Ангелы здесь больше не живут

Крышка дощатого гроба закрывается, скрывая собой юное бледное тело. Тучи сгущаются, застилая и без того тусклое солнце. Его глаза миндального цвета закрыты, пушистые ресницы больше не трепещут, потрескавшиеся губы не шевелятся, а румянец на впалых щеках пропал навсегда. Парень заточенный внутри, словно безмолвная кукла: нереальная, худая, словно хрупкий фарфор, раскалывающийся на части от единого неосторожного вздоха. Слишком хрупкий и безэмоциональный. Тонкие запястья украшают парные браслеты с именами. А в руках с длинными красивыми пальцами покоится букет распустившейся гардении. Он идеальный. Венок из белых лилий, вплетенный в пшеничные пряди, и шёлковая кожа, делает его похожим на ангела. Кажется, стоит заглянуть ему за спину, и можно будет обнаружить два тонких шрама по обе стороны от выделяющегося хребта, симметричных друг другу. Лишь без крыльев можно спуститься на землю. Чист, непорочен, невинен: сложно представить, что он из того мира. Увядший лепесток, некогда красивого цветка. Он обездвижен и холоден. Мёртв. Тяжелый гроб опускают в приготовленную яму, засыпая толстым слоем могильной земли. Пахнет отвратно; сырость заполняет лёгкие. Холодный ливень, льющийся из неоткуда, схож со стеклянной стеной, отделяющей жизнь от смерти. Та невидимая грань, что связана красной нитью. Воздух ледяной, словно дыхание мертвеца. Рядом стоящий всё это время парень бросается на колени: в грязь, в сырость, в безнадёжность. Слишком больно. Он остервенело разрывает яму, и снова закапывает её, пачкая руки и одежду. Перебирает горсти мокрой земли, ища что-то. То, что зарыто. Галстук, давящий удавкой летит куда-то в сторону. Страшно до дрожи в коленях. Он кричит, плачет навзрыд, но его никто не оттаскивает, никто не пытается вразумить. Они одни в этом месте. Темнота вокруг сгущается, заманивает в пучину неизвестности, вытягивая из реальности. Кто он? Друг? Знакомый? Или человек, который всегда хотел быть кем-то большим? Быть может безрассудно влюбленный. Уже без разницы. Совершенно, очевидно. Его любовь мертва — физически. Возможно, он всегда был фаталистом, но отказывался это принимать. Он знал. Знал и ждал, надеялся на быстротечность. Верил, что будет легче отпустить, если не провести лишнее время. Не получилось. Он совершил ошибку, сделав себе больнее. Фатально — неизбежно. Он пытался забыть его, зарыть глубоко внутри горячие чувства, убить любящее сердце. Каждый раз, пытаясь забыть, вновь и вновь вспоминал его. Его маленький ангел везде: под кожей, в крови, в отражении собственных глаз. Но только не рядом, только не в жизни. Невыносимо. Его смех, шёпот, объятия, его взгляд, прикосновения. Нестерпимо. Теперь продрогшее тело красивого юноши лежит на мертвой сырой земле. Он мысленно прикасается к телу, лежащему под ней. Оглаживает чёткие контуры лица, останавливаясь на нецелованных никем пухлых губах, и маленькой родинке на кончике носа. Не материально. Словно в воздухе рисует картинку, которую так часто наблюдал перед глазами. Дождь проходит через плоть, словно пронизывает её холодными иглами. Везде, повсюду, он нанизан и прибит к земле острыми кольями. Выбраться — безнадёжно. Холод — ничто. Синие губы приоткрываются, и с них слетает давящий на горло вздох. Кажется, утром на кладбище будет ещё один труп.