Поцелуй Стригоя.
19 сентября 2017 г. в 03:36
Утро, как известно, добрым не бывает.
Особенно для стригоя, привыкшего спать в это время.
Тем не менее что-то заставляет его проснуться. Какой-то звук, тревожащий нежную тишину.
Похожий на тихое шипение он выбивается из шумового фона, к которому Рождённый успел привыкнуть за последние несколько недель. Инстинкт, выработавшийся за столетия непрекращающейся охоты на Хозяина, мгновенно приводит Квинлана в боевую готовность. Тихо, чтобы не привлечь внимания, он открывает бесцветно-блёклые глаза, оглядывается...
...и видит Луизу, стянувшую его меч пока он спал. Женщина стоит посреди комнаты, купаясь в лучах утреннего солнца, просачивающегося сквозь щель между шторами. Она всё ещё обнажена – ночная рубашка, висит на спинке кресла. Воздушная пена белого кружева, чудо созданное искусством французов. Однако внимание вампира сосредоточено не на ней.
А на её обладательнице. Легко приподнимаясь на локте Квинлан, любуется молодой женщиной, взявшейся отработать приёмы, которые он показал ей накануне вечером. И это, достойное зрелище. Может Луизе, пока что, ещё и не хватает опыта в обращении с оружием, но пластика её движений завораживает даже многое повидавшего на своём веку Рождённого.
Обнажённое тело совершенно настолько, насколько может быть совершенно только тело высокородной англичанки.
Её длинные, вьющиеся волосы обычно убираемые в высокую причёску, распущены и свободно рассыпаются по плечам и спине. Обладая красивым золотисто-русым оттенком, на солнце они дают мягкий медный отблеск, при этом оставаясь слишком светлыми, чтобы их можно было назвать медно-рыжими. Идеальный, с его точки зрения, оттенок.
В тон к её ярким, карим глазам и светлой коже истинной английской леди. Ухоженная и гладкая, сейчас она блестит в лучах запретного для стригоев дня, и Квинлан легко может проследить игру мускулов. Рефлекторные сокращения мышечной ткани, обеспечивающие те быстрые и плавные, без лишней резкости, движения, являющиеся частью её тренировки с мечом.
Луиза пытается повторить то, что он показал ей, и всё же это более чем на две третьи импровизация. Нехватку техники женщина компенсирует природной ловкостью и гибкостью, а манеру двигаться черпает из незнакомого Квинлану танца. Демонстрируемое ею действо, по сути – дикий коктейль природной страсти и самоконтроля, эту страсть оформляющего.
Подобно тому, как металл застывает, становясь клинком, Луиза, постепенно, обретает необходимые навыки фехтования.
Стряхнув оцепенение Квинлан отбрасывает одеяло и тихо выскальзывает из кровати, стараясь, при этом, не тревожить увлечённую тренировкой женщину. Неяркий свет солнца, процеженный сквозь плотную ткань штор, касается его жемчужной кожи, не повреждая её. Стригой совершенно обнажён и ничто не скрывает его смертельной бледности и уродства.
Впрочем, в этом больше нет необходимости. Здесь и сейчас в тишине и относительной безопасности их маленького особнячка он может не прятаться. А потому выбирается из-под одеяла не заботясь о том, что Луиза увидит его настоящим. Ведь он знает, что она не считает его уродливым. Это видно по тому каким взглядом эта молодая женщина смотрит на него.
За тысячи лет своего существования Квинлан столько раз сталкивался с отвращением что узнает его смердящий запах сколь бы фальшивая маска не скрывала лицо собеседника. Луиза не считает его безобразным или отвратительным. И она уж точно не боится. Никогда не боялась. Даже в ту ночь, когда они впервые встретились на тёмных улицах Лондона...
...он слышал, как ускорилось её сердцебиение, когда она увидела его выходящим из теней, но при этом не ощутил прогорклый запах страха, к которому давно уже привык. Её глаза не отрывались от его лица и если в них и был страх, то лишь перед тем, что он вдруг откажется говорить с ней. Она боялась этого даже больше, чем быть обескровленной в ту ночью.
Она искала его. Расспрашивала нищих и бедняков на улицах Ист-Энда. Разговаривала с каждым, кто готов был её выслушать. В конце концов, смутные, передаваемые боязливым шёпотом слухи, привели её в местный бордель, не слишком-то умело замаскированный под массажный салон. Там ей быстро дали от ворот поворот, но кое-что заинтересовало Квинлана.
Во-первых женщина назвала его «стрикс». Так могли бы сказать в Греции, в прошлом тысячелетии, но уж никак не в современной Англии. Во-вторых... в своём дорогом, хотя и не роскошном, красном платье она смотрелась удивительно неуместно в этом неблагополучном районе Лондона. Что, разумеется, вышло ей боком. На женщину напали двое матросов.
Квинлан, наблюдавший за ними из теней, решил вмешаться. Расправиться с людьми не составило труда. Они были отбросами, не знавшими ни милосердия, ни чести, поэтому Рождённый прикончил их безо всякой жалости. Затем взялся за спасённую, схватив её за горло и аккуратно прижав к кирпичной стене здания. Чтобы не дергалась и не вырвалась.
Подозревая, что она работает на Хозяина, Квинлан не собирался с ней церемониться и, внутренне, даже был готов к необдуманной попытке нападения. А потому не ожидал, что незнакомка, представившаяся Луизой, скажет правду. Сбиваясь и путая от волнения слова она поведала, что ищет «стрикса» ради своего брата. Ради того, чтобы спасти ему жизнь.
Это заинтриговало Квинлана. Почти за две тысячи лет своей жизни (за исключением короткого её периода, проведённого с приёмной матерью) он не знал ничего, кроме боли и нужны. И вдел вокруг только людей, причинявших боль другим людям. И ничего отдалённо похожего на ту любовь и преданность, которые Луиза продемонстрировала к своему брату. Она была готова отдать свою кровь, только бы спасти его от смерти. Самоотверженность, которую не часто встретишь в этом мире.
Будучи любопытным созданием, Квинлан согласился повидаться с братом женщины, сумевшей привлечь его внимание. К сожалению он ничем не смог помочь умирающему от сифилиса мужчине, даже если бы захотел. Болезнь достигла заключительной фазы и уже разрушала мозг несчастного. Впрочем, желания помочь у стригоя и не возникло. Человек сам навлёк на себя болезнь, посещая сомнительные заведения вроде того массажного салона, в который, зачем-то, послал и сестру.
К тому же Квинлан не мог позволить себе доверять человеку, желавшему вступить в ряды бессмертных и назвавшему проклятье, поразившее его при рождении «даром». Такие люди были крайне уязвимы для манипуляций со стороны Хозяина и часто становились его прислужниками. По-хорошему, ему стоило бы уйти и больше не возвращаться в этот дом.
Но он, остался. Потому что захотел этого. В ту ночь Квинлан впервые в жизни испытал такое человеческое чувство как сострадание. Ему были знакомы гнев, скорбь, вина и даже любовь, но сострадание оказалось чем-то новым. Пусть он не мог даровать Тиреллу ни вечности, ни избавления от его страданий, но он всё ещё был в состоянии утешить Луизу, его сестру.
Болезнь брата ввергла её в отчаяние столь глубокое, что она, отринув здравый смысл, поверила в рассказы безумца о «тёмных искусствах» и стригоях. Впрочем было и ещё кое-что, сыгравшее едва ли не решающую роль в том, что Квинлан принял решение остаться – встреча с Лидией, маленькой дочерью Луизы, которая, как оказалось, не так давно овдовела.
Девочка ворвалась в комнату, когда они с её матерью обсуждали перспективы, и рассказала, что ей приснился кошмар о чудовище. Квинлан поспешно отвернулся, боясь испугать девочку своей внешностью, но вместо этого произошло нечто... удивительное. Заметив его, Лидия улыбнулась и сделала книксен, приветствуя гостя, как и подобает маленькой леди.
Она совершенно его не боялась, что немало удивило Квинлана, знаменуя начало того, что в последствии переросло в очень красивые отношения. Две тысячи лет Рождённый знал только боль и страдания, но встреча с Луизой и Лидией изменила всё. Судьба преподнесла ему дар, который он уже и не надеялся обрести – признание, а вместе с ней семью и любовь.
Ведь Луиза не просто привязалась к Квинлану, она на самом деле влюбилась в него, подарив своё тепло и нежность тому, кто был проклят от рождения. Для него она стала символом красоты, спасения и преображения.
Потому что, помимо своей любви Луиза преподнесла ему и ещё один подарок, едва ли не самый ценный из всех, что он знал. Воспринимавший себя как монстра, Квинлан привык прятать своё лицо, оставаясь в тени. Любимая же показала ему, что он может обойтись без этого и ходить среди людей не чувствуя на себе косые взгляды и не слыша шёпота за спиной.
Скрывая болезнь брата Луиза научилась искусно наносить сценический макияж. Она взяла его за руку, отвела в свою спальню, и там с помощью нескольких слоёв косметики и непревзойдённого мастерства превратила чудовище в прекрасного принца. Когда женщина, наконец, позволила ему увидеть своё новое лицо, Квинлан едва поверил собственным глазам.
Из зеркала на него смотрел молодой и красивый мужчина в самом расцвете сил. Его кожа больше не была мертвецки-бледной, приобретя золотистый оттенок загара и ровный тон, скрывшим синеватые жилки в глубине. Лысину маскировал красивый парик и только глаза остались прежними – бесцветными и нечеловеческими. Но потом и их скрыли чёрные очки.
Квинлан долго сидел перед зеркалом, ощупывая лицо, ставшее вдруг таким не знакомым и чужим, и не мог поверить в чудо свершившегося преображения. И пусть умом он понимал, что это всего лишь иллюзия, сердце отчаянно билось в груди. То был один из самых завораживающих моментов в его жизни. И, без сомнения, один из самых счастливых.
Его радость усиливал ещё и тот факт, что Луиза сделала это для него, не для себя. Её не страшил его чудовищный облик. Когда они познакомились, она не дрогнула и не проявила даже намёка на страх. Так зачем ей бояться его сейчас?
Луиза принимала и любила его таким, какой он есть и хотела чтобы другие люди тоже его приняли. Хотела дать любимому возможность почувствовать себя частью человеческого общества. Стать респектабельным английским джентльменом и забыть о том времени, когда ему приходилось красться по ночным теням, скрывая лицо от взглядов прохожих и бродяг.
Для такого как он, одна лишь возможность почувствовать себя, нормальным, за отсутствием лучшего слова, была чем-то вроде недостижимой мечты. И Луиза, благодаря своему удивительному таланту, эту мечту исполнила. Теперь он может свободно гулять по Лондону, посещая рестораны, светские рауты и даже театры, в которых он никогда не был, но мечтал побывать ещё со времён Римской Империи. Мечты, как известно, сбываются. Пусть даже спустя две долгие тысячи лет.
Даже его мечту когда-нибудь стать отцом Луизе удалось исполнить. Её дочь, Лидия, становится и его дочерью. Не по крови, но по духу. И ему нравится это. Нравится играть с ней в прятки или в догонялки. Нравится, когда она хлопает в ладоши от радости, когда ей удаётся победить его или целует в щёку. В такие моменты Квинлан чувствует, что за короткое время, которое они провели вместе, эта маленькая девочка тоже привязалась к нему и теперь считает его своим отцом.
В такие моменты бессмертный, за всю жизнь улыбавшийся не более полудюжины раз, не может сдержать улыбку. Он счастлив и очень любит Луизу и Лидию. Однако даже в таких идиллических отношениях возникают проблемы. За две тысячи лет, прошедшие с момента его рождения, это первые его реальные отношения. Квинлан неопытен и ему трудно принимать мудрые и взвешенные решения. Он то и дело совершает ошибки, расстраивая Луизу, о чём потом очень жалеет.
Вот даже сейчас, решая приблизиться к ней с спины он лишь пугает женщину. И она, действуя в точности с его инструкциями, разворачивая выставляя перед собой меч. Острие оказывается в паре дюймов от его груди. Луиза сейчас настолько увлечена, сражением с воображаемым противником, что ей требуется несколько секунд, чтобы понять, кто перед ней.
— Доброе утро, – улыбается Квинлан, подчёркнуто не замечая внимание отточенного серебряного лезвия.
— Доброе утро, – Луиза улыбается в ответ, но меч убирать не спешит, сохраняя, при этом, игривый вид.
Он приближается, лёгким движением пальца отводя сияющее острие клинка от своей груди, и Луиза позволяет ему это. Подпускает к себе, отставляя в сторону не нужное сейчас орудие убийства. Её рука касается его ввалившейся словно у мертвеца, щеки, прослеживая остроту выступающей скуловой кости. Её кожа настолько гладкая и нежная в сравнении с его жесткой испещренной прожилками сосудов шкурой. Он накрывает её руку, с нежностью касаясь пальцев.
Ноздрей стригоя касается запах её возбуждения. Густой и мускусный он разливается в воздухе и Квинлан, вдыхая его, чувствует себя желанным. Это новое совершенно незнакомое для него чувство. Смущающее, тревожное, подчас даже пугающее... но такое приятно и сладостное. Слаще, чем кровь этой удивительной женщины, которой он порой кормится.
Луиза продолжает ласкать его. Её ладонь медленно спускается по его щеке, пальцы игриво задевают подбородок, обозначая укол ногтей на коже, и скользят вниз, осторожно оглаживая красную складку плоти, похожую на индюшачью бородку. Затем спускаются на его грудь и живот, который сжимается от мягкого ощущения пальчиков, скользящих по кубикам пресса.
Захваченный ощущениями, которых не испытывал прежде, Квинлан закрывает глаза, вдыхая её опьяняющий запах. Он стоит голый перед Луизой и её руки свободно блуждают по его телу – от живота до груди и ниже, туда где... ничего нет. Ровная и гладкая поверхность. Полукровка лишён гениталий как и всякий стригой, и не может быть близок с женщиной.
Но Луизу это не останавливает. Она привстаёт на цыпочки и целует его. Легонько касается губами его губ и почти сразу отстраняется, чтобы впиться поцелуем в его шею – самое чувствительное место. Горячий язык женщины прослеживает узор складок на его горле, срывая с губ Квинлана счастливый стон. Никогда прежде он не чувствовал себя таким... нужным.
Расточаемые Луизой ласки становятся все более горячими. Она вертится вокруг него, прижимаясь то спереди, то сзади. Её руки гладят его плечи, а губы прослеживают блёклые линии шрамов, полученные в бесчисленных и кровавых битвах. В какой-то момент Квинлан не выдерживает и разворачивает женщину, прижимает к себе и находит губами её губы.
Луиза стонет, ощутив как у него во рту разворачиваются лепестки стригойского жала. Она жаждет больше но мужчина отстраняется, также быстро, как только что делала она сама, и принимается дразнить её, скользя губами по шее. Набухшее жало выскакивает у него изо рта и касается женской кожи, ощущая пульсацию крови. Не от страха, но от возбуждения.
От желания и потребности в нём. Улыбнувшись, Квинлан легко подхватывает Луизу на руки и переносит на кровать, бережно опуская на шелковую простынь. Затем он и сам опускается сверху, нависая над распростёртой под ним женщиной, и принимается гладить её тело. Везде, куда только может дотянуться умелыми руками и ловкими чуткими пальцами.
Квинлану нравится ощущение её гладкой кожи под его загрубевшими руками, сплошь покрытыми шрамами. Лучшее время для подобных ласк – утро, когда Луиза ещё пребывает на зыбкой границе между сном и явью. Ему нравится просыпаться первым, ощущая как она медленно пробуждается от легких прикосновений его пальцев, оглаживающих линии бёдер или округлости груди, но не задевающих чувствительных точек, прикосновение к которым принесёт быстрое пробуждение.
Нет, Квинлану нравится затягивать этот процесс, слушая как ровное дыхание Луизы становится всё более частым, как застревает в горле, когда он касается её именно там , где ей это... нравится. В такие момент он, кажется, может не только слышать биение сердца, но и чувствовать, как кровь растекается по артериям и венам женского тела.
Однако сегодня всё происходит не так, как обычно. Они оба бодрствуют, и действуют на равных, что придаёт происходящему интригующий оттенок новизны. Его пальцы изучают её грудь, то и дело задевая набухшие соски, заставляя женщину задыхаться. Когда стригой склоняется и осторожно сжимает розовый бутон зубами, Луиза издаёт возбуждающий звук.
Её бёдра приподнимаются над простыню, ища контакта с его телом. Руки, до этого блуждавшие по спине, спускаются вниз и обхватывают задницу, силясь подтянуть его ещё ближе. Она бессмысленно расставляет ноги в немом приглашении, хотя и знает, что он, в силу анатомических особенностей своего тела, никогда не сможет откликнуться на него.
Поначалу, невозможность доставить любимой удовольствие, расстраивала Квинлана. Но Луизе, в конце концов, удалось ему объяснить, что удовольствие можно получать... хм, разными способами. Что же, в этом у неё явно больше опыта. Отношения с Луизой – это первые интимные отношения Квинлана, поэтому он довольно неопытен в вопросах любви.
Но он быстро учится. Его пальцы проникают внутрь неё, заставляя вскинуть бёдра в мгновении чистого удовольствия. Начинают двигаться, быстро находя ритм, заставляющий её тело петь от восторга. Поначалу Луиза остаётся спокойной, издавая лишь едва слышные стоны. Но по мере того, как Квинлан постепенно ускоряет ритм, они становятся всё громче, всё откровеннее пока наконец не переходят в крики и молодая женщина не выгибается на постели в конвульсиях наслаждения.
Когда накал разгоревшейся страсти достигает своей кульминации, Квинлан открывает рот и выпускает длинное жало. Окружающие его мясистые лепестки лепестки разворачиваются вокруг бескровных губ, а длинный и гибкий отросток скользит по разгорячённому телу Луизы, спускаясь вниз, пока, наконец, не вонзилось в ту часть где ножка соединяется с телом.
Красавица вскидывается на кровати, комкая в руках шёлковую простынь. Сейчас её нужно за что-то держаться, потому что процесс питания повергает её в чувственный шок, оттеняющий пережитый только что экстаз. Слишком много удовольствия и слишком много боли, которые они смешивают в убийственный коктейль, запутавшись в шёлковых простынях.
Квинлан прикрывает глаза, вспоминая момент когда они разделили это удовольствие впервые. Он настолько дорожил Луизой, что наверное никогда не решился бы попробовать кровь, если бы она сама не предложила ему. Сказав, что хочет испытать это ощущение она расстегнула блузку и, обнажив шею, опустилась на кровать, приглашая его отобедать ею.
Она лежала перед ним, добровольно отдавая себя в его власть, и он откликнулся на её безмолвное, но приглашение. Испил кровь из её ножки, наслаждался близостью её тела... ничего подобного прежде Рождённый не испытывал. Это был самый эротичный момент в его жизни... по крайней мере на тот момент. Потому что с тех пор, таких моментов стало... значительно больше. Ведь Луизе так нравятся то «тёмное наслаждения», которое дарит ей поцелуй стригоя.
Бедра Луизы содрогаются по мере того, как Квинлан пьёт её кровь. Постепенно его жало набухает. По мускульному тяжу, торчащему из распахнутых челюстей, бегут волны ритмичных сокращений, в такт которым дёргается и женское тело. Наконец, спина Луизы выгибается. Она кричит, оглашаю спальню звуками чистого наслаждения. Музыка для ушей Квинлана.
Всё, чего он хочет сейчас, это быть нормальным человеческим мужчиной и дарить ей свою любовь. Так, как это делают люди. Но он не может, и ему не остаётся ничего другого, как втянуть жало обратно, и поудобнее устроить Луизу в своих объятьях. Пока женщина приходит в себя, вампир осматривает две маленькие красные точки, окруженные гематомой.
Луиза жалуется, что после его «поцелуев» на её теле остаются следы от его жала, хотя никогда не отказывает в очередной порции своей крови. Понимает, что Квинлану надо чем-то питаться. Тот же, зная о её не любви к отметинам, никогда не пьёт кровь из шеи, так как это будет слишком заметно. Да и кому нужна шея когда есть... и бедренные артерии?
Обессиленная удовольствием и кровопотерей его возлюбленная вновь погружается в сон, а он нежно прижимает её к себе, предаваясь размышлениям. Эта ситуация становится всё более опасной. Его растущая привязанность к Луизе и Лидии вызывает тревогу, но не смотря на зловещее ощущение, что их счастье окажется слишком недолговечным, Квинлан не может заставить себя отказаться от них и уйти. Может быть, и на половину стригой по рождению, но сердце у него человеческое.
И в этом сердце есть место для любви к тем, кто делают его счастливым.
Улыбнувшись, Квинлан осторожно касается губами лба Луизы.
Видимо, утро может быть добрым даже для стригоя.
Особенно если начинать его с поцелуя.