Казуки сам не знал, что именно притянуло его взгляд в этом незнакомце, но уставился он на него, как завороженный, испытывая лишь одно острое желание – сорваться с места, поспешить за ним, остановить поскорей, чтобы… "Чтобы что?" – спросил сам себя Казуки, приказывая успокоиться и не нести горячечный бред, а незнакомый парень тем временем уходил все дальше. Казуки хотел продолжить внутренний диалог с собой и потребовать у самого себя прекратить бросаться на людей, но его отвлек голос Юуто: - Эй, Казу! Ты там уснул, что ли? - Иду, - откликнулся Казуки и спрыгнул со скамейки, чтобы последовать за своим другом, выбрасывая все лишние мысли из головы. И ни Казуки, ни Юуто, вышагивая рядом по аллее в противоположную от незнакомого парня сторону, не заметили, как в определенный момент тот обернулся и почему-то посмотрел им вслед. ~ ~ ~ …Как-то раз незадолго до новогодних праздников Казуки, проснувшись в выходной день, решил немного прогуляться. Выйдя на улицу, он призадумался, куда хочет направиться, и ничего не сообразил лучше, кроме как просто пройтись по городу. Особой цели у Казуки не было, как не было и никаких дел. Подобные свободные часы выдавались крайне редко, и прежде он всегда пытался провести время шумно и весело, чаще всего в компании Юуто. Но, видимо, его друг был прав – Казуки сильно изменился и уже не походил на того человека, каким был не так давно, а желания шумно повеселиться в этот день у него не возникло. Уже где-то через час бесцельной прогулки он понял, что проголодался, и принялся оглядываться по сторонам в поисках подходящего места для того, чтобы перекусить. На безлюдной узкой улочке, где он находился в этот момент, сразу обнаружилась небольшая кофейня, от которой тянуло сладким ароматом кофе и пирожных, и Казуки, недолго думая, направился прямо туда. При этом на мгновение его посетило чувство дежавю, навязчивое и сильное, но оглянувшись по сторонам, он не смог вспомнить, бывал ли здесь прежде. Кафе оказалось совсем маленьким и уютным, несмотря на обилие посетителей. Круглые столики под белыми скатертями были рассчитаны максимум на двух человек, и Казуки занял последний свободный у окна, присаживаясь и улыбаясь тут же подоспевшей немолодой официантке. - У нас замечательный макиято, - улыбнувшись, подсказала она, увидев некоторое замешательство на лице Казуки, который никак не ожидал увидеть настолько богатый выбор напитков в таком маленьком кафе. - Тогда давайте макиято, - кивнул Казуки и добавил. – А насчет еды я еще подумаю… - Думайте, конечно, - снова улыбнулась женщина. В кафе было светло и чисто, играла приглушенная музыка, а Казуки, неторопливо изучая меню, потирал озябшие ладони и чувствовал, как непонятно от чего не только его телу, но будто и душе становится теплее. Когда ему принесли заказанный кофе, он так и не успел выбрать ничего сладкого – все пирожные казались одинаково аппетитными, и потому указал на первое попавшееся. А сделав заказ, подпер щеку рукой и задумчиво поглядел за окно, снова ловя себя на чувстве, что здесь он уже бывал когда-то прежде. …За несколько дней до рождества в одно воскресное утро Манабу проснулся и понял, что его переполняет отличное настроение, а еще предчувствие чего-то замечательного. В последние месяцы дела не то, чтобы пошли на поправку – новую группу, как и какую-либо иную работу он так и не нашел, зато почему-то душа его преисполнилась необъяснимой терпимости. Как будто все у него складывалось правильно и вовремя, и оставалось подождать совсем немного до приятных перемен. Выпив кофе и даже сообразив некое подобие завтрака, Манабу решил отправиться на прогулку. В последнее время у него часто выдавались свободные часы, и подобные моционы по городу стали достаточно привычными. Как бывало прежде, Манабу просто шел туда, куда несли его ноги, не особо задумываясь и не глядя по сторонам. Но в определенный момент он вдруг понял, что оказался в знакомых местах и, оглядевшись, сообразил, что это тот самый переулок, где располагался клуб, в котором он со своей бывшей группой выступал после прошлого нового года. Сперва Манабу показалось, что он ошибся – прежней вывески не было, а серое здание, унылое и почти без окон, выглядело заброшенным. Однако присмотревшись внимательней, он понял, что все же угадал – это действительно было то самое место, просто клуба здесь больше не было, видимо, его закрыли, причем достаточно давно. Манабу зачем-то подергал ручку запертой двери, сам не понимая, в чем хочет убедиться, и отступил назад, запрокидывая голову и глядя вверх. Здание явно пустовало, и если его и арендовал кто-то, въехать сюда он еще не успел. Почему-то Манабу даже стало немного жаль исчезнувшего клуба, где с ним произошло приключение, заставившее в последствие много думать и вспоминать единожды виденного им человека. Манабу не мог сказать, что эти размышления приносили удовольствие, но он настолько часто возвращался мысленно к тому происшествию, что узнав о закрытии клуба, почувствовал слабую досаду. Покачав головой, Манабу развернулся и хотел было пойти прочь, когда неожиданно увидел сбоку от серого здания неприметное кафе, которое он почему-то не заметил сразу. И хотя есть ему совершенно не хотелось, ноги сами понесли к стеклянным непрозрачным дверям. "Почему бы не выпить чашку кофе?" – спросил сам себя Манабу, решительно дергая на себя ручку и отмахиваясь от мысли о том, что еще минуту назад никакого кофе ему не хотелось. Только в кафе его ждало разочарование – все немногочисленные столики были заняты, и Манабу растерянно огляделся, понимая, что от внезапной задумки придется отказаться. - К сожалению, у нас все места заняты, - сообщила ему подоспевшая женщина, которая, видимо, совмещала должности администратора и официантки, а может, даже была и хозяйкой этого заведения. - Ну что ж, ничего, - пожал плечами Манабу и хотел уже развернуться, чтобы уйти, когда женщина предложила: - Быть может, вы составите компанию тому молодому человеку, если он не будет против? Рядом с ним есть свободное место. Манабу не хотел никому составлять компанию, а уж тем более быть навязчивым и садиться за чужой столик. Он собрался вежливо поблагодарить женщину и пообещать, что зайдет в другой раз, но в этот миг бросил украдкой взгляд на сидящего за тем самым столом парня, и совершенно случайно получилось так, что именно в эту же секунду тот оторвался от созерцания видов за окном и повернул голову, встречаясь глазами с глазами Манабу. …Разумеется, они не узнали друг друга, даже не вспомнили, что уже когда-то виделись прежде. Как и большинство людей на их месте, ни Казуки, ни Манабу не обратили внимания на внутренний голос – тихий шепот, подсказывающий, как надо поступить в этой ситуации, и проигнорировали едва слышное эхо, доносящееся откуда-то из прошлого, приносящее произнесенные, но забытые ими слова. И по закону жанра в этот момент Манабу должен был развернуться и уйти из кафе, потому что поступить так было бы правильно. А Казуки, несмотря на то, что незнакомый парень понравился ему с первого взгляда, следовало отвернуться и продолжить пить свой кофе. Оба должны были отмахнуться от разыгравшегося воображения и в очередной раз потерять один из невероятных шансов, которые даются далеко не каждый день, но каждый из которых может стать последним. В современном мире принято поступать, как положено, а не как хочется, и потому такой поворот событий был бы логичным, правильным, а самое главное, ожидаемым. Вот только этого не произошло… - Вы не будете против? – спросил Манабу неуверенно, сделав шаг в столику и напрочь позабыв поблагодарить официантку за предложенное место. В эту минуту он сам не понял, что им руководило, что изменило решение уйти из кафе прямо сейчас. Но стоило незнакомцу посмотреть на него, как Манабу думать забыл о том, что не хочет быть навязчивым. - Неа, не буду, - улыбнулся ему в ответ Казуки. Хотя сегодня, выходя из дома, он не планировал заводить знакомства с кем бы то ни было, разрешая незнакомому, но показавшемуся таким симпатичным, посетителю кафе присесть за его столик, он руководствовался не банальной вежливостью. Отчего-то Казуки обрадовался компании. Листая меню, Манабу вдруг поймал себя на том, что бездумно просматривает страницы, не вчитываясь в наименование блюд и напитков. Откуда взялась такая рассеянность, он сам понять не мог, лишь чувствовал, что неуловимо волнуется неизвестно почему. - Здесь очень вкусный макиято, - подсказал сидящий напротив парень, и когда Манабу взглянул на него, улыбнулся так тепло, словно они были давно знакомы. - Пожалуй, его и закажу, - решил он, закрывая меню и откладывая его в сторону, а парень, кивнув, будто соглашаясь с таким выбором, представился. - Меня зовут Казуки, - и когда Манабу назвал свое имя в ответ, он перевел показавшийся мечтательным взгляд за окно и произнес. – Хороший сегодня день. На улице было сыро и промозгло, только войдя в теплое помещение, Манабу понял, как сильно продрог. Но взглянув мельком на задумчивого Казуки, он невольно улыбнулся и от души согласился с ним: - Хороший. Просто замечательный.