Hassliebe

XIII вв. до н. э. Троянская земля Она беспрекословно лелеяла издавна присущую ему омерзительность, сотворившую из него Бога, властелина и могущественного стихийного покровителя, жесточайшего ценителя изощренных увечий, наносимых его железною рукою тем, кто изрядно осмеливался ступить в кровавую околесную да вонзить золоченный кинжал в его стальную грудь, испытав на себе сквозящую истому сладострастия. Его точенный жезл проник в затверделую каменную почву, насквозь пропитанную гнилью некогда павших на поле великого сражения воинов. Запах сожженной людской туши резко ударил мне в ноздри и я, сглотнув переполняющую душу скорбь, тот час пала к его ногам. Словно измученная непосильной жаждою, отчаянно касаюсь губами его потрепанных сандалий, кровожадно вцепляясь длинными пальцами в раскаленные сыпучие пески, всем сердцем моля любимого перейти в отступление. Ахиллес взирал вдаль. Ядовитое палящее солнце, безжалостно поглощавшее сухой расплавленный под его лучами зной, пробудило во мне еще большие опасения. Боги гневаются, вот почему Зевс, в миг отрекшись от своего естества, не подает оставшимся милостыню, заставив Посейдона обрушить на эту грешную землю божественные воды. Вместо того, нас ожидал несмолкающий кровавый ливень, чья барабанная дробь не прекращая сеяла страх и неминуемые страдания. Чуя сердцем, Боги предвещают поистине великое побоище, разразившееся на землях Трои в миг, когда настигнет тьма освещенное созвездиями небо - падет троянская земля, а за нею «владыка земли скифской» и даже щит Гефеста не спасет его от верной гибели. — О, Ахиллес, внемли мои слова, Троя истощена, но все так же не ведает поражения. - Горячая талая вода струилась по ледяному фарфору ее смуглого лика, оставляя тонкие блестящие дорожки, что медленно стекали вниз, испаряясь от удушливой жары. — Ты завладел мною, словно позолоченным трофеем, нещадно вырвав из уст мои мольбы. Мой заклятый враг, чье твердое копье проткнуло груди тысячи бравых воинов, сражавшихся за Трою, желанный супруг, в чьем сердце разглядела я господне благоговение. Но так не крепок наш союз. И виной тому кровопролитная междоусобица, столкнувшая наши народы в неизбежном поединке. Прими мой светлый дар, останься. Во имя всего святого! Пощади моих братьев, как раскаявшихся виновников.. — Я вновь примкнула к его ногам, безмолвно утопая в своих трепетных надеждах, кои канули на землю, превратившись в железные руины несбыточности. — Любовь и есть смерть, Брисеида. — Твердый взор Ахиллеса в миг очутился на моем лице. Его огрубевшие ладони нежно охватили его, посыпая горячими поцелуями, в коих грезилась невыносимая боль. — Однажды и я кану в аидово царство, учуяв поодаль тебя его проклятый дух. Но что ты смыслишь в боевой стратегии? Это не женская схватка! Клянусь тебе всеми Богами, когда я отвоюю Трою, ты станешь моей. Но а пока, тебе дано лишь растворяться в сладостной неге под ледяным светом лунного сияния и дарить мне свою нежность. Ты, жрица моего сердца, в моем собственном плену. А братья твои вскоре станут узниками самой смерти. — Тело сжалось в изнеможении, каштан вьющихся локон примкнул к оливковой коже, и я, словно утеряв возможность поливать слезами землю о давно ушедших родственниках, устремляюсь ввысь. Отчаянный взгляд мимолетно отразился в голубоглазом царстве Ахиллеса. В тот миг мне казалось, я позволила себе возненавидеть любимого, смиренно обрекая его на гибель, коя тихо затаилась за каменными вратами Трои. — Завтра состоится дуэль между Менелаем и твоим братом. Я обязан быть там по приказу Агамемнона. — Ахиллес вовлек свой железный меч в ножны и тот час избавился от доспехов, обнажая свой стан. Не поддавшись мимолетному искушению и непосильному желанию война "овладеть" моим телом, кое я сумела прочесть в его глазах, осознав новую весть, донесшуюся из уст Ахилла, орлиным взором внедряюсь к его голубоглазый омут, туго стиснув челюсти от переполняющей меня гордости, маску которой я позволила примерить на себя, не боясь оказаться повергнутой. — Гектор искусный воин. Он легко одолеет Менелая! — дерзко прошипела я, подобно разгневанной кобре, тот час готовой броситься в бой. Ахиллес, словно не заметив мою злость, рассмеялся мне прямо в глаза, оголяя свой звериный оскал, что навсегда впечатался в мою память. Впервые мне удалось наблюдать подобное поведение у простого смертного, чье лицо было исчерчено кровавыми полосами, вмещавшими себя глубочайшие порезы. Его плечи казались истерзанными, будто дикий волк поразил его своими клыками, что вонзились в его кожу и прямиком утонули в ней. — Брисеида, — помрачнев вымолвил он, — дуэль ожидает не Гектора. В противники предначертан Парис. Мне бы следовало предаться огню, чем позволить себе лицезреть неминуемое поражение любимого брата, кой однажды оказался очарованным страстью, испытываемой к прекрасной Елене — виновнице всеобщего бедствия. Однако я не вправе судить его. На то существуют боги. И мне ничего не остается, как взмолившись протянуть ладони к небу, всем сердцем умоляя Аполлона прибывать с ним на протяжении дуэли, облекая громоздкое тело Менелая в дырявый мешок, проткнутый острозаточенными копьями. Любовь не терпит поражений, но как быть той, чье сердце вовек принадлежит герою, выхватившему хрупкую служилицу из кровожадных лап извращенных головорезов? Парис полюбил Елену. И вот к чему привела такая любовь. Снабженная этой мыслью, тот час соскальзываю с пастели, где сладко сопел Ахиллес, набираясь сил для принятия очередного триумфа. Весь лагерь погрузился во фрак. И лишь несколько факелов горели в дали, чьи горящие языки пламени медленно растворялись во мгле. Мне ничего не стоило быстро просочиться меж покоящихся в тени палат, и пройти незамеченной среди измотанных дремлющих греков, занимающих свои посты при выходе. Какой девчушке взбредет в голову совершить побег из места, отгораживающего ее трепетную жизнь от внешней жестокости, оказывающей высокое давление на остальных и ставя ее судьбу под угрозу? Но выбора не было. Я знала, что Ахиллес не окажется вмешанным в предстоящую схватку, посему ему ничего не угрожало. Опасность ожидала лишь моего брата, который до сих пор не сумел овладеть воинским мастерством и еле способен удержать в руках меч отца. И никто не вступиться за него, соблюдая стратегический кодекс не позволяющий остальным принимать участие в дуэли и ли какими-то иными методами обеспечивать соратнику победу. Если Ахиллес любит меня, почему не пойдет против Менелая? Почему не расторгнет сделку во имя спасения ни в чем не провинившегося человека? Разве любовь — это чья-либо вина? Разве тяжкий крест, кой навеки заклеймен на лбу у Париса? Я не царица, но я противница насилия. И посему, гордо кладя ладонь на сердце, даю себе слово, что уберегу свою родную кровь от гибели.

***

Парис вызывает Менелая на поединок. Могучий Менелай разоружает Париса и пытается убить его у ног Гектора, но тот пронзает греческого царя мечом на глазах у всего войска. Разъярённый Агамемнон начинает атаку на выстроившихся под стенами троянцев. Однако греки попадают под тучи стрел троянских лучников. На совещании в стане троянцев Гектор советует выждать, но ободрённые победой полководцы высказываются за атаку на лагерь греков. Ночью троянцы поджигают лагерь и корабли греков, Патрокл надевает доспехи своего спящего брата Ахиллеса и ведёт мирмидонян в бой, но погибает в поединке с Гектором. Ахиллес, собравшийся было отплывать, едет к Трое и вызывает троянского сына на поединок. Гектор погибает в поединке. Тот привязывает его тело за ноги к своей колеснице и едет обратно в лагерь. Царь Приам тайно пробирается в стан врагов, к Ахиллесу и умоляет отдать для погребения тело его сына. У Одиссея возникает идея, как захватить Трою. Спустя 12 дней троянцы обнаруживают пустой лагерь греков, тела погибших от чумы и огромного деревянного коня. Жрец заявляет, что это жертва Посейдону, хотя Парис просит Приама сжечь коня. Но всё же троянцы закатывают дар в город и устраивают празднество.

***

Троянская Крепость — Отец! — возбужденно кличу я в надежде отыскать поседевшего старца, кой вел диалог с лидерами сопротивления и выразительно взмахивал руками. В округе царило пиршество, но новость о смерти моего брата без устали терзала душу, сердце вопило как сумасшедшее и, казалось, вот-вот разорвется от переполняющего меня отчаяния. В ледяной прохладе воздуха разливалась музыка, под симфонический оркестр которой упоительно завывали троянцы, наливая себе очередной бокал красного вина, брызжущего в их пьяные лица подобно гранатовой крови, хлыстающей из распоронных вен однажды павших мучеников. — Дорогая! Как я рад, что ты здесь. Посмотри, народ ликует! Но истинна ли эта радость? Консулы гласят о перемирии. Однако мы все понимаем, какой ценой оно нам досталось.. — прежде бодрый голос Приама метафорично задрожал, и я вновь оказалась скованной в неразрывные канаты возмездия. Мне словно распороли легкие и я тот час утеряла дар речи, да и по сути мне нечего было сказать. — Я был так замешен в случившемся, что не успел расспросить тебя о том, как ты явилась домой. Да и есть ли в этом смысл? Главное, что моя дочь отныне в безопасности. Что может быть важнее для любящего отца? Ты и Парис — единственные, кто у меня остался. — Сухие жилистые руки нежно коснулись моего лица, по которому вновь разлилось отцовское тепло, и я, не в силах воздержаться от бушующей во мне драмы, соскальзываю из его застывших рук, всеми силами бросившись прочь. Кромешная тьма настигла город, погасли звуки и голоса. Дворец был переполнен сладостной дремой, пышным лисьем хвостом прокравшейся в томные мысли его покоящихся жителей, позволивших себе впервые сомкнуть глаза и предаться настигнувшим разум сновидениям без ожидания визита непрошенных гостей. Вражеский отряд, переполнявший древесного скакуна перешел в наступление, осторожно отбрасывая гнилые доски на переливающиеся при лунном свете дворцовые плиты. Первый грек ступил на землю и подал знак остальным, обведя суровым взглядом, жаждающим мести, могущественно возвыщающегося перед ним жеребца. Целая рать искусных воинов спустилась поодаль него, тот час обнажая острие своих мечей, находясь в жутком и тревожном молчании. Казалось, они могли слышать друг друга, не смея при этом издать и слова: как синхронно подкрадывались к спящим, безжалостно перерезая их глотки. Весь церемониальный зал обратился в кровавое пиршество, а за ним и весь дворец со всеми его жителями. В ту ночь я одиноко покоилась в убранстве погибшего мне родственника, скорбя лелеяла дни проведенные с ним в последний раз, что глубоко отпечатались в моем подсознании. Эта ужасающая картина с тех пор застыла перед моими глазами и, казалось, не желала исчезать. Я не могла задерживаться здесь, ибо чувствую, как все внутри меня тонет, как тонул тогда он, направив на меня свой последний прощальный взгляд. Едкий отравленный зной вонзился в мои легкие, оставляя ржавые порезы, и я, под натиском тревоги, внезапно вскочила с обшитого кожей кресла, учуяв запах смерти. Охватив рукою измятую вуаль, тот час последовала за надвигающимися вдалеке голосами. Неужели это слышу одна я? [На тот момент головорезы успели истребить большую часть королевства, включая моего батюшку]. Сердце крепко защемило, и я, осознавая всю глупость моего последующего действия, не в силах возбудить в себе смелось, толкаю тело обратно. Теперь я их отчетливо вижу, находясь на самой верхушке золоченных куполов, где гремели медные колокола, разносясь по ушным перепонкам оглушающей рябью. Вокруг царил ужасающий хаос. Длинные острые копья вонзались к людские головы с новообращенной силой, обезоруженная толпа медленно пятилась к дворцовому обрыву, откуда и была скинута вниз, разбиваясь о твердые камни, расшибаясь в дребезги и превращаясь в никчемные окровавленные куски мяса. Я должна найти Париса! Внезапно ринувшись к лестнице, мои ноги болезненно переплетаются меж собой и я, столкнувшись с взбиравшимся броневым патрулем, резко лечу вниз, сметая за собой, как сметает ураган ветхие жилые деревушки. Вывихнув руку, я пытаюсь встать, вынимая из пазухи острый клинок. Вдруг, мои волосы с неимоверной силой оттягиваются вверх, беглянка поймана. — Нееет! Пусти! Пусти меня, ты, жалкий трус! — завопила я, дотягиваясь ладонью до отброшенного греком клинка. — Замолчи, девчонка, иначе мне придется заткнуть твой рот чем-то получше. Поверь, ты будешь стонать как одна из тех шлюх! — его злорадствующий смех разнесся по всей округе, но никто не слышал. Все бежали прочь в надежде оказаться спасенными. Вдруг длинный железный кинжал протыкает его стальную грудь, и он, не успев осознать наступления неминуемой смерти, рухнул на меня, истекая бардовой сочащейся кровью. — Бресеида! — услышала я до боли знакомый голос, пытаясь вскарабкаться и откинуть бездыханное тело, извергающее столь ужасающую вонь, но мой разум тут же обращается во забытье, и я, встревоженная собственной мыслью о долгожданном спасении, обессилевши повисла на руках Ахиллеса. Резкое зловоние поджаренной людской туши вновь вонзается мне в ноздри, тем самым пробуждая меня ото сна. Смольный обод ресниц распахнулся, и я увидела пред собою перепуганное лицо моего брата. — Парис.. — слабо выдавливаю я, медленно оборачиваясь. — Сестра, прости! прости меня.. Я не смог ничего поделать. Я говорил отцу! Он не слушал! Чертовы греки... Будь они прокляты! — Губы Париса быстро разжимались, из его уст доносились непонятные звуки, я не могла разобрать сказанное им, лишь окаменелая взирала сквозь горячие языки пламени, разглядывая в нем столь полюбившееся мне лицо. Лицо героя, лицо врага — лицо владыки моего сердца, вновь уберегшего меня от смерти. Его могущественный стат совершал невообразимые выпады. Словно разъяренный лев он напрыгивал на свою жертву, вонзая в нее острые клыки, применяя в ход все свое золоченное мастерство. Он был очерчен Богами. Я твердо видела это. Ни один человек не смог бы в одну минуту столь браво противостоять грекам, что ворвались вместе с ним во дворец, и не так давно считались его верными собратьями. — Ахилл! Что ты вытворяешь?! — озлобленно проревел Одиссей, взмывая железным мечем ввысь. — Я делаю то, что должен был сделать с самого начала, брат! Прости меня. — Его стальная рука насквозь пронзила грудь Одиссея, что тот, сраженный на смерть, пал на затверделые плиты, обращая свой поникший взор на Париса. Не успел клинок его, погруженный в истекающую кровью грудь, выйти наружу, тонкая острая стрела вонзилась в спину моего война, не снащенную броней. Все внутри меня сжалось, мне хотелось кричать всем своим сердцем, но Ахиллес в тот момент резко обернулся, вбирая с свои окровавленные руки свой меч. Еще одна одиночная стрела вонзается в его тело, заставляя согнуться от агоничной боли. Однако и три стрелы не заставили пасть его на колени моля о пощаде. Тысяча стрел внезапно пробили его грудь и бедра, но пал он лишь тогда, когда тысяча и одна стрела вонзилась в его левую пяту. Пробитое золоченными иглами тело рухнуло на землю. — Ахиллес! — отчаянно завопила я, тот час бросившись к телу моего возлюбленного, стоящего предо мной на израненных коленях. — Нет, нет, нет.. Пожалуйста, нет.. — новая пелена слез застелила мои глаза и с новообращенной силой вырвалась наружу, оседая на его окровавленное лицо. — Бресеида, любовь моя. Я покорен тобой, Бресеида. И умираю с твоим именем на своих губах. — Мои холодные руки погрузились в его светлые длинные волосы, нежно поглаживая их. Боже, пощади его, дай ему сил. Прошу тебя.. Новая молитва последовала из моих уст. Я перестала замечать все вокруг: как кричали люди, как горели трупы, как надвигалась новая волна истязаний. — Бресеида! — голос моего брата вернул меня в настоящее, и я, страстно охватывая плечи своего любимого, втыкаюсь в его шею, в последний раз поглощая столь дражайший запах его тела. Твердая ладонь Париса коснулась моей руки. — Ты не смеешь! Я останусь с ним! — последнее, что смогло вылететь из моих уст в тот ужасный день. — Ты должна иди с ним. Слышишь? — тихо прохрипел Ахиллес, в последний раз касаясь губами моей щеки. — Уходи.. — жадно прильнув к его губам, я, сама того не зная, вняла его последний вздох, кой растворился во мне в момент, когда Парис поднял меня с земли. Я продолжала оглядываться назад, спотыкаясь о фарфоровые руины, в строгом повиновении шествуя за братом.