Тихое

В комнате душно и из-за стенки слышится ругань соседей, но Сергея не волнуют сейчас, ни температура, ни тем более чья-то личная жизнь. Руки, оглаживающие его тело, и чужое дыхание на губах. Его не волнует ничего, пока Маяковский здесь, в его кровати, его объятьях, в его жизни, и так настойчиво напоминает, что не думает больше ни о ком, что принадлежит только ему и все свое чрезмерно большое сердце отдает в руки Сергею - не прося ни о чем больше, только каплю внимания и толику ласки, в которых ему так настойчиво отказывали много лет. Есенин ревнует его к каждому товарищу и к каждой прохожей женщине, намеренно выводит из себя, заставляя распаляться от злости, провоцирует на ревность, обнимая своих друзей-имажинистов напоказ, прижимаясь к ним чересчур откровенно и напропалую флиртуя с каждой​ знакомой. Пьет, как скотина и грустит беспричинно чуть ли не каждую ночь, скандалит по каждому поводу и без. Но тот же Есенин обнимает его в моменты грусти, помогает выхаживать подобранных на улице бродяжек, улыбается ярко-ярко, тот же Есенин бросается на каждого, кто говорит за спиной у Володи, тот же Есенин готов мириться с каждой его странностью и любить в ответ со всей искренностью, как умеет. Сергей так люто ненавидит Брик - женщину, лишившую Владимира покоя на долгие годы. Ненавидит ее надменный вид и ужасный характер, ненавидит то, как она пользовалась Маяковским, то подпуская к себе, то отталкивая, как решила стать известной лишь благодаря красивому лицу, как заставляла футуриста метаться в любовных терзаниях. Есенин ненавидит каждое слово, посвященное ей Маяковским и презренно кривит губы каждый раз, стоит ему услышать ее имя. — Володя, — тихо шепчет он охриплым от долгих криков голосом, почти засыпая в уютном кольце чужих рук. Они спорили долго из-за все той же Лили и стихов, которые Маяковский не мог перестать ей посвящать, и Есенин кричал до сорванного голоса, а когда не осталось слов, ушел в комнату, громко хлопнув дверью, уткнулся в подушку и долго надрывно рыдал. Владимир ушел, судя по всему, но через пару часов вернулся - холодный, продрогший и мокрый из-за дождя, влез Есенину под бок, совсем как те щенки, которых они приносили в дом, и не сказал больше ни слова, позволяя темноте и тишине решить все споры за них. — Да? — говорит тихо, будто боясь спугнуть или обидеть ненароком, и Сережа улыбается ему сквозь ночь, зная, что Володя обязательно почувствует его улыбку. — Скажи мне что-то, что никогда не говорил своей Брик. Они снова умолкают, и Сергей перестает дышать на пару мгновений, пока приглушенный голос вновь не разрезает тишину, заставляя вздрогнуть. — Лишь кончиками огрубевших пальцев Шепчет тихо, мягко проводя по бокам Есенина названным "кончиками пальцев", заставляет вздохнуть порывисто и прижаться к груди сильнее. — Твоих молочно-белых плеч касаться Проводит ладонями по плечам, оглаживая ключицы и маленькую впадинку между ними, передвигается чуть ближе и зарывается одной ладонью в волосы, свободной рукой обнимая поперек груди. Наклоняется к самому уху, заставив чувствовать теплое дыхание на мочке и говорит, почти не слышно: — И на ухо тебе шептать: "Люблю". Есенин чувствует рыдания, рвущиеся из горла, но подавляет их и находит силы ласково улыбнуться. Обнимает Маяковского за шею и понимает — сейчас душа этого поэта принадлежит​ только ему, а он уж позаботится, чтобы никакая Брик в нее больше не влезла.